Мы садимся.

Где-то позади нас, белка шевелит листья. Я поворачиваюсь и смотрю на нее. На самом деле это оказывается две белки, которые бегают друг за другом болтают и борются.

- Великолепно,- говорит папа.

Я поворачиваюсь обратно. Листья деревьев горят золотым, переходящим в алый, а ветки целуют блестящее голубое небо, и все это отражается ниже в пруду. Это великолепно.

И тут же меня кусает ветер за спину, внезапный порыв посылает рябь на отражение. Искажая картину великолепия, которого никогда не будет в реальности.

Какова картина моих родителей? Сильно ли сплочена наша семья, как я думала или эта картинка только на поверхности? Я должна спросить его. Прямо сейчас, пока я не потеряла все свои нервы. В общем, я говорю папе, как мы всегда говорим.

– Истина, в конечном счете, восторжествует там, где нет боли, чтобы привести его к свету.

Это его любимая цитата из всех, организации под псевдонимом Честный Билл.

- Джордж Вашингтон,- тихо говорит папа.

А сейчас ветерок колеблет мой голос:

- Я хочу знать правду.

Он вздыхает.

– Мэдди…

Это не самый грациозный шаг, но я ляпаю это все равно:

- Скажи мне прямо в лицо, что ты не встречаешься с другой женщиной.

- Нет, я..., - морщинки уходят с его лица. – … не встречаюсь с другой женщиной. Твоей мамы мне больше, чем достаточно.

Говорил Честный Билл.

- Тогда почему ты не приезжал домой?

- Там было очень много дополнительной работы, я пытался уравновесить мои сенаторские обязанности и подготовка к кампании,- говорит он. – Могло быть хуже. Можно было быть представителем и не делать ничего, кроме агитации.

Что папа любит больше всего в Сенате за шестилетний срок? Просто чем больше агитации, тем больше времени для дел между этим всем. Меньше говори, больше делай.

Мы с папой больше не говорим. Мы больше не гуляем. Мы делаем кое-что получше: мы идем домой, и вместе с мамой делаем лазанью для семейного вечера.

Играем в Тривиал Персьют[55] вокруг стола с Гейбом и его родителями, я борюсь с тем, чтобы не засмеяться вслух, когда Гейб меняет каждый вопрос, который он читает на что-то связанное с фигурным катанием.

Наши родители даже не замечают, они все так широко улыбаются, будто учувствуют в рекламе зубной пасты.

Под столом, нога Гейба находит мою. Я смотрю на своих родителей позади себя, просто не обращая внимания на маневры заигрывания Гейба, как они относятся к адаптированным вопросам Гейба.

Один секрет я вообразила себе, а с другим сейчас все хорошо.

***

На следующее утро я просыпаюсь ко времени катания. У нас нет тренировок по воскресеньям, но я встаю раньше в любом случае, прикидываю, что я удивлю маму с папой, приготовив им завтрак. Я спускаюсь вниз.

Блинчики в форме сердечек, решаю я, принесу им в кровать.

Я останавливаюсь, когда вхожу в гостиную – папа спит на диване.

На цыпочках подхожу к нему. Его левая рука свисает к полу, а одна из биографий ФДР[56] приоткрывает его лицо, все еще сжатая его правой рукой.

Он просто уснул здесь, читая, говорю я себе.

От вида его пижамы, по моему видению проходит рябь. Папа никогда не врал мне, ни разу, в этот раз его разговоры не соответствуют тому, что он делает.

Гейб

Единственное, что мы делаем с Мэд следующие несколько недель в связи со стремительно приближающимися отборочными – это едим, спим и катаемся.

Я надеялся, что, в конце концов, мы хотя бы сможем побыть вместе в самолете, но наши вылеты на отборочные уже расписаны.

В первом полете, я расплющиваюсь между окном и толстой леди с ужасными газами.

Позади меня сидит женщина с кричащим ребенком. Когда карапуз начинает долбить в мое сиденье, я сдаюсь со своей домашней работой по Гамлету.

Я пытаюсь думать о приятных мгновениях со мной и Мэд вместо всего этого ужаса, и я задумываюсь чтобы уйти к ней. Но, вот в чем загвоздка.

К этому времени, мы приземляемся в Чикаго, и я отчаянно пытаюсь выбраться отсюда.

Я плюхаюсь на место рядом с Мэд, пока мы ждем в зале ожидания наш следующий вылет. Мы еще даже не в Линсинге[57], а она уже волнуется, как снежная буря.

Почему? Ну конечно, это наше первое соревнование в качестве сеньоров, но участвуют только четыре пары. В США всего несколько пар сеньоров, так что если мы даже будем здесь последними, то поедем на национальный чемпионат.

Крис и Кейт юниоры в танцах на льду, они должны быть не последними и тогда тоже будут претендовать.

Кроме того, Мэд наслаждается соревнованиями. Она никогда не нервничает и не замыкается.

– Эй, ты украла мою подпись,- она смотрит на меня, а я указываю на ее карандаш. – Нервничаешь из-за соревнования?

Мэд перестает стучать ластиком по книжке.

– Прости. Это просто…

Вдруг, я тоже начинаю нервно дергаться. Танцую пальцами у себя в ботинках. Пожалуйста, не надо никаких обсуждений нас. Я знаю, Мэд не в восторге от того плана, где мы держим свои отношения в секрете некоторое время, но…

- Это… мой папа.

Я останавливаю свой балет на пальцах.

– Твой папа?

- Это первый раз, когда он пропускает такое большое соревнование и… мне страшно.

- Что? Ты хочешь сказать, что будешь кататься плохо, потому что он не смотрит? Мы делаем это каждый день на тренировке. В любом случае, твоя мама будет.

- Вот этого я и боюсь,- говорит Мэд. – Она приедет, а он нет. Гейб, с этим что-то не так. Я переживаю, что у него может быть… роман.

Правильный сенатор Спаэр? Честный Билл?

– Ты спрашивала родителей об этом?

- Я спросила его.

- Что он сказал?

- Что мамы для него достаточно. Но он спал на диване.

Я не знаю, что сказать. Я быстро сжимаю руку Мэд, и опускаю, как и наш разговор, потому что вижу, что другие фигуристы из нашего клуба направляются к нам.

– Поговорим позже?

Мэд кивает.

Восьмилетняя Хэйли приближается ко мне. Она держит колоду карт:

– Я надеру тебе задницу в Войну[58].

- Не говори задница, - говорю я ей.

Она ухмыляется мне:

– Почему нет? Ты только что сам сказал.

- Сделай его,- говорит Мэд Хэйли. – Покажи ему, на что ты способна.

Я сажусь на пол с Хэйли, подкатывая свои тренировочные штаны, а потом уже время идти на следующий самолет.

Восемь учеников Игоря соревнуются в отборочных соревнованиях в этом году, и у нас у всех будут комнаты в принимающем отеле.

Два одиночника и Хэйли со своим несовершеннолетним партнером, еще маленькие, поэтому остаются со своими мамами. Нам оставляют две комнаты, одну для Мэд и Кейт и для меня с Крисом.

Крис бросает свой рюкзак на пол в нашей комнате и сразу же выходит. Я разбираю свои вещи и думаю, сколько же субботних ужинов пропустил сенатор этой осенью.

Замятый разговор между мамой Мэд и моими родителями. Может это быть правдой? Я все еще не знаю, что сказать, но чувствую, что я должен что-то сделать, чтобы утешить Мэд, поэтому направляюсь в комнату девочек.

Когда я стучу в дверь, мне открывает Крис обернутый в одно поленце и все еще мокрый. Он дергает меня внутрь.

– Боже, ты нас спалил!

Он это серьезно!?

– Ночь перед соревнованиями и ты тут трахаешься?

Он склоняет ко мне голову:

– Мы держались за руки под простынями и вспотели, идиот.

- Ты знаешь, Игорю не нравится…

- Как будто Игорю вообще что-то нравится.

Крис скрещивает руки на груди.

– Это так трудно представить, что ей возможно это нравится? Так что может ты не один, кто знает, как заполучить девушку?

И почему меня это так огорчает? Это ведь не испортит мое завтрашнее выступление. Я ни один, кто может игнорировать приказы Игоря, но…