Всех радовало не только восстановление добрососедских отношений с Оттоманской империей. Была приятна и тишина, воцарившаяся после бурных событий на территории Польши. Решившись на второй раздел этой страны между соседними с нею державами, министры её величества вначале побаивались, что поляки взбунтуются, возьмутся за оружие, но ничего этого не произошло. Ни одного мало-мальски заметного антирусского выступления! Слава Богу, образумились...

Так тихо и мирно ушёл в прошлое 1793-й год. Так же тихо и мирно начался новый, 1794-й... И вдруг из Киева, это случилось уже после Пасхи, появился курьер с ужасающим известием: в ночь на страстную пятницу поляки напали на русские команды, расквартированные в Варшаве, и учинили настоящую резню. Спастись удалось только тем, кто успел покинуть город и перейти российскую границу.

Вскоре появился ещё один курьер - на этот раз от самого генерал-аншефа Кречетникова. В своём донесении командующий русскими войсками в Польше представил более полную картину. Оказалось, вооружённое выступление поляков готовилось давно под руководством тайных организаций, имевших связь с мятежной Францией. Мятеж возглавил некий Костюшко, объявивший себя правителем государства. Мятежники сумели привлечь на свою сторону почти всю королевскую армию. Они уже заняли Краков, а теперь угрожают взять под свой контроль и Варшаву. Король Станислав не в состоянии им что-либо противопоставить. Не в силах восстановить порядок в стране и российские войска. Кречетников просил её величество ввести в Польшу дополнительные части, без чего исправить положение невозможно...

Ознакомившись с донесением, императрица вызвала к себе Безбородко и Салтыкова.

   - Известно ли вам, что произошло в Варшаве? - спросила она.

   - Да, ваше величество, - отвечал президент военной коллегии, - копию донесения вашему величеству Кречетников прислал и на моё имя.

   - Что вы можете сказать о Костюшко, объявившем себя правителем королевства?

У графа Салтыкова сведений об этом человеке не оказалось. Короткую информацию смог представить только первый министр Безбородко. Он сообщил, что Тадеуш Костюшко происходит из шляхетской семьи. Выпускник Варшавского кадетского корпуса, четыре года обучался военному делу во Франции. Имеет звание бригадного генерала.

   - По всему, мы имеем дело с опасным противником, - резюмировала императрица. Она потянулась рукой к табакерке, два раза чихнула и затем вернулась к прерванному разговору:

   - Что имеете предложить?

   - Я подготовил рескрипт князю Репнину, - доложил Салтыков. - Мы дадим в его распоряжение две дивизии, силами которых он сможет нанести удар по мятежникам со стороны Вильно. Кроме того, можно повести наступление со стороны Бреста, где тоже расквартированы войска.

Высказанный план действий императрица не отвергла, но и не одобрила. Она долго молчала, обдумывая, какое принять решение, и наконец заговорила:

   - Наши лучшие войска всё ещё находятся неподалёку от турецких границ. Не так ли?

   - Да, ваше величество.

   - Ежели мы снимем эти войска и пошлём на Варшаву, то, думаю, удобнее сделать сие через Малороссию. Я знаю, что делать, - вдруг озарилась она идеей, - я поручу сие дело фельдмаршалу Румянцеву.

Безбородко без колебаний одобрил её решение. Он выразил уверенность, что граф Румянцев, из нынешних военачальников самый опытный, сумеет быстро разгромить армию мятежников и усмирить страну.

   - А как быть с Репниным? - подал голос Салтыков. - Оставить его в покое?

   - Пусть он тоже примет участие в деле. Главная задача для него - не допустить мятежников в Вильно и другие прибалтийские земли.

Когда все вопросы, казалось, были уже обговорены, императрица вспомнила о западных соседях Польского государства.

   - Встречались ли вы с посланниками Пруссии и Австрии? - обратилась она к первому министру.

   - Пока ещё нет.

   - Пригласите. Пусть их правительства представят нам свои соображения, касаемые мятежа, а также решений, которые следует принять после усмирения Польши.

Отвечая согласием, Безбородко низко поклонился.

Когда посетители ушли, императрица села за стол и занялась письмом фельдмаршалу Румянцеву. Письмо получилось сравнительно коротким, но, как ей самой показалось, достаточно убедительным. «Довольно небезызвестно, думаю, Вам самим, - писала она, - сколь странное сделалось происшествие с войском моим в Варшаве и сколь ослабление, допущенное к тому, должно чувствительно быть для меня. Ничто так не прискорбно мне, как то, что поляки, имея всегда лучший и удобнейший случай предпринять, что они могли предпринять теперь, когда среди самого войска моего находились. Но я оставляю говорить Вам о сём: скажу здесь только то, что я слышала о лучшем состоянии теперь здоровья Вашего; обрадовалась и желаю, чтоб оно дало вам новые силы разделить со мною тягости мои. Ибо Вы сами довольно знаете, сколь Отечество помнит Вас, содержа незабвенно всегда заслуги Ваши в сердце своём; знайте также и то, сколь много и всё войско самое любит Вас и сколь оно порадуется, услышав только, что обожаемый Велизарий опять их приемлет, как детей своих в своё попечение. Я, уверена будучи не менее о Вашем благорасположении к ним, остаюся неизменно в ожидании теперь о принятии Вами всей армии в полное распоряжение Ваше, пребывая впрочем навсегда Вам усердная и доброжелательная Екатерина».

Кончив писать, императрица вызвала секретаря и приказала, сняв с письма копию, тотчас отправить его с фельдъегерем в Киев графу Румянцеву.

«Ну вот, распоряжения сделаны, - удовлетворённо подумала она. - Теперь остаётся ждать, как развернутся дальнейшие события».

Весть о массовом восстании в Польше дошла до Риги несколькими днями позднее, чем об этом узнали в Петербурге. Репнин сначала не придал сей вести особого значения, думая, что это всего лишь нападение одного из конфедератских отрядов, но когда получил письмо от Столыпина, понял, что дело серьёзное. Не мешкая, он сразу же поехал в расквартированные в губернии войска, имея целью сформировать из них достаточно боеспособный корпус.

Поездка по войскам заняла около двух суток. Когда он вернулся в управление губернии, на его рабочем столе оказалось новое письмо президента военной коллегии. К письму был приложен сенатский указ, коим он, Репнин, назначался главнокомандующим действующей армии, создаваемой для подавления Польского восстания. Местом пребывания главной штаб-квартиры армии назначался город Брест. Репнина, однако, удивило то, что в письме президента военной коллегии ему предписывалось покуда не ездить в Брест, а занять с войсками город Вильно и оставаться там в ожидании новых указаний из Петербурга.

- Ничего не понимаю, - пожаловался Репнин своему помощнику. - Вроде бы назначили главнокомандующим армией, а в штаб-квартиру сей армии не пускают. Уж не другого ли человека вместо меня подобрали? В военной коллегии, похоже, все с ума посходили.

Новоиспечённый главнокомандующий напрасно сетовал на военную коллегию. Дело в том, что императрица, послав Румянцеву письмо с предложением возглавить армию для подавления польского восстания, вдруг засомневалась в том, что тот согласится взять на себя такое поручение. Вот она и приказала перестраховки ради создать вторую армию во главе с князем Репниным - так, на всякий случай... Сам Репнин узнал обо всём этом только после завершения польской операции. Но тогда, негодуя и теряясь в догадках, он вынужден был делать то, что предписывалось инструкциями.

К тому времени город Вильно уже был занят повстанцами. Однако их силы оказались не столь велики, и Репнину с его регулярными частями не стоило большого труда разогнать плохо обученные толпы, захватив при этом до ста пленных.

Заняв город, Репнин, как ему и было приказано, дальше не пошёл, а расставил всюду посты и стал ждать, что будет дальше.

Письма из Петербурга более не приходили. О положении в Польше он узнавал теперь от беженцев, которых с той стороны шло великое множество. Именно от них стало известно, что кроме Брестской армии, кстати, пока ещё ничем не проявившей себя, на территорию Польши вступила другая армия, больше, чем Брестская, и что эту армию по поручению фельдмаршала Румянцева возглавил генерал-аншеф Суворов, который уже бьёт мятежников «ив хвост, и в гриву»...