- Да, да, - в ярости топал он ногой, - превратить всё в пепел. Чтобы помнили, как у нас поступают с теми, кто покушается на чужое добро.

Не доверяя своим ушам, Репнин удивлённо смотрел на него, стараясь понять, серьёзно он это говорит или просто так, чтобы отвести душу?..

   - Что на меня так уставились? - вскинулся на него барон. - Слышали, что сказал? Выполняйте приказ.

   - Барон, - заговорил наконец Репнин, стараясь сохранить спокойствие, - вы можете отдать меня под суд, но пойти на такую жестокость я не могу. Из-за одного вора оставить без жилищ всё население, в том числе детей и стариков, - это бесчеловечно.

Барон не стал угрожать ему судом, а, демонстративно отвернувшись, переадресовал свой приказ стоявшему рядом обер-квартирмейстеру, который, кстати, тоже оказался иноземцем. Тот прекословить главному командиру не стал, а сразу же пошёл искать людей, способных быстро справиться с важным поручением. Вскоре подожжённая с двух сторон деревушка запылала, среди жителей поднялась паника. О спасении нажитого ими имущества не могло быть и речи: впору было спастись от огня самим...

   - Передайте всем, - кричал Штофельн вслед убегавшим от огня жителям, - я буду поступать таким образом каждый раз, как только замечу пропажу военного имущества.

Со стороны Штофельна это был не единственный случай проявления вызывающей бесчеловечности. Репнину рассказывали, что до этого случая он сжёг ещё несколько деревень только ради того, чтобы после ухода вверенных ему войск противник не смог бы найти в них возможности для проживания.

Бог, видимо, не простил Штофельну его злодеяний. Вскоре после сожжения молдавской деревушки барон заболел холерой и спустя некоторое время умер. Смерть наступила в тот самый час, когда от главнокомандующего армией Румянцева прискакал курьер с пакетом на его имя.

   - Передайте главнокомандующему, - сказал курьеру Репнин, - что барон Штофельн скончался от моровой болезни. Объединённый корпус остаётся пока на месте в ожидании ордера его сиятельства.

Курьер не мешкая отбыл в расположение главной квартиры, но спустя некоторое время вернулся обратно. Снова с пакетом, но уже адресованным на имя генерал-поручика князя Репнина. В пакете содержался ордер, коим Репнин назначался на должность командира объединённого авангардного корпуса, освободившуюся после смерти барона Штофельна. Новому командиру повелевалось сняться с лагеря и немедленно двигаться к урочищу «Рябая Могила» на соединение с главными силами армии.

«Наконец-то! - обрадовался Репнин. - Кажется, приходят времена настоящих боевых действий».

Объединённый корпус князя Репнина, который в соответствии с ордером главнокомандующего графа Румянцева получил наименование авангардного, имел в своём составе 12 тысяч воинов, обученных уже по новым уставам, которыми в своё время занималась государственная комиссия во главе с генерал-фельдмаршалом графом Салтыковым. По своей выучке, как представлялось Репнину, они ничем не уступали пруссакам или французам, не говоря уже об австрийцах. Правда, многие ещё не имели боевого опыта, но это дело наживное: воинское мастерство будет нарастать от сражения к сражению.

Репнин был уверен в своих людях, уверен в том, что вверенный ему корпус способен противостоять противнику, даже превосходящему его числом. А вероятность столкновения с таким противником была очень велика. Авангардный корпус находился от «Рябой Могилы» значительно ближе, чем другие соединения армии, и турки, имевшие в своём распоряжении многочисленную и быструю конницу, могли атаковать его в любой момент.

Уже будучи на марше, Репнин получил от Румянцева ещё один пакет. В этот раз главнокомандующий сообщал ему о силах противника, уже находившегося в районе «Рябой Могилы», с которым ему, Репнину, возможно, придётся иметь дело ещё до того, как успеют соединиться с ним главные силы армии. По сведениям, которыми располагал Румянцев, число турок достигало 35 тысяч. Командовал ими Абды-паша, человек решительный и храбрый. По последним разведывательным данным, он начал движение по правому берегу Прута, присоединив к себе татарскую конницу в несколько тысяч сабель. Румянцев советовал Репнину не подвергать себя излишнему риску, не ввязываться с Абды-пашой в генеральную баталию, а угрозами нападения всячески сдерживать его движение и, ежели появится возможность, заставить повернуть обратно к «Рябой Могиле».

Между тем продвижение армии в сторону авангардного корпуса ещё более замедлилось. Прошедшие проливные дожди так раскиселили дороги, что войска могли преодолевать в день не более 13 вёрст. В этих условиях при нападении турок Репнин и его воины могли рассчитывать только на самих себя.

Однажды разведчики донесли: до встречи с турками осталось каких-нибудь тридцать-сорок вёрст. Репнин приказал корпусу остановиться, после чего созвал военный совет.

   - Маршировать дальше в таком же порядке опасно, - сказал он собравшимся командирам. - Противник идёт навстречу нам по тому же берегу реки, что и мы, и встреча с ним может состояться уже к исходу завтрашнего дня. Принимая во внимание, что он имеет трёхкратное превосходство, с нашей стороны было бы слишком рискованно навязывать ему генеральную баталию. Тем не менее мы должны попытаться остановить его движение, а ежели удача будет на нашей стороне, то и заставить повернуть обратно.

   - А какие надежды на главные силы армии? - послышался вопрос.

   - Главные силы продолжают маршировать к Пруту, но в той стороне прошли сильные дожди и их движение резко замедлилось. Если разразится сражение, к его началу они не успеют.

   - Выходит, нам одним придётся воевать?

   - Главнокомандующий советует слишком не рисковать, постараться остановиться или замедлить движение противника угрозами нападений с фронта, флангов и тыла. Наша тактика должна сводиться к тому, чтобы выиграть время, которое необходимо для подхода главных сил нашей армии.

Обменявшись мнениями, военный совет всё же решил дать бой, сочетая оборону на фронтальной линии со стремительными нападениями лёгкого кавалерийского полка на тылы противника.

Оборонительную позицию облюбовали вскоре после военного совета. Она была удобна тем, что её правый фланг упирался в то место реки, где начинался глубокий омут, способный послужить серьёзной преградой на тот случай, если бы турки вздумали атаковать русских с противоположного берега Прута. Что до левого фланга, то здесь возвышались несколько крутых холмов, удобных для размещения на них орудийных батарей.

Противник дал о себе знать не через день, как ожидалось, а только через три дня. Как потом выяснилось, его заставил замедлить движение кавалерийский полк, посланный Репниным для отвлекающих действий в тылу. Совершив молниеносный набег на турецкий арьергард, русские конники вызвали в неприятельских колоннах такой переполох, что Абды-паша развернул свои войска из маршевого в боевой порядок и приказал рыть ретраншементы. Было похоже, что кавалеристов авангардного корпуса он принял за головной отряд главных сил русской армии.

О переходе турок к обороне Репнин узнал из донесения командира кавалерийского полка. По оценкам полковника, силы турецких войск составляли от 30 до 40 тысяч человек.

   - С такими силами они вряд ли долго будут сидеть в своих ретраншементах, - сказал генерал Замятин, со своим отрядом влившийся в корпус Репнина. - Когда узнают, что нас мало, непременно пойдут в атаку.

   - Я тоже так думаю, - согласился с ним Репнин. - Но бежать не стоит. Будем держаться, пока не придёт с главными силами главнокомандующий.

Когда беседа подошла к концу и Замятин уже готов был вернуться в свою бригаду, на левом фланге войск неожиданно появилось до ста неприятельских всадников. Орудия, установленные на высотках, тотчас открыли по ним огонь. Турки повернули обратно и вскоре скрылись из глаз.

   - Ну вот, - сказал с досадой Репнин, - мы уже обнаружены, и теперь надо ждать нападения.