На небе уже появились первые лучи солнца, а речка была ещё где-то далеко впереди...

К исходному рубежу вышли, когда уже стало совсем светло. Чичули значилась рекой только на карте, а на самом деле оказалась мелководной речушкой. В сухую погоду её можно было бы форсировать вброд, но сейчас этого не позволяли берега: от дождя они раскиселились так, что ноги уходили в ил по самое колено. Войскам ничего не оставалось, как отказаться от брода и переправляться на противоположный берег по единственному деревянному мосту.

Первыми перешли на чужой берег вместе с орудиями батальоны и кавалерийские полки корпуса Кутузова, затем войска генерал-поручика Голицына. Сразу же после переправы батальоны развернулись в боевой порядок, готовые по сигналу ринуться в атаку. Однако пространство между первым и вторым корпусами всё ещё оставалось пустым. Князь Волконский, которому надлежало занять это место, замешкался на подходе к переправе и теперь запаздывал с занятием предусмотренных для него позиций.

Между тем, обнаружив появление русских войск, в турецком лагере забили тревогу, послышались первые орудийные выстрелы.

   - Князь, - обратился Кутузов к Репнину, - я не могу больше ждать. Кто теряет время, тот теряет победу. Дозвольте атаковать.

   - Действуйте, как считаете нужным, - ответил Репнин. - Мы прикроем ваши тылы.

Наконец-то появились на мосту и войска князя Волконского. Как бы искупая свою вину за опоздание, князь оставил коня на чьё-то попечение и сам возглавил пешие колонны, поторапливая людей.

С этого момента в бой вступили все подразделения армии.

Для командного пункта Репнин избрал холм в расположении войск князя Волконского. Под рукой он имел, не считая адъютанта, с десяток офицеров для связи с командирами корпусов, начальником Дунайской флотилии и тыловых служб. Холм был тем хорош, что позволял видеть действия войск как Кутузова, так и Голицына, не говоря уже о корпусе Волконского.

Наибольшее внимание привлекали действия войск Кутузова. Именно они представляли собой главную ударную силу армии, именно от них зависело быть или не быть победе. Пока же Кутузов действовал осторожно, как бы нащупывая уязвимые места в обороне противника. Наступавшим противостояли два больших ретраншемента. Сначала по ним палили картечью, потом корпусные орудия перенесли огонь вглубь лагеря, в то время как егеря и гренадеры, не прекращая ружейного огня, начали медленно, почти не отрываясь от земли, приближаться к неприятельским земляным укреплениям, чтобы в решающий момент по команде своих командиров подняться во весь рост и с ружьями наперевес кинуться в рукопашную схватку. Что до кавалерии - главной силы корпуса, - то она оставалась в зоне недосягаемости ружейного и артиллерийского огня противника, ожидая своего часа.

Вдруг Репнин заметил, как из ретраншементов стали выскакивать турецкие солдаты. Размахивая саблями, они сбились в плотную толпу и с угрожающими криками двинулись навстречу наступавшим. В прошлую турецкую войну Репнину уже приходилось иметь дело с такими воинами. Это были отчаянные головорезы, янычары, перед сражениями давшие Аллаху клятву биться с неверными только на саблях. Их свирепый вид, однако, не испугал русских солдат. У них не было сабель, зато они хорошо владели штыками. В таком противоборстве одна толпа сошлась с другой: с одной стороны - сабли, с другой - штыки.

   - Я плохо вижу, - заволновался Репнин, обращаясь к адъютанту, - подайте подзорную трубу.

Картина, которая открылась перед ним, была впечатляющей: противники дрались не на жизнь, а на смерть. Рубили, кололи, били прикладами. Сначала теснили своих противников турки, потом чаша весов стала склоняться на сторону русских. То ли янычары быстро устали, то ли слишком много понесли потерь, только наступил момент, когда они стали пятиться назад. Из второго эшелона русских войск в бой вступили свежие батальоны, и сражение окончательно решилось в их пользу. Янычары стали отходить в сторону высотки, возвышавшейся над лагерем.

Однако сопротивление турок ещё не было сломлено. Бой продолжался. Где-то на шестом часу сражения от генерала Рибаса прискакал курьер с сообщением, что из крепости Браилова на помощь турецкому лагерю пробивается крупный отряд янычар. Собрав команды речной флотилии, генерал Рибас сумел остановить их движение, но из крепости была совершена новая вылазка, и положение на подступах к лагерю со стороны Браиловской дороги резко ухудшилось.

   - Генерал Рибас просит помощи, - доложил курьер, - без неё натиск янычар из крепости он может не сдержать.

- Вы слышали, князь? - обратился Репнин к генералу Волконскому, находившемуся в этот момент на командном пункте. - Пошлите своих казаков. Думаю, этого будет достаточно, чтобы заставить янычар вернуться в крепость.

Казаки, стоявшие наготове, тотчас отправились на выполнение задания. Однако Репнин этим не удовлетворился. Вслед за казаками на Браиловскую дорогу из третьего корпуса были посланы дополнительно два пехотных батальона с двумя полевыми орудиями. Что до остальных пехотных батальонов, то Волконскому было предложено во взаимодействии с батальонами Кутузова и Салтыкова усилить их активность по захвату опорных пунктов внутри лагеря, которые всё ещё оставались в руках неприятеля.

Бой в лагере продолжался до полудня. Выбитые из окопов и прочих земляных сооружений турки не нашли лучшего, как отступить на господствующую высоту: у них там стояли орудия. Но Кутузов только и ждал этого момента. Он дал сигнал своей кавалерии, и та плотной массой устремилась на отступавшие толпы противника. Среди турок началась паника, они ударились в беспорядочное бегство.

О нападении русских войск на Мачинский лагерь верховному визирю сообщили ещё в девять утра. Сераскир Гассан-паша, лично доставивший ему эту весть, доложил, что русских много, но воины всемогущего султана оказывают им достойное сопротивление. На поле боя пока царит равновесие. Но если великий визирь приведёт на поле боя для усиления турецкой армии 20-тысячное войско, что стоит в Гирсове, охраняя его сиятельство, то русским от поражения не уйти...

Визирь немедленно вызвал коменданта крепости и приказал ему выстроить войска для марширования в сторону Малинского лагеря.

   - Вынесите знамёна, и пусть янычары подтвердят свою клятву драться с неверными не на жизнь, а насмерть.

   - А кому прикажете вести войско? - спросил комендант.

   - Я сам поведу.

Церемония клятвоприношения заняла минут двадцать, и вот уже толпы янычар, почти не соблюдая строя, оказались за пределами крепости. Они торопились. Кто-то пустил слух, что русские переправились на правый берег Дуная с огромным обозом всякого добра, и ради того, чтобы не остаться без добычи, стоило поспешить.

Верховный визирь, окружённый военачальниками и слугами, ехал следом за авангардным отрядом, состоявшим из конных янычар. Около него держался сераскир Гассан-паша, не перестававший говорить о коварстве русских, вероломно напавших на турецкий лагерь, и о том, как они скоро за это жестоко поплатятся, когда в бой вступят отборные полки янычар, ведомые верховным визирем. Визирь его не слушал, больше того, ему стало казаться, что сераскир впутывает его в опаснейшее дело, исход которого невозможно предсказать. Почему он решил, что русские сразу же покажут спину, как только войско янычар покажется на поле боя? Пока такого не случалось: русские хорошо обучены, умеют владеть оружием, дисциплинированны. А что воины Порты? Янычары считаются цветом турецкой армии. Но вот они, эти янычары... Едут с притороченными к сёдлам мешками да сумками, будто не на войну собрались, а на рынок, продать товар... А про уставной строй и говорить нечего. Не признают они воинского строя, идут толпой... Стыдно смотреть. Потому-то, наверное, турки и терпят поражения даже тогда, когда сражаются с противником в большинстве. Видимо, всё-таки прав был советник, когда говорил, что с такой армией русских не победить. А коль нет надежды на победу, надобно договариваться о мире...