— Он не может уехать из Англии, — перебил Селби. — Все порты закрыты для него вот уже двое суток. Когда он собирался похитить Гвенду Гильдфорд, он думал только об увеличении своих доходов. И вдруг он случайно узнал, что мое кольцо вокруг него вот-вот готово сомкнуться.

— Я не понимаю этого, — сказал мистер Маллинг. — Зачем этому человеку деньги? Он, судя по вашим словам, богат.

— Напротив, он беден. У всякого преступника, мистер Маллинг, есть свои слабости. Чем больше преступник, тем больше его слабости. Кларк игрок. В течение последних трех лет он потерял миллион. Его доля в Трест Билдингс — на имя Флита, конечно, — заложена и перезаложена. Его текущие расходы огромны.

— Вы говорите о нем, как будто вы знаете его, Лоу, — сказал пораженный мистер Маллинг.

Селби горько усмехнулся.

— Знаю его? Разумеется, я знаю его. Я знаю его так хорошо, что в любую минуту могу арестовать его. На прошлой неделе это был вопрос чистой случайности. Сегодня я не решаюсь арестовать его.

В суматохе последних дней, с их быстрым чередованием трагических событий, Билль Джойнер забыл сообщить Селби новость, принесенную доктором, и Селби поздно узнал, что невозмутимый Дженингс побывал в тюрьме.

Новость эту сообщила ему миссис Уольтэм, явившаяся к Селби узнать, не перепадет ли на ее долю чего-нибудь в связи со смертью Флита.

Она впервые встретилась с мистером Дженингсом, и встреча эта произвела очень сильное впечатление на обоих.

— Вы знаете, что это за человек? — спросила она Селби, когда Дженингс закрыл за ней дверь приемной. — Это бывший слуга моего отца. Он за подделку чека был отправлен на каторгу.

— Это звучит неправдоподобно, — изумился Селби, — но я не смею не верить вам. Что ж, многие люди сидят в тюрьме.

Его хладнокровие сбило с толку миссис Уольтэм. Она помолчала, потом заговорила медленно и внушительно:

— Дженингс был несомненно самый хладнокровный и расчетливый лгун и самый ловкий мошенник, какого я только знала.

Злобная ярость ее тона вывела Селби из его равнодушного настроения. Он, точно зачарованный, взглянул в ее зеленые глаза, в которых сверкала ненависть.

— Вы должны что-то сделать! — сказала она решительно. — Этот человек может оказаться… кем угодно. Может быть, он и есть Ужас! Может быть, он и есть убийца мистера Флита! Я думала, что он умер, а оказалось, что сыщики, которые должны были бы преследовать его, живут у него в доме.

Вдруг поняв, что она создает впечатление не совсем выгодное для себя, миссис Уольтэм рассмеялась.

— Я мирная женщина, мистер Лоу, и я ненавижу всяких преступников. Вы должны простить меня, если я слишком чувствительна в отношении мистера Дженингса. Он причинил много зла мне и моей семье.

Спровадив болтливую даму, Селби раздумывал о значении того, что он только что слышал. Что сделал Дженингс, чтобы заслужить ненависть этой женщины? Слуги и раньше крали, преследовались за это, но деяния их быстро отходили в область забвения. Если бы еще Дженингс взял деньги у нее самой, это было бы непростительно. Но ведь он украл у ее отца. Необходимо было, однако, тотчас же выяснить это дело. Дженингс был слишком близок к нему, слишком тесно связан с ним, чтобы можно было оставить это подозрение без внимания. Когда Дженингс отворил ему дверь, Селби попросил его в гостиную.

— Дженингс, мне предстоит неприятный разговор с вами, — сказал он. — Кажется, за все время у нас был до сих пор только один такой разговор. Вы знаете миссис Уольтэм?

— Очень хорошо, сэр.

Ответ был сделан без колебания.

— Вы когда-нибудь служили у нее?

Дженингс колебался.

— Я служил у ее отца три года тому назад, сэр, — ответил он наконец.

— Верно, что вы подделали чек и были сосланы на каторжные работы?

Новое колебание. Лицо Дженингса дергалось: по-види-мому, он испытывал сильное волнение.

— Совершенно верно, что я был в тюрьме и что ее отец преследовал меня. Неверно, будто бы я когда-либо подделывал чек. Все это случилось, когда я был молодым. К сожалению, я больше ничего не могу вам сказать, мистер Лоу.

Спокойный, искренний тон Дженингса произвел впечатление на Селби.

— Я не стану переезжать и мне нечего жаловаться на вашу вполне естественную сдержанность, Дженингс. Человек, который побывал в тюрьме, обыкновенно не сообщает об этом людям, которым он служит. Я думаю, мы оставим все по-прежнему.

— Благодарю вас, сэр, — ровным голосом сказал Дженингс и, слегка наклонив голову, вышел из комнаты.

Дни тянулись томительно для Нормы Маллинг. На следующее утро после ее прибытия дверь отворилась, и вошла женщина в сопровождении человека, который привез ее. Женщина была низенького роста, с суровыми чертами лица. Она внесла совершенно новенький чемодан и поставила его в спальне.

— Я принесла вам одежду, Маллинг. Не знаю, будет ли вам впору, но уж вам придется как-то устроиться.

Норма ничего не ответила. Она сознавала бесплодность вопросов или призывов к этим людям. С философским спокойствием, даже ей самой казавшимся странным, она приняла положение, которое большинство женщин свело бы с ума. Когда, как теперь, ей напоминали, что ее заключение будет носить неопределенно длительный характер, она не приходила в отчаяние.

Читать Норма не могла. Думать было гораздо спокойнее. Она поставила себе задачу сделать свое помещение возможно более удобным. Теперь, когда ей прислали одежду, очевидно купленную наспех, у нее появилось новое занятие.

Кто, кроме нее, сидел в загородках, она не могла обнаружить.

Через забитое прутьями заднее оконце она выглянула во дворик. Старый сарай с высокой крышей занимал одну часть двора. Прямо напротив нее было небольшое строение, похожее на то, в котором она находилась. С другой стороны квадратного дворика была высокая стена, усаженная осколками бутылочного стекла.

Положив локти на подоконник, Норма размышляла об употреблении, которое мог иметь этот двор. Он был посыпан гравием. Норма ясно могла различить вытоптанный круг, как будто кто-то производил там регулярные упражнения. Прямо напротив того места, где она стояла, была небольшая узенькая дверь. Никаких других дверей и окон в меньшем здании не было.

За весь день Норма не видела на дворе ни одного человека. Она подумала, не используется ли двор для прогулок, и почувствовала неодолимую потребность гулять. К вечеру ее желание было удовлетворено. Та же женщина вошла к ней и, не говоря ни слова, отперла дверь и поманила ее. Они вместе вышли во двор.

— Можете ходить кругом, — сказала женщина.

Норма страшно обрадовалась этой возможности и почувствовала себя почти веселой.

Женщина стояла у двери, наблюдая за каждым ее движением и вертя в руке цепь с замком. Да, несомненно по вытоптанному кругу часто ходили. Норма заметила на земле следы больших сапог. Она взглянула на свою тюрьму и подумала, что кто-то должен с завистью наблюдать за нею оттуда.

И вдруг она увидела, что, за исключением ее камеры, другие не имеют окон. Она подошла к женщине и спросила ее об этом.

— Они никогда не гуляют, — ответила «сиделка». — Не задавайте вопросов, гуляйте.

Через час Норму отвели назад в ее камеру и заперли. Несколько минут спустя женщина принесла ей обед. Норма убедилась, что ее, во всяком случае, не собирались морить голодом. Пища была великолепная, хорошо приготовленная. Если не считать лишения свободы и раздражающего надзора, Норма не испытывала никаких неудобств: платье, которое ей принесли, было лучшего качества, постельное белье — самое тонкое, какое только можно достать.

Второй день прошел спокойно. Утром и днем Норму выводили гулять на часовую прогулку во дворе.

На третье утро она узнала тайну строения без окон. От скуки она легла в постель в восемь часов вечера. Проснулась она с первыми лучами солнца. Она лежала некоторое время, раздумывая, как бы получше употребить имеющееся в ее распоряжении время, когда вдруг до нее донесся слабый звук, похожий на звон колокольчиков. Звук доносился со двора. Она встала, накинула халат и подошла к окну.