Швырял и рвал свирепый ветер тучи,

А молния несла земле пожар;

Она была то

                     белый бич летучий.

То занесенный над землей кинжал.

Гром по горам рассыпался картечью —

И вспыхнул дуб, угрюмый страж веков.

И по ущелью с криком человечьим

Пронесся ярый звон колоколов.

«Зачем не мстишь врагам своим исконным

И где души твоей огонь и пыл?» —

Старик сорвал священную икону

И топором на части изрубил.

А после,

               беспорядочно и гулко,

Звон колокольный плыл во тьме ночной,

И кто-то пробежал по переулкам —

Безумный, с непокрытой головой.

Бежал, как будто век его держали

И вот теперь порвались узы зла,

Как будто по пятам его бежали

Озлобленные им колокола.

Куда бежал?

И что во тьме искал он?

Но стихли вдалеке его шаги…

И люди поутру на острых скалах

Нашли лишь клочья от его чохи…

Рождались зори.

                           Отцветали зори.

Туман в ущелья приходил ночной.

Однажды принесла река Иори

Труп старика с седою головой.

…В предании рассказывают горцы,

Что по ночам,

Под тихий шум дождя,

Худой старик рыдает и смеется,

В молельню обветшалую войдя.

И говорят, что он ругает бога,

В пустую стену вперив мутный взгляд,

И руки у него дрожат немного,

И злобно губы тонкие дрожат.

Потом смолкают стариковы речи…

Но зря старик

Ответа с неба ждет.

И, вскинув тяжкий колокол на плечи,

Монах, качаясь,

                              в кузницу идет…

Однажды в штаб направили его,

К рассвету возвратиться приказали.

Он вывел аргамака своего,

Высокого, с печальными глазами;

Вскочил в седло и тронул удила,

И серый конь помчался как стрела.

Сужался путь, опасности тая,

А справа от дороги, под обрывом,

Ущелье извивалось, как змея,

И всадник, наклоняясь к мягкой гриве.

Шептал коню: «Шальной, не подведи…»

Ночная тьма сгущалась впереди.

Глаза обоим застилала мгла;

И так стряслось, что конь ли оступился,

Иль веткой кедра выбит из седла —

В глухую пропасть всадник покатился,

И одинокий человечий крик

В сердца ночных, угрюмых гор проник.

И стихло всё… Дыханье затаив,

Деревья вниз испуганно смотрели,

Туда, где глубиной чернел обрыв,—

Но ничего увидеть не сумели.

А конь дорогу вниз искал, упрям,

Скользил копытом звонким по камням.

Уже его хозяин не стонал —

Лежал в крови с погасшими глазами.

Конь подошел, над телом постоял,

Потрогал руку теплыми губами.

Но ничего хозяин не сказал,

Не взял поводья, сахару не дал.

Он всякий день, как жизнь, берег коня,

Кормил его душистою травою

И по утрам, уздечкою звеня,

Водил его за рощу к водопою.

И две слезы, соленые чуть-чуть,

Упали вдруг хозяину на грудь.

С тех пор легенда ходит по земле

О всаднике и верном аргамаке,

О юности, промчавшейся в седле,

И в горных селах в синеватом мраке

Поют поэты, струнами звеня,

О дружбе человека и коня.

Вот я пришел через века и страны,

Я след твой легкий отыскать хочу.

Мне твой пустынный замок видеть странно,

Я чутким стенам о тебе шепчу.

Ни ждать, ни верить сердце не устало

Хотя годам минувшим нет числа.

Я в древности прорезал эти скалы,

Моя кирка Вардзиа создала.

Меня тогда совсем иначе звали.

Гранил я скалы и узоры вил.

А эти камни, мертвые вначале,

Своим горячим сердцем оживил.

И гордо башни вечные вставали,

Кура стучала в их крутую грудь…

Я лег у скал, но думы о Тамаре

Не дали мне забыться и уснуть.

Лежал я на земле, и свод лазурный

Снижался надо мною, как орел.

Я ждал любви, мечтал о славе бурной,

Но ни любви, ни славы не обрел.

Так проходили годы, годы, годы…

Моя царица, я тебя искал,

Не в силах позабыть твой облик гордый,

Который вдохновеньем вечным стал.

Приятны мне вардзийские пороги,

Которыми ступала прежде ты.

За семь веков не выцвели в дороге

Тугие паруса моей мечты.

И память, что навязчива, как старость,

Шла вслед за мной до замка твоего —

Твой город тих и гол, ему осталась

Одна лишь слава, больше ничего.

Народ я вижу шумный и свободный,

Народ совсем иных молитв и дум.

Мне стыдно за кинжал мой старомодный,

За мой смешной воинственный костюм.

Откуда свет над Картли ночью поздней,

Когда средь гор последний луч исчез?

Кто опустил на землю эти звезды

И поселил в домах жильцов небес?

…Не знаю, наградишь или осудишь,

По-царски своенравна и горда,

Но только знаю, ты прийти забудешь.

А годы мчатся, сладкие года…