Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Богатков Борис АндреевичКоган Павел Давыдович
Вилкомир Леонид Вульфович
Инге Юрий Алексеевич
Каневский Давид Исаакович
Квициниа Леварса Бидович
Костров Борис Алексеевич
Нежинцев Евгений Саввич
Пулькин Иван Иванович
Суворов Георгий Кузьмич
Троицкий Михаил Васильевич
Чугунов Владимир Михайлович
Ширман Елена Михайловна
Джалиль Муса Мустафович
Майоров Николай Петрович
Гаврилюк Александр Акимович "О.Вольний, А.Холмський"
Котов Борис Александрович
Розенберг Леонид Осипович
Герасименко Кость
Лапин Борис Матвеевич
Наумова Варвара Николаевна
Смоленский Борис Моисеевич
Карим Фатых Валеевич
Отрада Николай Карпович
Кубанев Василий Михайлович
Лобода Всеволод Николаевич
Вакаров Дмитрий Онуфриевич
Монтвила Витаутас
Сурначев Николай Николаевич
Шершер Леонид Рафаилович
Лебедев Алексей Алексеевич
Шпак Микола
Кульчицкий Михаил Валентинович
Калоев Хазби Александрович
Росин Самуил Израилевич
Шогенцуков Али Асхадович
Стрельченко Вадим Константинович
Копштейн Арон Иосифович
Багрицкий Всеволод Эдуардович
Спирт Сергей Аркадьевич
Артемов Александр Александрович
Занадворов Владислав Леонидович
Федоров Иван Николаевич
 > Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне > Стр.79
Содержание  
Сохранить
Шрифт
Размер шрифта   


Цвет фона

Цвет шрифта
Очистить
Настройки  
A
A
1
2
3
...
78
79
80
...
152

279. «Высокохудожественной…»

Высокохудожественной
Строчкой не хромаете,
Вы отображаете
Удачно дач лесок.
А я — романтик.
Мой стих не зеркало —
Но телескоп.
К кругосветному небу
Нас мучит любовь:
Боев
За коммуну
Мы смолоду ищем.
За границей
В каждой нише
По нищему;
Там небо в крестах самолетов —
Кладбищем,
И земля вся в крестах
Пограничных столбов.
Я романтик —
Не рома,
Не мантий,
Не так.
Я романтик разнаипоследних атак!
Ведь недаром на карте,
Командармом оставленной,
На еще разноцветной карте
                                         за Таллином,
Пресс-папье покачивается, как танк.

280. САМОЕ ТАКОЕ

(Поэма о России)

Русь! Ты вся — поцелуй на морозе.

Хлебников

1. С ИСТОКА ВОСТОКА

Я очень сильно
люблю Россию,
но если любовь
                        разделить
                                       на строчки —
получатся — фразы,
получится
сразу:
про землю ржаную,
про небо про синее,
как платье.
И глубже,
чем вздох между точек…
Как платье.
Как будто бы девушка это:
с длинными глазами речек в осень,
под взбалмошной прической
колосистого цвета,
на таком ветру,
                         что слово…
                                           назад…
                                                     приносит…
И снова
             глаза
                     морозит без шапок.
И шапку
              понес сумасшедший простор
                                                        в свист, в згу.
Когда степь
                   под ногами
                                   накре —
няется
             набок
и вцепляешься в стебли,
а небо —
внизу.
Под ногами.
И боишься
упасть
в небо.
Вот Россия.
Тот нищ,
кто в России не был.

2. ГОД МОЕГО РОЖДЕНИЯ

До основанья, а затем…

«Интернационал»

Тогда начиналась Россия снова.
Но обугленные черепа домов
не ломались,
ступенями скалясь
в полынную завязь,
и в пустых глазницах
вороны смеялись.
И лестницы без этажей
поднимались
в никуда,
             в небо,
                      еще багровое.
А безработные красноармейцы
с прошлогодней песней,
еще без рифм,
на всех перекрестках снимали
немецкую
проволоку[19],
колючую, как готический шрифт.
По чердакам
еще офицеры метались
и часы
по выстрелам
отмерялись.
Тогда
победившим красным солдатам
богатырки-шлемы[20]
уже выдавали
и — наивно для нас,
как в стрелецком когда-то, —
на грудь нашивали
мостики алые[21].
И по карусельным
ярмаркам нэпа,
где влачили попы
кавунов корабли,
шлепались в жменю
огромадно-нелепые,
как блины,
ярковыпеченные рубли…[22]
Этот стиль нам врал
                                 про истоки,
                                                   про климат,
и Расея мужичилася по нем,
почти что Едзиною Недзелимой,
от разве с Красной Звездой,
а не с белым конем[23].
Он, вестимо, допрежь лгал
про дичь Россиеву,
что, знамо, под знамя
врастут кулаки.
Окромя — мужики
                             опосля тоски.
И над кажною стрехой
                                       (по Павлу Васильеву)
разныя рязанския б пятушки.
Потому что я русский наскрозь —
                                                   не смирюсь
со срамом
наляпанного а-ля-рюс.

3. НЕИСТОВАЯ ИСПОВЕДЬ

В мир, раскрытый настежь
Бешенству ветров.
Багрицкий
Я тоже любил
петушков над известкой.
Я тоже платил
                          некурящим подростком
совсем катерининские пятаки[24]
за строчки
бороздками
на березках,
за есенинские
голубые стихи.
Я думал — пусть
                              и грусть,
                                              и Русь,
в полтора березах не заблужусь.
И только потом
я узнал,
                что солонки,
с навязчивой вязью азиатской тоски,
размалева русацкова
в клюкву
аль в солнце,—
интуристы скупают,
                               но не мужики.
И только потом я узнал,
                                      что в звездах
куда мохнатее
Южный Крест,
а петух-жар-птица-павлин прохвостый —
из Америки,
с картошкою русской вместе.
И мне захотелось
такого
простора,
чтоб парусом
                        взвились
                                      заштопанные шторы,
чтоб флотилией мчался
с землею город
в иностранные страны,
                                     в заморское
                                                                море!
Но я продолжал любить Россию.
вернуться

19

Немецкая оккупация Харькова.

вернуться

20

Шлемы покроя военного коммунизма — без наушников, острые.

вернуться

21

Нагрудные — почти боярские — полоски.

вернуться

22

Бумажные знаки 1924 г.

вернуться

23

«На белом коне под малиновый звон» — фраза Деникина.

вернуться

24

Медные монеты 1924 г.

79
Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница
{"b":"247382","o":1}