- Так лучше,- говорит Гарольд. – Но улыбайся.

- Нам не достаточно снимков с детской больницей?- спрашиваю я.

Гарольд игнорирует меня и указывает направляться к лавочке.

– Остановимся здесь, попробуем несколько сидячих поз.

Я чувствую себя позирующей моделью. Я пытаюсь, но с обоими парами родителей, смотрящих на нас, все, о чем я могу думать, это слова сенатора нам прошлым вечером. Как сильно вы хотите выиграть?

Папа: Деньги не могут купить золотую медаль, но они могут чертовски приблизить к этому.

И мама: Это часть игры.

Это было слишком идти в детскую больницу сегодня утром.

Мэд и я всегда отдавали свои подарки с выступлений в детские приюты, но делать из этого публичный трюк? Сколько это все будет стоить для нас? Сколько мы готовы заплатить? Насколько далеко зайти? Я уже теряю облик реальности. И самое страшное это: После всей работы, которую я проделал, годы всяких планов, и, в конце концов, золотая медаль это то, чего я больше всего хочу?

Фотосессия на лавочке не лучше.

Мэд стучит зубами между улыбками. Я тяну ее к себе на колени и обвиваю руками.

- Это немного слишком,- говорит сенатор.

Это слишком? Если бы он узнал, что я делал с его дочерью, следующая сенсация в новостях было бы мое утопленное тело в Чарльзе.

Мэд сползает с моих колен.

– В-в-возможно мы попробуем в каком-то помещении?

- Хаб?- предполагает сенатор. – Я слышал, романтическое местечко.

Мама Мэд, единственная, кто не сказала ничего прошлым вечером, строго смотрит на него.

Следующая точка – мы пробуем обедать в Хабе. Возвышающийся над городом, я даже не знаю насколько высоко, но чувствую, сколько мы поднимаемся. Секрет это нечто другое, чем ложь, говорил я Мэд. И теперь мне кажется, я лгал.

Я смотрю на крыши. Во всем Бостоне, даже с нашими маленькими экскурсиями, здесь единственное место, где я могу чувствовать себя безопасно, держась с Мэд, когда каждый смотрит на нас. Если мы собираемся идти куда-нибудь, нам нужно…

- …на льду.

Гарольд, наши родители, и команда съемщиков смотрят на меня.

– Что? У нас уже есть доступ для фотографий на льду,- говорит Гарольд.

На арене, но не в обычной обстановке.

- На катке, на улице в Саду.

Мэд подхватывает. Она смотрит на меня.

– Мы можем переделать это фото.

Мы арендуем Лягушачий пруд в полночь. Мерцание огней палуб, деревьев вокруг нас, свечение города позади. Мы с Мэд не катаемся варежка к варежке, но мы близки. Свои руки, я обвиваю вокруг нее, она обнимает меня, наклоняется ко мне.

В центре льда, я останавливаю нас.

– Мэд, я желаю…

Я желаю многих вещей. Я хочу, чтобы мы не арендовали этот пруд лично для нас. Я хочу, чтобы кто-то еще был здесь, катался вокруг нас. Я хочу, чтобы у меня всегда с ней были эти четыре с половиной минуты. Я поворачиваю лицо к ней, беру обе ее руки и тяну их к своей груди. Я наклоняюсь вперед, чтобы наши лбы встретились.

– Я…

Сверкает вспышка.

– Сделано,- объявляет Гарольд.

Следующее утро, четверка Эванс и Мартина – старая новость. Мэд показывает мне вырезки Гарольда из газет, его ссылки из интернета. Все заголовки. Со снимками до и после, наше благотворительно городское поведение, Мэд и я стали американскими влюбленными.

Телефонный звонок раздается днем.

Это мы. Мы с Мэд едем в Китай.

***

Возвращаясь домой в понедельник утром, родители разрешают нам пропустить школу для восстановления. Но нам нельзя пропустить тренировку. Игорь заставляет нас сразу же вернуться к работе. После двойного прогона программы, я глотаю воздух. Мэд задыхается рядом со мной. Мы направляемся к бортикам.

– Сначала два круга,- кричит Игорь.

Я стону, но разворачиваюсь. Мы с Мэд можем быть американскими влюбленными, но не возлюбленными Игоря. Мы заканчиваем наши круги и сворачиваем к бортикам. Я брызгаю воду себе на лицо. Боже, это так классно.

Игорь, смотря на меня, сужает глаза. Я закручиваю кружку обратно на бутылку.

Он изучает нас с Мэд, проводя большим и указательным пальцем по своему подбородку:

– Артистизм прекрасен, но…, - он останавливается, вскидывает голову. – Этого недостаточно. Нет уважения к американским парам, вы понимаете?

Я киваю

- Серебряная медаль это триумф для нас. Никого – это – не – волнует. Вы должны быть лучше. Нам нужно… - Эванс и Мартин вспыхивают у меня в голове. Один-два-три-четыре. И я знаю, что Игорь собирается сказать. – Четверка.

Мэд говорит на выдохе.

– Выброс в четверной Сальхов.

- Нет.

Я смотрю на Мэд, глядящую на меня в шоке. Потом перевожу взгляд, обратно на Игоря.

– Нет, это очень опасно.

Из всех парных элементов, выбросы наименее любимые. Я ненавижу ужасные падения Мэд каждый раз, когда мы разучиваем новый выброс. Это одно – видеть, когда она падает после прыжков, а другое, когда после выбросов. Когда я сам ее кидаю.

- Нет,- говорит она, смотря на меня, призывая к тому, чтобы я посмотрел на нее. – Гейб, последние разы, ты выкидывал меня очень высоко на тройном. Мне просто нужно немного туже сгруппироваться. Я могу это сделать. Мы можем это сделать. Мы уже так близки.

- Подкрутка,- говорю я. Лучше уж я поймаю ее вместо льда. – Почему мы не можем…

- Не подкрутка,- говорит Игорь. – Мы для этого не готовы.

- Но…

Он поднимает руку, чтобы успокоить меня.

– Завтра. Мы начнем завтра, когда вы станете свежеете.

***

После нашего урока, Игорь отправляет нас на тренировку поддержек.

– Это слишком рискованно, - говорю я Мэд, пока мы едем подсечкой[94] по кругу, готовясь. Я беру ее руки в захват и поднимаю ее над головой, переношу руки на ее бедра, когда она переворачивается на живот и потом на бок. Мои ноги переходят в Моухок[95] подо мной. Я переворачиваю ее для спуска.

Она ударяется ногами, выходя из колеса, и мы скользим обратно вместе, ее одна рука позади меня, а другая напротив плеча.

– Ты не один, кто может упасть,- указывает она.

Я отворачиваюсь от нее, когда мы шагаем вперед. Я уже падаю. Не на лед, но я чувствую, как ускользаю, моя хватка слабнет каждый раз, когда мы с Мэд вместе. Я не знаю, когда это точно случилось, возможно, в момент абсурдного претворения, когда нужно было притворяться, что мы притворяемся, возможно и до этого. Но могу ли я упасть, не причинив ей боль?

- У нас нет времени, - говорю я, пока моя спина все еще прижата к ее. Мировой чемпионат в марте, всего лишь два месяца. – Если ты навредишь себе…

Если я наврежу тебе.

– Это будет конец для нас обоих.

Я уезжаю, она едет за мной, следуя хореографии программы.

– Почему ты так боишься?

Она всегда была бесстрашна на счет себя, как на льду так и сейчас, на счет наших отношений.

– Помнишь дерево, Мэд? Иногда ты можем упасть очень далеко. Иногда это не очень хорошо быть настолько бесстрашной.

Мы синхронно разворачиваемся, и я меняю ногу позади нее.

Она не смотрит назад.

– Иногда ты недостаточно бесстрашен. Этой цели мы не добьемся, держа спину.

Она шагает вперед, к моему лицу, готовая к нашей последовательности спиралей.

– Ты должен отпустить,- шепчет она. – Бороться с падением, только вредить себе. Просто отпусти.

Но я не могу. Я все еще не могу громко сказать, что я чувствую к ней, не могу позволить себе свободно упасть. Чувство сгущающегося страха в моем животе, это то же самое, что и в тот день, когда Мэд очень высоко залезла на дерево. На льду или нет, мы катимся к огромной катастрофе. 

Мэдди

Я вытираю снег с лезвий, когда у меня появляется этот идиотский зуд сзади шее. Я смотрю поверх плеч. Никого. И Гейб уже прошел через двери вестибюля, направляясь к раздевалкам. Я оглядываюсь по кругу, ища свою защиту, и бутылку воды и чувствую дыхание на шее. Это должно быть…