- Ох, да…

Включаю свет. Испуганные, Энди и Сара смотрят и щурятся.

- О, нет,- говорю я им, наблюдая, как моя кузина роется в моих простынях и достает бюстгальтер пуш-ап. Я стою перед дверью, пока они уходят, и закрываю дверь. Зажигаю свечу, встаю на стул и держу ее у пожарного датчика. Дую, чтобы дым направлялся, прямо в датчик.

Ничего не происходит. Я пробую еще раз, но фитиль горит слишком ровно. Мне нужно что-то еще, чтобы поджечь. Я беру клочки бумаги с подноса, кладу их в подсвечник, поджигаю.

Вскоре, раздается громкое БИИП! БИИП! БИИП! Я повторяю процесс пару раз, пускаю напоследок огромное облако дыма и выскальзываю из своей комнаты. Люди закрывают уши и выливаются из дома на лужайку. Я следую за ними.

- Ты не можешь заткнуть это?

- Нет,- вру я. – Я пытался заткнуть эту кнопку уже. Там возможно паук или что-то вроде того. И черт, тревога дойдет до моих родителей. Меня убьют.

Я хватаюсь за волосы и кривлю лицо, за эту игру мне должны вручить Оскар.

– Кто хочет помочь убраться?

- Мой дядя на дежурстве сегодня, я ухожу отсюда,- говорит Курт.

Хоккейная команда следует за ним, как делают и остальные.

Я сдерживаю себя от победного танца. Вместо этого, я начинаю бегать вокруг двора и убирать мусор. Блин, мне нужно все равно убираться. Сейчас никого не осталось, сирена все еще пищит в доме. Ион, мои кузины и Энди, вынесли некоторый мусор.

- Спасибо, ребят.

И, подождите… возле кустов, стоит одинокий хоккейный игрок. Майк тоже помогает.

Я подбираю мусор на пути к нему.

– Ты не должен оставаться,- говорю ему быстро. То, что я сказал Курту, я стоял за себя, больше чем за Майка.

Майк пожимает плечами и продолжает собирать.

– Ты не скажешь им.

Вшестером, мы убрали двор за считанные минуты. Сирена все еще пищит. Энди смотрит сначала на дом, потом на меня. Он тянет свой воротник.

– Эм, нужна помощь внутри?

Конечно!

Внутри, я даю ему рулон мусорных пакетов. Сара и Луиза разбираются с кухонными столешницами. Сирена стихает, и я думаю, что все поняли, что это был мой трюк, но они молчат. К без пятнадцати двенадцать место не кажется нетронутым, но теперь хоть достаточно сносно выглядит.

– Ребят, хотите все еще посмотреть на бой курантов?

Энди и Сара сворачиваются вместе на диванчике. Ион хватает кресло, смотрит, когда Луиза примостится на один из подлокотников, а Майк наклоняется к остальным. Я переключаю телевизор на Тайм Сквер, но потом я тихо выскальзываю из комнаты. Я должен сдержать обещание.

***

У Мэд, я отодвигаю кресло от ее кровати. Она свернулась на одной стороне, а другая пустая. Я смотрю, как ее одеяло поднимается и опускается от ее дыхания. Когда на ее часах бьет полночь, я убираю волосы и целую ее в лоб. Счастливого Нового Года.

***

У нас нет тренировки на следующий день до полудня, но когда Мэд не появляется в одиннадцать пятнадцать в моей машине, я должен сделать то, что никогда не делал прежде. Я быстро перебегаю через подъездную дорожку и стучусь в дверь Спаэров.

Сенатор Спаэр открывает дверь в халате, тарелка яиц в одной руке.

– Гейб? Вы с Мэдди не должны ли быть на тренировке?

- Да, но я пришел за Мэд.

Я пялюсь на сенаторские волосы. Они выглядят очень длинными на одной стороне, но на другой стороне забавное пятно, это не может быть…

Сенатор кладет руку на волосы и с совершенством зачесывает их назад.

Это. Честный Билл не честный на счет одной вещи, в любом случае. Он прочищает горло, а я заставляю себя убрать глаза от его парика, вспоминая, зачем пришел. Мэд.

– Вы видели ее?

- Когда она не пришла на завтрак, мы подумали, что ее уже нет.

У меня будто вырывают желудок. О, боже. Мэд всегда первая готова для тренировки по утрам. Она не пропускала коньки если только не… о, боже.

Сенатор поворачивается и зовет ее, а я уже взлетаю наверх в три ступеньки за раз. Эту питьевую схему родители вечно тыкают мне в лицо. Насколько это много? У меня даже нет предположений насколько крепким был пунш Курта, но Мэд даже не склонит чашу весов на отметку сто. И я оставил ее одну, заснуть. Я…

Она спотыкается из ванной, ее волосы взъерошены в хвосте, а глаза прищурены и наполовину красные.

– Я иду,- говорит она слабо.

Меня не волнует, что сенатор смотрит. Я стискиваю ее в крепком объятии.

– Все хорошо.

Она стонет.

– Нет. Сжал.

Я отпускаю ее.

– Плохо себя чувствуешь?

Она держится за стену.

– Моя голова, будто сейчас взорвется и я уже блевала два раза.

Она знает, что у нее похмелье? Не скажу ей. Некоторые вещи должны оставаться тайной.

– Ты должна отдохнуть сегодня.

- Пожалуйста, не говори так громко.

Мэд сбавляет шаг с каждым разом.

– Ты знаешь, что Игорь на это скажет.

Знаю. Мы всегда тренируемся. Даже если болеем, когда-нибудь это понадобится нам, чтобы конкурировать. Но у Мэд ни какая-то маленькая простуда. Ей реально плохо.

Она позволяет мне прижаться один раз по пути на каток, чтобы она могла поблевать в кустах, но она не дала мне отвезти ее обратно домой. На катке, я должен зашнуровать ей коньки потому что она не может наклонятся.

Мы не можем так кататься. Я оставляю Мэд, прижатую к бортикам, а сам еду к Игорю, стоящему в центре, и стучащему по своим часам перчаткой.

– Мне нужна минута. Пожалуйста.

Игорь держит свои часы перед моим лицом.

– Вы итак уже взяли десять.

- Я облажался.

- Да, - Игорь фыркает, - И?

- У Мэд похмелье. Это моя вина.

Игорь ничего не говорит.

- Я…

Игорь поднимает руку, чтобы шикнуть на меня.

– Национальные. Через шесть дней. Пьянство не входит в планы. Я даю инструкции – вы следуете.

- Простите.

Он смотрит на Мэд, которая трется около бортиков и идет неверной походкой по льду, будто она начинающий фигурист.

Он вздыхает:

– Это праздник, мы пропускаем единственный раз. Иди, позаботься о своей партнерше. 

Мэдди

Через день после Нового Года, я наконец-то перестала извергать из себя клубнику в шоколаде. Я продлеваю Гейбу лимит, на совершение его крошечных шажков, с того момента, как я болела после вечеринки. Вся заблеванная его машина все таки стоит пару недель милости, и мы должны реально сфокусироваться на национальных соревнованиях. Я помню, как Крис откатал отборочные на зубцах.

Но я пролетаю сквозь дни на календаре, отсчитывая до красного круга, обведенного вокруг шестого января, дня, когда мы с Гейбом уезжаем в Бостон, и моя тошнота возвращается.

Я смотрю на результаты восточных и тихоокеанских победителей, которые будут соревноваться с чемпионами среднего запада. Мы с Гейбом все еще можем сделать три ошибки и все еще попасть в топ шести, но спасибо ужасному списку в соревнованиях международных пар, США может отправить только две пары на мировой чемпионат. Когда я складываю наши баллы, даже с нашим лучшим выступлением со среднего чемпионата, то мы с Гейбом… третьи. Плюс у меня нет очков прошлогодних победителей; Эванс и Мартин попрощались с национальными, как действующие чемпионы. Последний раз мы видели Эванс и Мартина в лагере чемпионов, где они были нашими инструкторами.

С каждой красной X на календаре, у меня в желудке происходит маленький взрыв. Мы можем не взять четвертое место и все еще поехать на мировой. К моменту, когда мы сходим с самолета в Бостоне, у меня в желудке бушует снежный шторм.

Мы с Гейбом единственные ученики Игоря, которые попадают на чемпионат, без соседей. Комната Игоря зажата между двумя нашими, да и мы в любом случае не собирались тусоваться здесь. Я иду к комнате Гейба. Он встречает меня в холле, направляясь прямо ко мне.

– У меня для тебя сюрприз,- говорим мы одновременно.

Я смеюсь.

– Мой первый.

- Мой важнее,- говорит Гейб.

- Хорошо, мой запланированный, - отвечаю я. – Мы должны быть втроем в два часа. Пойдем.