Мы делаем разминку вне льда, потом Игорь дает нам пять минут, чтобы ноги отдохнули. Он отводит Мэд в сторону и тихо беседует с ней у бортиков. Он передумал? Пожалуйста! Пожалуйста!

Нет, триумфальная улыбка Мэд показывает, что моя мечта вся в осколках.

– Прекрасный тройной выброс для разминки,- объявляет Игорь.

Это я могу сделать. Тройной Сальхов наш лучший выброс. Вот почему Игорь держит его в нашей программе, хотя большинство других выбросов имеют более высокие базовые значения. Он говорил нам, что он выглядит непринужденно и красиво, редкая похвала от Игоря. И он прав. Я смотрю, как Мэд крутится в воздухе, четко делая три оборота и заканчивает приземлением, как по учебнику. По этой причине мы постоянно получаем два балла за этот элемент.

- Очень хорошо,- говорит Игорь. – Еще один.

Он поворачивается ко мне.

– Выше, как только можешь. Ты должен быть готов справиться со следующим четверным.

Мы набираем скорость, когда Мэд резко останавливается.

Игорь кашляет:

– Мэделин.

- Секунду, мне кажется, у меня развязались шнурки.

Она наклоняется, развязывает колготки, и возится со своим коньком.

- Все нормально?

Я заламываю руки, но это делает меня еще более нервным и покалывание распространяется по рукам.

Она встает.

– Мне больше не нужно ничего фиксировать,- говорит она, делая свой голос тихим. – Но твои руки трясутся. Не думай наперед, помнишь? Сфокусируйся на настоящем, будет достаточно всего, о чем можно поволноваться, когда мы будем делать четверной.

Еще раз мы разгоняемся для выброса. Шаг, крест, шаг, крест, Моухок. Я вкладываю всю свою силу в элемент и смотрю, как Мэд делает один-два-три - что!?!

Сердце останавливается, когда я понимаю, что она собирается сделать четвертый, но я не могу оторвать глаз от нее. Четыре. Она вылетает. Но это был полностью провернутый выброс. Она была права, мы уже близки.

Она отскакивает назад и катится впереди меня.

– Прости. У нас нет другого пути.

Она обманула меня. Нет. У нас нет другого пути. У них с Игорем. Я офигел на секундочку, но это был хороший обман. И это сработало. Я медленно выдыхаю.

– Все хорошо.

Мы можем это сделать. Мы собираемся сделать четверку. Уверенный сейчас, я делаю еще одну попытку. А потом другую. И другую. На пятой попытке, Мэд делает три с половиной оборота, шатко приземляясь с касанием.

***

Наш успех с четверкой взлетает все выше, и я больше не волнуюсь о том, что репортеры провожают нас до школы. Слава богу, они не разрешены в здании. Но к сожалению, все равно это уже известно всей школе. Я захожу на первый урок в спортивный зал и там хором:

- Вухуу Нильсен!

Крис изображает звук затворов фотоаппарата.

– Он снимает… на этот раз он не забивает, - он смеется и бьет меня в ребра. – Когда у вас это началось?

Как другие парни могут обсуждать, как я могу держаться с одной девушкой, если я никогда ни с кем не встречался.

Стеб из раздевалки преследует меня целый день, другие ребята, как Крис, эмитируют журналистов, когда видят меня в холле. На английском, кто-то очень сильно зациклен на шутке. Курт буравит меня взглядом, как будто хочет кинуть мне шайбу в лицо. Но у меня есть другая причина, чтобы держать все в секрете. Тут нет никакого способа выиграть. 

Мэдди

Гейб был прав на счет репортеров. Без огня, новости быстро замораживаются на пару дней. Я жду до вечера воскресенья, чтобы быть уверенной в этом. Потому что после субботнего просмотра кино, когда мы делили одеяло и шуршали пальцами в миске от попкорна с Гейбом, я не могу ждать дольше. Может быть ни он, ни я не знаем, что делать с нашим «секретным» беспорядком, но Бостон был больше чем притворство. Посещение библиотеки, прогулка по саду, Гейб знает, как успокоить мои нервы… все это было нашим. Я теряю нас, теряю Гейба. У нас нет даже нескольких минут наедине в гараже, со времен национальных, и все из-за окружающих нас репортеров. И мы выбраны на мировой чемпионат. Мы сделали четверку. Я хочу праздновать!

Я устанавливаю будильник на полночь, ставлю телефон на вибрацию, и кладу под подушку, чтобы не разбудить родителей. Мне не нужно их беспокоить. Я лажусь на кровать, смотря на луну, чувствуя, будто сейчас снова канун Рождества и я все еще верю в Санта Клауса.

В половине двенадцатого я встаю. Из окна моей спальни просматривается дом Гейба – одинокий огонек исходит из кухни, когда весь остальной дом погружен в темноту из-за отблесков фонарей.

Я просовываю руки в рукава халата, натягиваю пару толстых носок и спускаюсь вниз. Тихо открываю шкаф в холле и проскальзываю в сапоги. На кухне, смотрю на вешалку рядом с дверью. Вот он, ключ, висит на красной ленточке. Все наше соседство выглядит тихо и спокойно, когда я прохожу через двор, ступая на следы Гейба в снегу, чтобы скрыть свои следы. Ключ к двери Нильсенов нагревается в моем сжатом кулаке. Я открываю дверь, медленно и осторожно поворачивая ручку. Закрыв за собой дверь, я снимаю свои сапоги и напряженно держу их напротив груди, так как я не хочу оставить лужи за собой.

Я смогла бы подняться к Гейбу даже во сне, несмотря на то, что я не была там сто лет. Когда мы были маленькие, Гейб и я любили прыгать на шестой скрипучей ступеньке, но сегодня я пропускаю ее. Наши родители отпускали нас с ночевкой, когда мы были детьми, но это прекратилось, когда Гейбу исполнилось девять. Последний раз нашей общей ночи, был у меня дома, когда мама пришла будить нас на завтрак и застала меня и Гейба ютившимися под одним одеялом.

Мама позвала мистера Нильсена. У меня дрожали губы, а Гейб не мог смотреть маме в глаза.

– Простите, - сказал он, - я знаю, мы не должны были.

Он порылся в моих простынях и нашел игровую приставку и отдал маме.

- Это все, что вы делали?- спросила мама. Они с мистером Нильсеном смеялись так, что у них из глаз потекли слезы.

Если бы нас сейчас так поймали, то ни один из родители не смеялся бы. Никто бы не поверил, что мы играли в видео игры, даже если бы это действительно было так.

Перед дверью Гейба, я прислушиваюсь к каждому звуку от каких-либо движений, но ничего не слышу. Я тяну за ручку.

Потом, краем глаза вижу, как вниз по коридору открывается дверь. Оглядываюсь вокруг, но в холле нет места, чтобы спрятаться. Я прижимаюсь к стене, как могу, чтобы сровняться с плоскостью.

Что-то мягкое щекочет мои ноги и, я почти роняю сапоги. И тут, я слышу мурлыкание. Аксель трется о дверь Гейба, потом спиной о мои ноги как бы спрашивая меня, чего я жду. Я молю дверь, чтобы она была тихой и поворачиваю ручку в комнату Гейба. Аксель мечется между моих ног, чуть ли не сбивая меня, когда я вхожу внутрь.

Сердце колотится в груди – я не была в его комнате с седьмого класса. В старшей школе, время, которое мы проводили вместе, возросло, и мы просто встречались на катке вместо этого. Могла ли я перепутать комнаты? Бэтмэнская кровать заменилась на двуспальную раскладную.

Он поменял комнату? Нет, сигнализировал он мне из этого же окна.

Аксель доплывает до кровати и прыгает на нее, сворачивается рядом с массой разбросанных блондинистых завитушек. Я перешагиваю через кучу грязной одежды рядом с корзиной, которой явно не пользуются по назначению, и следую за ним. Я в правильном месте.

Матрац твердый, когда я сажусь на краешек кровати Гейба и смотрю, как он спит. Его новая кровать больше, чем моя, как для короля. Я осознаю, что все еще сжимаю свои сапоги и ставлю их рядом с кроватью, потом сбрасываю к ним халат. Обдумывая этот момент, я прячу их под кровать, на всякий случай.

Гейб в глубоком сне. Он лежит на спине, одна рука растянута на простынях, как будто он уже ждал меня. Я проскальзываю под его одеяло и сворачиваюсь рядом с ним, кладя голову напротив его голой груди. Его сердце бьется медленно и равномерно, посылая импульсы к моей щеке, но мое, несется как будто я наматываю круги вокруг его тела. Обычно, когда мы вместе валяли дурака, Гейб больше прикасался ко мне. Сегодня ночью, моя очередь быть исследователем.