Чувствуя еще большее удушье, я расстегиваю верхние пуговицы рубашки и ослабляю удавку-галстук, но все равно ощущаю нехватку воздуха.

Когда оркестр разминается и тухнет свет, я сажусь ровно как шомпол в кресле, руки сложены на коленях. Я могу видеть только тень от профиля Мэд из-за света на сцене, но я могу чувствовать ее запах рядом с собой: она пахнет так же невероятно.

Мысленно, я стараюсь заменить ее аромат запахом носков. Это только наводит меня на мысль о раздевалке, когда Крис сказал «Попробуй, возможно, тебе “это” понравится».

Мне не надо было пробовать, чтобы понять это, потому что мне уже “это” нравится. Маленького теста на английском было достаточно.

- Видел наших родителей?- спрашивает Мэд. – Они с ума сошли от того, что мы пошли куда-то без них. Как будто никогда такого не было, чтоб мы оставляли их одних?

Я не хочу думать о том, что мы можем оказаться дома, только вдвоем. Смутно осознавая, что балет начался, я изучаю орнамент на перилах и пытаюсь подумать о чем-то еще.

- Посмотри,- Мэд жестом показывает на танцоров. – Эти ребята гибкие или что?

Она сама достаточно гибкая, особенно в моем воображении.

- Ты знаешь, Игорь сказал нам придти сюда,- Мэд наклоняется ближе ко мне. – Миссис Расготра сказала, что он хочет дополнительную тренировку.

Черт, огромный гребаный черт!

Да нет, огромный, долбанный, гребаный черт в кубе. Просто со всех сторон полное дерьмо!

Это как выйти на лед с одетой защитой, я уже могу чувствовать, как падение приближается. Я делаю жалкую попытку затормозить.

– Я так… устал.

- Ты не устал,- Мэд находит мое лицо и мою руку в темноте.

В целях самообороны, я уворачиваюсь от нее: это для ее же блага.

– Да, я устал, - я подделываю зевок и отодвигаюсь от нее. – Я ездил вчера в «Cappi's», остался там допоздна.

- Нет, - Мэд берет мою руку, – ты боишься, - она тянет мою руку, кладет на свою и прижимает свою голову к моим плечам. – Признай это, я пугаю тебя.

Это она, кто должен бояться, но она всегда бесстрашна. На льду ее безрассудство служит ей добром. Но, а тут? Я напрягаюсь.

– Ты обещала.

- Оставить это на тренировке? - Она опять кладет свою руку мне на колени. – Так это и есть тренировка.

Оркестр подходит к крещендо. Внезапно, мне надоедает «завязывать шнурки на коньках» и я хватаю ее, немедленно прижимая свой рот к ее. Жестко.

Я тяну ее к себе на колени, и она оседлывает меня, ее маленькое платье едва прикрывает Мэд.

Хочу напугать ее, опуская свои грубые руки на ее бедра, но больше пугаюсь сам. Они действуют сами по себе, когда я притягиваю ее плотнее к себе, позволяя почувствовать, что она делает со мной.

– Это то, чего ты хочешь?

Мэд целует меня в ответ так нежно, как я был груб с ней.

Я отдергиваю руки от нее.

– Извини,- говорю я, не уверенный правильный ли это выбор слов.

- Ммм, ничего,- шепчет она, ее губы движутся по моей шее, когда она возвращает свои руки на бедра.

Внимательнее на этот раз, я запускаю кончики пальцев туда, где они должны были быть прежде.

Музыка смягчается, и я отражаю ее, чувствуя горячую кожу Мэд под своим ртом. Больше мы не собираемся смотреть балет. 

Мэдди

На обратном пути домой, воздух в машине наэлектризован, как будто, чем больше я смотрю на него, тем больше создаю статического напряжение.

Когда он съезжает на подъездную дорожку, видно, что в обоих наших домах не горит свет, за исключением кухни. Ни одного из наших родителей еще нет.

Гейб может проводить меня до двери, откуда он меня забирал, но он не делает этого. Он даже не идет к своему дому, как поступает после наших обычных тренировок. Вместо этого, мы идем так близко друг к другу, что наши пальцы касаются, и его палец дотрагивается до моего бедра. Его глаза скользят от моих плеч к ремешкам моего платья, а его рука проводит по тому месту, где они завязаны у меня на шее.

– Мэд, - говорит он, хриплым голосом.

Наша частная ложа была в общественном месте, но это не мешало нам. И если Гейб войдет со мной в дом, то, мы не остановимся.

Я позволяю ему притянуть меня ближе к себе, и подношу свои губы к его губам только на долю сантиметра.

– Сохрани это до утра понедельника,- шепчу я, а затем ускользаю от него в дом, даже не одарив поцелуем на ночь.

Я быстро закрываю дверь и оседаю по стене, у меня колотится сердце. Внутри все переворачивается от мысли, о руках Гейба на моей шее и на бедрах. Тренировка, свидание, что бы сегодня ни было, Гейб точно не был готов к этому, и каждая моя клеточка кожи хнычет, доказывая мне, что я не сумасшедшая. Только…

Дайте им то, чего они хотят, говорил папа.

С тех пор, как отец сразу после института начал свою политическую карьеру в роле самого молодого мэра Ривэвью, он строго придерживался правилу своей кампании. Которому я обещала следовать на тренировках. «Ничего не происходит само собой. Это люди делают так, чтобы это происходило» – Джон Фицджеральд Кеннеди.

Пора Гейбу брать инициативу на себя.

***

Воскресение – день отдыха. Или в моем случае, день для домашки на верхушке моей загруженной школой и пятичасовыми ежедневными тренировками недели. И учитывая то, что я вчера проигнорировала указание Игоря, мне нужно больше времени.

После церкви, я несусь на математику и отбрасываю английский, даже не смотря на то, что это мой любимый предмет. Но я уже знаю, как закончится «Ромео и Джульетта».

Потом, просто для самосохранения, на случай если Игорь будет задавать вопросы, я смотрю выступление балета на YouTube … ну хоть большую его часть. Это тяжело, потому что музыка заставляет мой разум уплывать, возвращаясь к рукам Гейба скользящим по мне, пока мы были одни в той ложе. Я смотрю на его окно, размышляя, думает ли он сейчас о том же, о чем и я.

Если да, то он мне ничего не скажет об этом. Он не звонит и не пишет мне, в понедельник ничего не говорит по пути на каток.

Мы разминаемся в тишине, а потом я встаю, сжимаю руки за спиной, а в животе туго затягивается узел, когда к нам подходит Игорь.

Первой он пронзает взглядом меня, потом переключается на Гейба.

И что это за выражение лица? Он почти улыбается?

– Вы довольны билетами?- спрашивает он.

Гейб кашляет в кулак:

– Эм, да. Да, сэр.

Огонь разгорается у меня в груди.

Уголки губ у Игоря чуть-чуть приподнимаются.

– Прекрасное представление, я уверен. А теперь программа, пожалуйста.

Гейб берет мою руку, и мы выезжаем на середину. Он быстро сжимает мои пальцы.

– Ты волнуешься?

Я позволяю себе выдохнуть с легким смешком.

– Я смотрела балет на YouTube в воскресение,- признаюсь я. – Но я не уверена, что буду способна сохранять невозмутимое лицо.

Гейб отпускает меня и встает на колени.

– В конце концов, его волнует, станет наше катание от этого лучше или нет.

Начинается музыка. Я чувствую руки Гейба на талии, когда он поднимает меня для открытой тройной подкрутки.[27] Я крепко сжимаюсь в воздухе, желая только одного, когда руки Гейба снова поймают меня. Игорь наблюдает за нашей произвольной программой и удовлетворенно кивает.

– С каждым днем все лучше и лучше, правда? Вы отлично ловите настроение музыки.

Программа улучшается день ото дня. Каждый раз, когда мы катаемся, тоска освежается и растет.

Когда сейчас Гейб смотрит на меня, я вижу, что он переживает так же, как и на балете. Он отодвигает границы каждым прикосновением, его руки скользят вниз по моей спине, лицо так близко к моему на финальной позе, что он может поцеловать меня, если мы станем еще чуть-чуть ближе.

Но он не говорит ничего о нашей «дополнительной тренировке». Каждый раз, как мы ступаем на лед, он сдерживает то обещание на мизинцах. Он не трогает меня. Он не говорит со мной. Он даже не смотрит на меня. Очевидно – тренировка есть тренировка.