В том, что он стал таким образованным, есть заслуга его покойной матери, царство ей небесное. Пока была жива, многому научила. Жаль, что рано умерла...

   - Мы поедем с арьергардом? - спросил княжич отца.

   - Нет, сын мой, мы поедем с отрядом охраны, и поедем не верхом, а в карете.

Князь приказал одному из адъютантов распорядиться подогнать экипаж на то место на дороге, против которого они стояли, и когда карета была подана, пропустил в неё сначала сына, а потом полез и сам, заметно отяжелевший, мешковатый.

В карете были разложены пуховые подушки. Тряски на кочках, которыми изобиловала дорога, почти не замечалось. Ехать в таких условиях - одно удовольствие.

   - А не пересесть ли нам, сын мой, так, чтобы быть лицом к лицу? - предложил старый князь. - С тех пор, как ты приехал из Вены, я всё ещё не могу налюбоваться тобой. Да, ты заметно вырос, - продолжал он после того, как княжич пересел на предложенное ему место. - Подростком называть тебя уже язык не поворачивается, впору невесту искать.

Княжич, слегка смутившись, промолчал.

   - Да-a, время летит... - задумчиво промолвил князь и надолго замолчал, не отводя взгляда от сына. Княжичу стало неуютно под его взглядом. Он плохо знал отца. Занятому военной службой князю некогда было заниматься воспитанием сына: после смерти матери он некоторое время находился под присмотром нанятых учителей, а последние полтора года прожил в Вене под опекой австрийского двора.

   - В своём последнем письме, - снова заговорил князь, - принц Евгений писал мне, что своими способностями к наукам ты заставил полюбить себя всех австрийцев.

   - Его высочество слишком преувеличивает мои способности, - скромно возразил сын. - Я имел некоторые успехи в изучении истории и философии. Только и всего.

   - Но, наверное, ещё чему-то научился?

   - Кроме истории и философии изучал шпажное дело, математику, географию.

   - Я счастлив, что ты у меня такой образованный, - прочувственно сказал князь. - Рад, зело рад.

Он гордился сыном и хотел, чтобы тот это знал. У Василия Аникитича не было других детей, после смерти жены жил вдовцом, и княжич Николай был для него единственной «кровинкой» для продолжения знатного рода Репниных - рода, в своё время обласканного самим Петром Великим.

   - У меня к тебе вопрос, - решил сменить тему разговора князь, - что тебе известно о городе Ахен?

   - Не так уж много, - оживился княжич, довольный тем, что отец перестал, наконец, его нахваливать. - Мне известно только, что стоит он на живописном месте на стыке границ Пруссии и Нидерландов. Город известен своими целебными водами и так красив, что король Карл Великий, выбирая сие место для своей резиденции, предпочёл его другим городам... А почему вы им интересуетесь? - прервав свой рассказ, спросил он. - Ахен - конечный пункт нашего марша?

   - По договорённости с нашими союзниками мы должны стать лагерем неподалёку от этого города.

   - Нам уготовано мирное пребывание?

   - Трудно сказать, что нас ожидает. Пока маршируем, пройдёт не одна неделя, а за это время положение может измениться. - Помедлив, князь продолжал: - У меня такое предчувствие, что воевать нам не придётся. Война и без того слишком затянулась. Как мне представляется, враждующие стороны устали от этой войны, и им не хватает только звонка, способного позвать их к столу для переговоров. Думается, прибытие на Рейн русского корпуса может послужить именно таким звонком. Противники Марии Терезии вряд ли отважатся продолжать войну, когда мы появимся в центре событий.

Слушая отца, княжич вдруг заметил, что лицо его покрылось мертвенной бледностью.

   - Что с вами, батюшка, вы больны? - вскричал он, увидев, как отец со стоном сжал ладонью правый бок.

   - Ничего страшного, - произнёс князь. - Со мной такое бывает. Проклятые колики под нижними рёбрами...

Княжич приказал ефрейтору остановиться.

   - Может быть, доктора позвать? - предложил он отцу.

   - Что доктор?! У доктора одно лечение - пускать кровь, а я от этого только слабею.

Болезненные колики у князя продолжались недолго, но они настолько испортили ему настроение, что он уже ни о чём больше не заговаривал с сыном, так и ехал молча до самого места ночлега.

Князь Василий Аникитич оказался прав в своём предвидении: стоило российскому воинскому корпусу прибыть к берегам Рейна, как противники Марии Терезии сразу же заговорили о необходимости заключения перемирия.

Довольно сражений, решили они, пора искать согласия за столом переговоров.

Переговоры между представителями враждовавших сторон начались в начале октября 1748 года и вскоре закончились подписанием в Ахене мирного договора. Представители государств, претендовавших на габсбургское наследство, от имени своих правительств признали наконец права на австрийский престол за старшей дочерью усопшего короля Карла VI Марией Терезией, но в то же время кое-что для себя выторговали. Ранее находившиеся под властью Вены итальянские герцогства Парма, Пьянченцо и Гуасталла отошли к Испании. Вене пришлось примириться и с захватом Пруссией большей части Силезии. Австрийские дипломаты долго не соглашались на эту уступку, надеясь на поддержку русских, но в конце концов сдались. Дело в том, что российский экспедиционный корпус, на который они так уповали, к этому времени оказался в сложном положении. Командующий корпусом генерал-фельдцейхмейстер князь Репнин, заболев ещё в начале похода, слёг в постель и больше с неё не поднимался. Австрийцы, не говоря уже о русских офицерах и солдатах, приуныли. Сила любого войска зависит прежде всего от того, кто им командует. Генерал-фельдцейхмейстер Репнин был признанным полководцем, в него верили и свои, и союзники. Не свали его коварная болезнь, он несомненно смог бы умело вмешаться в процесс переговоров и, опираясь на силу своего корпуса и союзных войск, заставить пруссаков отказаться от своих претензий на Силезию, которая им никогда не принадлежала. Но, увы, князь Репнин оказался совершенно беспомощным. В Ахене уже открыто поговаривали о его скорой смерти.

В палатку больного кроме врачей и слуг никого более не впускали, разве что молодого князя Николая. Старый князь каждый раз встречал сына таким внимательно-грустным взглядом, словно тот заслуживал большего утешения, чем он сам, измученный тяжкой болезнью. Обычно их встречи ограничивались ничего не значащими фразами. Но однажды, выждав длительную паузу, князь сказал:

- Мои дни сочтены, Николай, и ты должен быть готовым ко всему. Знаю, государыня тебя в сиротстве не оставит, не отвернётся. И всё же твоё будущее зависит от тебя самого. Надеюсь, не опозоришь наш знатный род, будешь служить Отечеству так же, как служили твой славный дед и твой отец. Ты меня понял, князь Николай?

   - Можете, батюшка, не сомневаться в моих благородных устремлениях, всё буду делать так, как приказываете, - отвечал сын, изо всех сил стараясь казаться спокойным. - Но мне кажется странным, что вы затеяли сей разговор. Доктора говорят, вы скоро поправитесь, и впереди у нас ещё будет много времени для разговоров о моём будущем.

Старый князь нахмурился. Слова сына ему не понравились. Должно быть, он почувствовал в них фальшь, а такое в людях терпеть не мог.

   - Я знаю себя лучше, чем доктора, - сказал он. - Я скоро умру, и ты должен с этим примириться. А теперь иди и помни, что я тебе сказал. Иди, иди, - повторил он, видя, что сын не спешит выполнять его приказ. - Я устал и хочу отдохнуть.

Ком в горле и слёзы в глазах Николай почувствовал только после того, как покинул больного отца. Он боялся разреветься: вокруг находились люди, а ему не хотелось, чтобы они увидели в нём слабого человека. Солдатам слёзы не к лицу. Он обязан был крепиться. К тому же причин для рыданий пока не было. Отец тяжело болен, но всё ещё может измениться. Бог милостив, авось пошлёт ему исцеление, и станет он по-прежнему сильным и здоровым...