- И как же выглядел Румянцев в сей колеснице? - поинтересовался Репнин.

   - Никак. Фельдмаршал вообще не стал участвовать в таком маскараде. Вначале через своего гонца просил императрицу отменить намеченное триумфальное шествие, но когда узнал, что её величество намерена стоять на своём, в подмосковной деревушке дождался глубокой ночи и въехал в город никем не замеченный. Словом, всех перехитрил.

Репнин рассмеялся: от Румянцева такого поведения стоило ожидать. Терпеть не может маскарадов.

   - А что ещё было на этом празднике?

   - Много всего было. Были потешные игры, маскарады, бесплатные угощения черни и, конечно же, награды. В тот день государыня была щедрой, никого не обошла милостями.

   - Обиженных не было?

   - Кто-то из награждённых, может быть, и затаил обиду. Мы живём в такое время, когда человек награждается не столько по заслугам, сколько по прихоти лица, его награждающего: ему даётся гораздо больше того, что положено, либо значительно меньше.

   - Заслуги Румянцева, надеюсь, были оценены по справедливости?

   - Да, граф получил то, что заслуживал. А вот Потёмкин... - Тут Панин прервал свою речь и молча принялся разливать чай.

   - Что Потёмкин? - подталкивая его к продолжению разговора, спросил Репнин.

   - Разве о нём тебе не рассказывали?

   - А что могли рассказать?

   - Пока тебя не было в Петербурге, он сделал головокружительную карьеру. Был по чину ниже тебя, всего-то генерал-майором, а теперь стал таким же полным генералом, как и ты, перескочив одну ступеньку. Но дело не только в генеральском чине. В окружении императрицы он сумел занять то место, которое раньше принадлежало Григорию Орлову.

   - А Васильчиков?

   - Васильчиков отодвинут в сторону: Потёмкин стал первым фаворитом её величества. Государыня души в нём не чает. С её благословения он стал вице-президентом военной коллегии, подполковником лейб-гвардии Преображенского полка, возведён в графское достоинство Российской империи. На праздновании мира государыня вручила ему шпагу, осыпанную бриллиантами, а также свой портрет с драгоценностями для ношения на груди. В знак особого благоволения.

Репнин едва уловимо усмехнулся:

   - Вы, Никита Иванович, говорите о Потёмкине так, словно люто его ненавидите, может быть, даже больше, чем ненавидели Орлова.

Прежде чем ответить, Панин помолчал немного, собираясь с мыслями:

   - Ты прав, я ненавижу всех временщиков, которые толпятся вокруг императрицы. Я стараюсь скрывать это от других, но от тебя скрывать не стану. Таких людей нельзя допускать до государственного кормила, иначе своими авантюрными замыслами они могут погубить Россию.

   - Но они уже прорвались к кормилу. Разве не так?

   - Не совсем. Они пока встречают сопротивление со стороны истинных патриотов страны, и мы должны усиливать такое сопротивление, занимая ключевые должности в делах управления государством. И ты, князь, должен тоже занять одну из таких должностей.

   - Что конкретно имеете в виду?

   - Я уже стар и давно подумываю о том, кому передать руководство делами сношений с другими государствами. И каждый раз прихожу к заключению: более других на эту должность подходишь ты. Молчи, молчи, - не дал возразить своему собеседнику Панин. - Сначала выслушай до конца. Я не буду ставить этого вопроса завтра или послезавтра. Я дам тебе отдохнуть, поразмыслить, а потом буду говорить с императрицей. Думаю, она со мной согласится. Как на сие посмотришь?

   - Право, не знаю... Я чувствую себя солдатом, меня тянет к военной деятельности. Но ежели государыня примет такое решение...

   - Решение она примет, - заверил Панин. - Постараюсь убедить её в этом.

Прервав деловой разговор, они выпили немного вина, попили чаю, после чего Панин поинтересовался у собеседника, когда он намерен поехать к государыне с докладом о своём пребывании в Константинополе.

   - Сегодня уже поздно. Наверное, завтра. Но я надеюсь поехать к ней вместе с вами, - сказал Репнин.

   - Тебе придётся ехать без меня, - сказал Панин. - Насколько мне известно, сейчас в Царском Селе днюет и ночует Потёмкин, а я не желаю встречаться с этим человеком. К тому же я должен сначала внимательно изучить твой отчёт, чтобы выставить по делам сношений с Портой собственные предложения.

   - А если о вас спросят, что мне сказать?

   - Можешь сказать, что я болен. Придумай что-нибудь.

В Царское Село Репнин поехал утром. Должно быть, слишком поторопился, потому что в час своего прибытия он не увидел в приёмной ни одного посетителя. За столом скучающе сидел секретарь Безбородко.

   - Государыня принимает?

   - Принимает, - ответил Безбородко. - Но у неё сейчас Потёмкин. Придётся подождать.

Ждать пришлось недолго. Потёмкин вышел из кабинета императрицы весёлый, ладный, красивый. Увидев Репнина, подал руку, затем покровительственно похлопал по плечу.

   - Ты к государыне? Она немного утомлена, но будет рада тебя видеть. Подожди минуточку, я поговорю с ней.

Он вернулся в кабинет, но вскоре показался снова:

   - Государыня тебя ждёт, проходи.

Он пропустил Репнина вперёд, сам вошёл следом.

На лице государыни Репнин не увидел никаких признаков утомления. Глаза её лучились счастьем влюблённой женщины.

   - О, князь! - воскликнула она, подавая руку для поцелуя. - Мы с Григорием Александровичем только что говорили о вас - о вас и о сношениях с Портой. Садитесь поудобней и рассказывайте.

Репнин сел на предложенный стул, Потёмкин опустился в кресло, стоявшее в сторонке.

   - Рассказывайте, мы вас слушаем.

   - Право, я не знаю с чего начать. Я составил письменный отчёт, но он остался у графа Панина.

   - А почему сам Никита Иванович не приехал?

   - Граф немного приболел.

   - Надеюсь, не очень опасно. Впрочем, мне довольно будет и вашего устного рассказа.

Государыню интересовали все подробности, и Репнину пришлось долго рассказывать о своём пребывании в Константинополе - как посольство въезжало в город, какие огромные толпы собирались на улицах, чтобы поглядеть на русских, с какими почестями принимали его, российского посла, в Серале, какие преподнесли подарки, о чём говорили на встречах с верховным визирем и султаном. Когда рассказ подошёл к концу, Потёмкин, как бы рассуждая сам с собой, проговорил:

   - Слишком мало запросили у турок. Сумму контрибуции могли бы увеличить вдвое. И от Крыма могли бы заставить отречься. Таврида должна войти в состав Российской империи на правах провинции.

   - Турецкая сторона такие требования никогда не приняла бы, - заметил Репнин. - Мы должны быть довольны тем, что ныне там имеем две сильные крепости да и сама Таврида уже не имеет над собой контроля Порты.

   - Ещё не знаю как, матушка, - обратился к императрице Потёмкин с видом человека, убеждённого в своей правоте, - но я сумею сделать так, что Таврида скоро перейдёт в полное подданство вашего величества. Поверьте моему слову.

   - Я верю, мой друг, - ответила Екатерина и, желая прекратить разговор на спорную тему, обратилась к Репнину: - У меня сегодня званый обед. Надеюсь, не откажете принять участие?

   - Буду счастлив, ваше величество.

   - Хорошо. Встретимся за столом. А сейчас - извините, мы должны расстаться: мне надо переодеться и привести себя в порядок.

Репнин и Потёмкин вышли от государыни вместе, но в приёмной Потёмкин вдруг вспомнил, что забыл что-то сказать императрице и вернулся. Репнин не стал его ждать и направился в сад. Он был даже рад, что так произошло: ему не хотелось находиться в обществе этого человека.

Стол в дворцовой столовой был накрыт на двенадцать персон. Кроме самой хозяйки, Репнина и Потёмкина, на обеде присутствовали генерал-губернатор Петербурга граф Брюс с супругой, князь Долгоруков, граф Безбородко и другие. Блюда подавались обычные, много было хмельных напитков. А где напитки, там и тосты. Кроме тостов, были ещё и разговоры обо всём, в том числе и о сношениях с Турцией. Репнину пришлось отвечать на многочисленные вопросы, повторяя то, о чём он уже рассказывал в кабинете императрицы. Подогретый несколькими бокалами вина, Потёмкин вновь воспылал желанием открыть «новые виды» на отношения с Портой. На передний план опять была выдвинута Таврида.