- Армия вашего величества способна выстоять против любого противника, - в тон ей сказал Репнин.

   - Да, я верю в своих генералов и офицеров, верю в своих солдат, верю в то, что они сумеют учинить турецкой армии полный разгром.

Потом, оставив разговор о войне, императрица принялась расспрашивать его о лечении в Италии. Репнин отвечал, что целебные воды подействовали на него благотворно и он стал чувствовать себя гораздо лучше.

   - Рада это слышать, - сказала государыня. - Что до вашего прошения, то я должна подумать, прежде чем принять какое-либо решение. Граф Безбородко будет держать вас в курсе дела.

После встречи с императрицей начались дни ожидания. Жить в пустом доме, где после переезда семьи в Смоленск оставались только несколько дворовых, было скучно, и Репнин использовал эти дни для визитов родственникам. Из близких товарищей в городе никого не осталось: либо уехали в армию, либо где-то разъезжали с поручениями коллегии иностранных дел. Репнин очень сожалел, что нет больше графа Панина. После ухода в отставку граф прожил всего два года, а потом скоропостижно скончался. Жаль! Он был бы сейчас так нужен!..

Между тем принятие решения по его прошению всё откладывалось. По всему, государыне было сейчас не до него. Положение на театре войны складывалось совсем не так, как рассчитывали в Петербурге, Вернувшийся из Тавриды сенатский курьер доставил мрачные сведения. Турки совершили нападение на крепость Кинбурн, в результате чего русские войска понесли большой урон. Курьер говорил, что тамошние войска вообще плохо подготовлены к баталиям: внешнего блеска много, а толку мало. Не хватает артиллерийских снарядов. Сабли у конников тупее серпов, а строевые кони походят на крестьянские клячи... Когда Безбородко пересказал императрице сообщение сенатского курьера, она даже рассердилась. Какие серпы, какие клячи? Она была в Тавриде и своими глазами видела, как прекрасно выглядят вверенные князю войска.

   - Но, ваше величество, разве письмо самого князя не говорит о сложном положении в армии? - осмелился напомнить ей Безбородко.

Секретарь имел в виду последнее письмо Потёмкина, от начала до конца пропитанное унынием. Светлейший изъявлял желание сложить с себя обязанности командующего армией. «Я стал несчастлив, - писал он. - При всех мерах возможных, мною предпринимаемых, всё идёт навыворот. Я поражён до крайности: нет ни ума, ни духу. Хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, и не продлится».

Государыня подумала и приказала:

   - Вызовите ко мне князя Репнина. Он мне нужен.

Репнин прибыл во дворец менее чем через час.

   - Князь, - обратилась к нему Екатерина, - вы должны немедленно выехать к Потёмкину, чтобы быть ему помощником. Он впал в хандру, опустил руки, и вы должны вернуть его к жизни. Я написала ему письмо, которое возьмёте с собой.

   - Слушаюсь.

   - Обо всём остальном договоритесь с Безбородко и военной коллегией.

...Репнин выехал уже на следующий день. Почтовые тройки несли его быстро, так что к концу третьей недели пути он уже достиг района Очакова, где и нашёл главную квартиру армии.

К моменту его прибытия в положении противоборствующих сторон произошли новые перемены, в этот раз более благоприятные для российской армии. Воинский отряд под командованием генерала Суворова наголову разбил турецкие войска, посягнувшие на Кинбурн, и заставил их бежать из Крыма. Эта победа взбодрила Потёмкина, и он загорелся желанием учинить туркам новые поражения. Армия пришла в движение и вскоре вышла к подступам Очакова. Хотя эта крепость и не считалась большой, она имела важное стратегическое значение, поскольку контролировала выход в море из Днепровского лимана, где находился молодой русский город Херсон. Учитывая огромный перевес в силах, русские войска могли взять эту крепость с ходу, но Потёмкин воспротивился штурму.

   - Штурм вызовет большие потери, - сказал он. - Турки сдадутся и без этого, нужно только хорошенько запереть их.

Началась осада, которая затянулась на многие дни...

Обо всём этом Репнин узнал от генерала Меллера, которого знал по Петербургу. Они встретились у дома, в котором проживал Потёмкин.

   - Вы идёте от князя? - спросил у Меллера Репнин.

   - Только собираюсь к нему, - отвечал Меллер. - Хочу ещё раз напомнить фельдмаршалу, что люди устали от безделья. В лагере начались болезни. Вчера похоронили трёх солдат. Ежели просидим таким образом до зимы, можем потерять больше людей, нежели при штурме.

   - Другие генералы такого же мнения?

   - Про других генералов не говорю, это моё личное мнение.

   - Хорошо, я сам доложу о вашем мнении фельдмаршалу, - пообещал Репнин.

Войдя в дом, Репнин встретился лицом к лицу с упитанным полковником с быстрыми глазками.

   - С кем имею честь?

Репнин сказал, что имеет дело до главнокомандующего от самой императрицы. Не успел полковник отреагировать на его слова, как дверь из боковой комнаты отворилась и Репнин увидел самого светлейшего. Потёмкин появился небритым, в халате, без парика. Можно было подумать, что он провёл бурную ночь и ещё не успел как следует отоспаться.

   - A-а, князь!.. - промолвил он с некоторым удивлением. - Проходи и присаживайся.

Репнин подал ему письмо императрицы. Потёмкин, не торопясь, принялся распечатывать пакет.

   - В комнату к себе не приглашаю, - как бы извиняясь, сказал он. - Там у меня беспорядок, лучше здесь, в приёмной, поговорим.

Письмо императрицы читал долго, время от времени тяжко вздыхая. Кончив чтение, протянул для пожатия руку:

   - Значит, ко мне в помощники? Рад. Хорошие генералы мне нужны. Только по расписанию такой должности у меня нет, поэтому значиться будешь командиром первой дивизии.

   - А кто сейчас исполняет обязанности командира этой дивизии?

   - Генерал Меллер. Хороший генерал. А это мой адъютант, - головой показал Потёмкин на полковника. - В отношении жилья и прочего обращайся к нему, он всё устроит. Попов, - позвал он адъютанта, - слышишь, что говорю?

   - Так точно, ваше сиятельство: устроить генералу жильё.

   - Мне будет достаточно обычной палатки.

   - Ну и хорошо, - удовлетворённо кивнул Потёмкин. - Вечером прошу ко мне на ужин.

На этом расстались: Репнин поехал на лошади в расположение назначенной ему дивизии, а Потёмкин вернулся в спальную комнату приводить себя в порядок.

На ужине Потёмкин предстал другим человеком: был в напудренном парике, фельдмаршальском мундире, чисто выбрит. Репнин надеялся увидеть за столом других военачальников, но Потёмкин, кроме него и Попова, никого более не пригласил. Ужинали втроём. Распоряжался за столом не столько сам хозяин, сколько его адъютант: закуски подкладывал, вино разливал. Порою Потёмкин переставал замечать его присутствие и видел перед собой только Репнина, к которому имел массу вопросов. Светлейшего интересовали новости Петербурга (главным образом, дворцовые), какие сообщения поступают из-за границы, что там говорят о русско-турецкой войне и о нём, главном российском военачальнике. Репнин отвечал неохотно, ожидал удобного момента, чтобы перевести разговор на положение в армии. Наконец такой момент наступил, и он стал рассказывать о поездке в осадные войска, о своих беседах с обер-офицерами и генералом Меллером. При этом он представил дело таким образом, что люди обеспокоены затянувшейся осадой и склоняются в пользу штурма крепости.

   - Это тебе Меллер говорил? - напрямик спросил Потёмкин.

   - И Меллер тоже.

   - Чепуха! Этот немец говорит так, потому что ему не жалко русских людей. Зачем нам нести лишние потери, когда крепость вот-вот падёт сама? Там уже начался голод. Осаждённые долго не выдержат.

   - Но мне показывали пленного, я не обнаружил в нём никаких признаков истощения.