– Ок. А сейчас пьеса Шекспира, как и все работы художественной литературы, имеет центральные темы. Понимая, что опять теряет наше внимание, она обрушивает на нас весь свой гнев. – Большие идеи, вещи, которые могут перекликаться с нашей с вами жизнью. Вещи, которые использует каждый.

Она делает еще одну колонку на доске: любовь, страх, цель, вина, правда, храбрость, преданность, и стучит маркером напротив своего списка.

– Возьмите одну из этих великих мыслей, - она указывает на наш список. – Как похожи они или не похожи с вашей повседневностью?

Крис на сантиметр поднимает руку. Миссис Ксандер морщится, но больше никто не желает ответить, даже Мэд.

– Кристофер?

- Ну, любовь, она как «Тако Белл», вкусно, но после нее ты все равно пойдешь в туалет.

Миссис Ксандер кивает, ее мысли, как открытая книга. Мы правда заинтересованы или вновь хотим поиздеваться над ней?

– Да. Эм… да, что-то типа того. Я имею в виду технически правильно.

Пайпер поднимает руку:

– Можем ли мы записывать наши мысли?

- Да,- быстро говорит миссис Ксандер. Она передает Пайпер стопку листочков в линейку. – Прекрасная идея, приступайте.

Я смотрю, как Пайпер передает мне листочек. После, я смотрю на пустой лист. Рядом со мной, Крис, пишет со скоростью восемьдесят миль в час[46], но у меня нет ни одной идеи в голове.

Я украдкой смотрю, но не для списывания. Я смотрю на доску: деньги на вершине списка, и любовь на верху второго списка. Деньги как любовь? Я смотрю через весь класс на Мэд. Любовь – как деньги, пишу я, потому что это смешно. Нет. Я стираю и смотрю в окно.

Через пару столов, я вижу Пайпер, хихикающую со своим соседом, пока они передают друг другу листки туда-сюда. Она складывает листочек в руках, поворачивается на парту девочки позади нее, которая взяв у нее листочек, открывает его и смеется. Записка идет по всему классу.

С тех пор, как я порвал с ней в прошлом году – все хорошо. Точнее, с тех пор, как Мэд порвала с ней для меня. И после этого, я пытаюсь оставаться равнодушным к ней, но кто-то сильно хихикает и мне интересно.

Когда записка доходит до девочки, которая сидит впереди меня, она бросает его через проход, вместо того, чтобы передать назад. Бумажка доходит до Курта, когда звенит звонок. Он читает, но не хихикает, он ржет.

Мда. Класс пустеет, но я останавливаюсь около этой ерундовой записки: мне нужно знать, что в ней.

Курт ждет меня, чтобы пойти вместе, и опять начинает смеяться, держа в дали от меня записку и блокируя мои плечи, когда я пытаюсь дотянуться до нее. Записка падает на пол, но Курт не поднимает ее. Он смотрит мне в глаза.

– Правда бьет, как хоккейная палка, боль словно ад. Взгляни. Посмотри, что каждый действительно думает о тебе.

Он уходит.

Я поднимаю записку с пола и открываю ее.

Г. Н. любовь, как сотовый, никогда не знаешь, когда он собирается сбросить тебя.

Г. Н. любовь, как «Хот Читос», ты хочешь его, но он сожжет тебя.

Г. Н. любовь, как спортивная машина, это поездка твоей жизни, но в ней постоянно заканчивается бензин.

Я иду к мусорному ведру и рву записку.

***

- Что съедает тебя?- спрашивает меня Мэд в машине, по пути домой после тренировки.

Меня? Я думаю, чувство догорания «Хот Читоса». Я порвал бумажку, но не смог порвать слова. В конце концов, она ничего из этого не видела.

– Просто думаю о своем дне рождения.

Это в субботу, 5 октября.

- Большая один-восемь. Волнуешься становиться мужчиной? - ее палец пробирается по краю моего бедра. – Чего особенного ты хочешь?

Раньше, я принял бы ее там, где гуляет ее палец. Сейчас? Я не могу бросить Мэд. Не хочу сжигать ее. И если сейчас у меня кончится бензин, я не смогу идти дальше.

О чем, черт возьми, я думаю? Я даже не знаю, что такое любовь. Вместо этого я шучу:

– Как на счет того, чтобы стать золотыми медалистами на отборочных?

Мэд смотрит на меня и по ней видно, что она не шутит.

– Я за.

***

Мы не делаем ничего особенного на мой день рождения, только ужин с Мэд и ее мамой.

Мои родители хотели устроить гала ужин, но я сказал им не делать этого.

Я беру достаточно большой кусок торта, пытаясь выяснить, что будет со мной и Мэд без присутствия друзей. С нашими родителями, она так же волнуется на счет того, что бы держать нас в секрете.

- Загадай желание,- говорит она мне в темной гостиной. Я смотрю на ее лицо, освещаемое только моими восемнадцатью свечами.

Я не желаю Мэд, я желаю нас. Для себя. Люди меняются, и я тоже собираюсь. На этот раз с Мэд, я хочу делать все правильно. На этот раз? Я думаю, я хочу понять, что такое настоящая любовь. 

Мэдди

В понедельник я не пошла в школу, из-за того, что у нас повышение квалификации учителей, и поэтому, мы с мамой поехали в суд, где я смогу сдать письменный тест на вождение.

Часом позже, у меня уже было ученическое[47] водительское удостоверение.

На мамином автомате[48] было легко даже на дороге, а не только на парковке. Ну, точнее для меня легче, мама же выглядит сейчас как человек, которого сейчас стошнит.

– Медленней. Осторожно!

Она пытается наставлять меня в вождении, но я не могу перестать думать о нас с Гейбом.

Этим утром после тренировки, он спросил меня, ничего, если мы пока никому не будем рассказывать о нас...

Мама перебивает мои мысли прежде, чем он дает внятный ответ почему.

- Осторожно!- кричит мама.

Я прижимаюсь к обочине и паркуюсь.

Нам обеим определенно достаточно на сегодня.

***

После сегодняшних занятий на катке, мы с Гейбом идем вместе до машины. Когда мы подходим к «Вайперу», он бросает мне ключи.

– Хочешь прокатиться?

Это так мило с его стороны, но я кидаю ключи обратно.

– Нет, но спасибо, - я все еще нервничаю по поводу поездки с мамой, и мне будет неудобно вести машину Гейба по шоссе, когда я даже не ездила на второй передаче. – Я думаю, мне нужно еще потренироваться.

- Я могу помочь тебе с этим, - Гейб открывает пассажирскую дверь для меня. Как только я сажусь, он появляется на месте водителя. – Хочешь поехать куда-нибудь и потренироваться?

Никаких взглядов: ни на грудь, ни мимолетных подглядываний на мои колени. Я могу понять, что он подразумевает под практикой вождения. Но я не хочу этого прямо сейчас.

Кукурузные поля мелькают теперь уже пятнистыми, омерзительными желтыми лабиринтами, пока Гейб едет. Он управляет машиной так гладко, так уверено. Так же гладко, как и в других вещах.

– Гейб, почему мы должны быть секретом?

- Так… это будет забавно, не думаешь так? Ты ведь знаешь, настоящую жизнь Ромео и Джульетты?

- «Ромео и Джульетта» это трагедия,- указываю я. – Они совершили суицид. Очень весело.

Он кидает взгляд на меня.

– Хорошо, и… ладно, - он смотрит обратно на лобовое стекло. – Другая причина.

- Например?

- Ты можешь просто поверить мне?

-Ты тоже должен верить мне.

Он затихает на долгое время, но, в конце концов, говорит:

- Хорошо, я признаюсь тебе. Твой отец выбьет все дерьмо из меня. Знаешь, все его прославленные истории про морских котиков[49].

У меня такое чувство, что папе больше понравится Ион, как мой первый парень. Четыре балла, когда дело доходит до оценки, никаких поблажек, когда дело доходит до девушек. Все же, это слабенькое оправдание, особенно, когда папа не приезжает домой.

Секретная тема заставляет меня нервничать, и вождение не только то место, где я никогда не пробовала вторую передачу. Наверно, я бы не прочь иметь немного времени, чтобы разобраться с этими вещами самой. Возможно это что-то вроде тренировки. Взять все под контроль, прежде чем выставить на общее обозрение.