АЛИ ШОГЕНЦУКОВ Али Асхадович Шогенцуков родился в 1900 году в селении Старая Крепость, Баксанского района, Кабардино-Балкарской АССР, Первые знания Али получил в начальной сельской школе, где преподавали русские учителя. В дальнейшем Шогенцуков учился в Баксане у известного просветителя Нури Цагова, преподававшего естествознание и кабардинский язык; потом в Темирхан-Шуре (ныне Буйнакск) и Бахчисарае, откуда за отличные успехи его послали в Стамбул для завершения педагогического образования. Для того чтобы окончить училище и не умереть с голоду, Шогенцукову пришлось работать грузчиком в порту. В годы учебы в Стамбуле Али Асхадович начал свою поэтическую деятельность, написав в 1917 году стихотворение «К матери» («Нана»). В 1919 году Шогенцуков вернулся на родину, он целиком отдается работе, много пишет. В 1920 году Шогенцуков — сотрудник газеты. После окончания «Восточно-политических ударных курсов» в Баку едет в Дагестан на работу в органах ЧК. Вернувшись в Кабарду, он стал журналистом, затем перешел на педагогическую работу. До начала Великой Отечественной войны Али Шогенцуков выпустил несколько книг стихов и поэм, помогал молодому кабардинскому театру и ансамблю песни и пляски, вместе с учеными-лингвистами разрабатывал проблемы кабардинского языка. Его перу принадлежит первый кабардинский роман «Камбот и Ляца», несколько рассказов. В 1939 году за выдающиеся заслуги в развитии кабардинской художественной литературы Президиум Верховного Совета Кабардино-Балкарской АССР присвоил А. Шогенцукову звание заслуженного деятеля искусств. В 1941 году А. Шогенцуков пошел на фронт, попал в плен и умер в фашистском концлагере в ноябре 1941 года. 532. МАТЕРИ Нана, что знаешь теперь ты о сыне? Дремлет, тоской убаюкан, у моря… Мальчик твой малый — один на чужбине, Жаждет увидеть родные нагорья. Здесь и денек такой выпасть не может, Что показал бы Эльбруса вершину. Жизнь моя здесь матерей не тревожит, Не твоему улыбаются сыну. Порт… И суда… И чужая столица… В громе и грохоте грузчиков много. Грязными фесками потные лица Вытрут… И снова с поклажей в дорогу. Слышишь, родная? Лишь грузчики эти Душу мне лаской неловкою лечат. Да, сироте, мол, несладко на свете!.. Грубые руки погладят — и легче. Мне заскорузлые их ладони Нежными кажутся в эту минуту… Пусть я от родины всё отдаленней, Ближе становишься ты почему-то!.. Ах, хорошо бы мне было, я знаю, Если б ты вовсе меня не родила… Бросить тебя я не мог бы, родная, Если б взяла меня в детстве могила… Чем согрешил я, о боже? Тобою По миру пущен разутым, раздетым! Мать неповинную метишь судьбою Плакальщиц, связанных вдовьим обетом. Крепко ты спрятался в райских палатах, Если не слышишь рыданий дитяти. В мусорной куче он спит, а богатых Зрелищем этим ты радуешь кстати!.. Жди меня, мама!.. В труде неустанном Выйдет из мальчика сильный мужчина. В старом ущелье над нашим Баксаном Снова увидишь любимого сына. 1917 533. ЛИСТОК
Высо́ко, под самые тучи, Поднявши верхушку свою, Раскинуло дерево сучья И теплую ловит струю. Дрожит на нем лист пожелтелый, Один-одинешенек он. Покинутый, осиротелый, В дремоту листок погружен… Степные задорные птицы На ветках нашли свой приют; Чуть станет заря золотиться — Щебечут они и поют. Тоскует листок одиноко — На что ему гомон пичуг? Но вот от ствола недалеко Увидел он бабочку вдруг. Как будто бы с ним она схожа: На крылышках тонкая сеть… Листок и подумал: я тоже, Наверно, могу полететь. Сорви меня, буду красивым, Как ты, золотой огонек! Тут ветер внезапным порывом Сорвал недовольный листок. И тот, что на ветке родимой Томился, к чужому стремясь, Холодным дыханьем гонимый, Упал в придорожную грязь. 1920 534. САТАНЕЙ Пройденный путь озирая, Девушка, серне под стать, Горы родимого края К сердцу готова прижать; Тает печаль вековая, Стоит лишь песню начать. Два проницательных глаза Мерят простор Кабарды: Сгинь, суеверий зараза! Буйно цветите, сады! Могут ли жить по старинке Юный иль старый земляк?.. Светлым трудом кабардинки Изгнан невежества мрак — В школу по новой тропинке Дети направили шаг. Даже седому Баксану Радостно, что Сатаней Путь преградила туману, Призракам горестных дней. Сестры, как пчелы к тюльпану, Жмутся доверчиво к ней… Хмур был удел материнский, Слезы текли по горам, Крыльев размах исполинский Ныне сужден дочерям. Если по нивам несжатым Осень дождем прошуршит — Гневным где надо раскатом Голос горянки звучит. Так же в труде расторопны, Разумом так же горды, Сердцем на подвиг способны, Волей окрепшей тверды, Пусть же ей будут подобны Дочери всей Кабарды. 1924 |
