209. «Ночь пройдет по улицам…» Ночь пройдет по улицам До нездешних улиц. Как она сутулится — Кофточка на стуле. Стали тени прочными, Сжали, окружая. Спишь, моя нарочная, Спишь, моя чужая. Полночь ветер мимо вел, Тишью запорошенный, Спишь, моя любимая, Спишь, моя хорошая. Можно сердце выложить. На! Чтоб стужу плавило! Не было! Было же! Не взяла — оставила. Дым плывет по комнате, Гарью темень полнит. Полночь спросит: «Помните?» Что ж, скажу, запомнил! Всё запомнил накрепко, Только зубы хрустнули. В ванной, что ли, каплет так… Тихо как, грустно как… Грустным быть и гордым? Боль менять на удаль? Ночь идет по городу, Длинная, трудная. 1936 210. ГРОЗА Косым, стремительным углом И ветром, режущим глаза, Переломившейся ветлой На землю падала гроза. И, громом возвестив весну, Она звенела по траве, С размаху вышибая дверь В стремительность и крутизну. И вниз. К обрыву. Под уклон. К воде. К беседке из надежд, Где столько вымокло одежд, Надежд и песен утекло. Далеко, может быть, в края, Где девушка живет моя. Но, сосен мирные ряды Высокой силой раскачав, Вдруг задохнулась и в кусты Упала выводком галчат. И люди вышли из квартир, Устало высохла трава. И снова тишь. И снова мир, Как равнодушье, как овал. Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал! 1936 211. «Мы сами не заметили, как сразу…» Мы сами не заметили, как сразу Сукном армейским начинался год, Как на лету обугливалась фраза И черствая романтика работ. Когда кончается твое искусство, Романтики падучая звезда, По всем канонам письменно и устно Тебе тоскою принято воздать. Еще и строчки пахнут сукровицей, Еще и вдохновляться нам дано, Еще ночами нам, как прежде, снится До осязанья явное Оно. О, пафос дней, не ведавших причалов, Когда, еще не выдумав судьбы, Мы сами, не распутавшись в началах, Вершили скоротечные суды! 1937 212. ЗВЕЗДА
Светлая моя звезда. Боль моя старинная. Гарь приносят поезда Дальнюю, полынную. От чужих твоих степей, Где теперь начало Всех начал моих и дней И тоски причалы. Сколько писем нес сентябрь, Сколько ярких писем… Ладно — раньше, но хотя б Сейчас поторопиться. В поле темень, в поле жуть — Осень над Россией. Поднимаюсь. Подхожу К окнам темно-синим. Темень. Глухо. Темень. Тишь. Старая тревога. Научи меня нести Мужество в дороге. Научи меня всегда Цель видать сквозь дали. Утоли, моя звезда, Все мои печали. Темень. Глухо. Поезда Гарь несут полынную. Родина моя. Звезда. Боль моя старинная. 1937 213. ПОЭТУ Эта ночь раскидала огни, Неожиданная, как беда. Так ли падает птица вниз, Крылья острые раскидав? Эта полночь сведет с ума, Перепутает дни — и прочь. Из Норвегии шел туман. Злая ночь. Балтийская ночь. Ты лежал на сыром песке, Как надежду обняв песок. То ль рубин горит на виске. То ль рябиной зацвел висок. Ах, на сколько тревожных лет Горечь эту я сберегу! Злою ночью лежал поэт На пустом, как тоска, берегу. Ночью встанешь. И вновь и вновь Запеваешь песенку ту же: Ах ты ночь, ты моя любовь, Что ты злою бедою кружишь? Есть на свете город Каир, Он ночами мне часто снится, Как стихи прямые твои, Как косые ее ресницы. Но, хрипя, отвечает тень: «Прекрати. Перестань. Не надо. В мире ночь. В мире будет день. И весна за снега награда. Мир огромен. Снега косы, Людям — слово, а травам шелест. Сын ты этой земли иль не сын? Сын ты этой земле иль пришелец? Выходи. Колобродь. Атамань. Травы дрогнут. Дороги заждались вождя… …Но ты слишком долго вдыхал болотный туман. Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя». 1937 214. О ПОШЛОСТИ У каждой ночи привкус новый, Но так же вдребезги храпят И спят, откушав, Ивановы, В белье, как в пошлости, до пят. А я один. Живи в пустыне. Иди, главы не нагибай, Когда бараньим салом стынет Их храп протяжный на губах. Куда идти, куда мне деться! От клизм, от пошлости, от сна! Так выручай, простое детство И лермонтовская сосна. И не уйти. Меня за локоть Хватает мир их, и, рыгнув, Он хвалит Александра Блока, Мизинец тонко отогнув. Я бью наотмашь, и мгновенно Он внешне переменит суть, Он станет девушкой надменной, Пенснишки тронет на носу. И голосом, где плещет клизма, Пенснишки вскинув, как ружье, Он мне припишет десять «измов» И сорок «выпадов» пришьет. Я рассмеюсь, я эту рожу Узнаю всюду и всегда, Но скажет милая: «Быть может», И друг мне руку не подаст, И будет утро… На рассвете Мне скажет Александр Блок: «Иди, поэт, ищи по свету, Где оскорбленному есть чувству уголок». Иди, доказывай алиби, Алиби сердца, или вот — Вполне достаточный калибр Мелкокалиберки «франкот». 22 октября 1937 |