Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Кульчицкий Михаил ВалентиновичБогатков Борис Андреевич
Артемов Александр Александрович
Коган Павел Давыдович
Джалиль Муса Мустафович
Вакаров Дмитрий Онуфриевич
Майоров Николай Петрович
Пулькин Иван Иванович
Занадворов Владислав Леонидович
Карим Фатых Валеевич
Герасименко Кость
Квициниа Леварса Бидович
Костров Борис Алексеевич
Кубанев Василий Михайлович
Монтвила Витаутас
Нежинцев Евгений Саввич
Росин Самуил Израилевич
Троицкий Михаил Васильевич
Калоев Хазби Александрович
Котов Борис Александрович
Инге Юрий Алексеевич
Каневский Давид Исаакович
Суворов Георгий Кузьмич
Сурначев Николай Николаевич
Шершер Леонид Рафаилович
Шогенцуков Али Асхадович
Копштейн Арон Иосифович
Ширман Елена Михайловна
Багрицкий Всеволод Эдуардович
Лебедев Алексей Алексеевич
Отрада Николай Карпович
Спирт Сергей Аркадьевич
Федоров Иван Николаевич
Смоленский Борис Моисеевич
Лапин Борис Матвеевич
Наумова Варвара Николаевна
Шпак Микола
Вилкомир Леонид Вульфович
Гаврилюк Александр Акимович "О.Вольний, А.Холмський"
Лобода Всеволод Николаевич
Стрельченко Вадим Константинович
Чугунов Владимир Михайлович
Розенберг Леонид Осипович
 > Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне > Стр.144
Содержание  
Сохранить
Шрифт
Размер шрифта   


Цвет фона

Цвет шрифта
Очистить
Настройки  
A
A
1
2
3
...
143
144
145
...
152

581. «Вот июль Уссурийского края…»

Вот июль Уссурийского края
Постучался в палатку дождем,
Дышит почва, густая, сырая,
Та земля, на которой живем.
В каждой пади волнуется влага,
И у сопок скопилась вода,
И деревьям даровано благо,
Чтоб не сохли они никогда.
И не сохнут, они вырастают
В свете утренней, чистой красы.
На рассвете над ними блистают
Охлажденные капли росы.
Мы живем в полотняных палатках
На озерном крутом берегу,
В травянистых умытых распадках,
Оттеснивших на север тайгу,
Где запрятался в дальней лощине
Хлопотливой речонки исток,
Где стоят боевые машины,
Неустанно смотря на восток.
Мы стоим нерушимым оплотом,
Мы на каждой границе живем.
Каждый куст может стать пулеметом,
Огнедышащим грозным гнездом.
Эти влажные наши просторы,
Созреваньем обильный июль
Защитим боевым разговором,
Неожиданным посвистом пуль.
Если я упаду, умирая,
Будь во взгляде последнем моем,
Молодая, живая, сырая,
Та земля, на которой живем.

582. ПИСЬМО ТЕБЕ, КОПИЯ НАРКОМУ СВЯЗИ

Я сегодня обозлен
На тебя, на мир, на почту,
И на холод, и на то, что
Я в тебя еще влюблен,
На московский телефон:
Почему здесь нету трубки,
Чтоб услышать голос хрупкий,
Прерывается ли он,
Так ли вырвется «Арон»,
И — чего забыть не в силах —
Весь каскад нелепых, милых
Уменьшительных имен?
Для чего пишу всё это,
Если нету вот — нема! —
Ни ответа, ни привета,
Ни посылки, ни письма?
Я стою здесь безутешен,
Сохраняя мрачный вид,
Весь гранатами обвешан,
Портупеями обвит.
Я нахмурил брови грозно,
Но дрожу как мелкий лист.
Это выглядит курьезно:
Пулеметчик — пессимист.
Вот начну писать сначала
В гневе, горе и тоске,
Чтобы ты не понимала,
Вдруг — на финском языке.
Если я вернусь влюбленным
(А тебя не разлюбить),
Поступлю я почтальоном,
Чтоб поближе к письмам быть.
Я вгляжусь благоговейно
В почерки различных рук:
Нет ли писем А. Копштейну
От гражданки А. Савчук?
Впрочем, это просто враки,
Это я пишу смеясь.
Пусть без нового вояки
Остается Наркомсвязь,
Пусть мне сердце он не губит
Третий месяц уж подряд,
Пусть меня скорей полюбит
Милый сердцу наркомат.
1940

583. ПОЭТЫ

Я не любил до армии гармони,
Ее пивной простуженный регистр,
Как будто давят грубые ладони
Махорочные блестки желтых искр.
Теперь мы перемалываем душу,
Мечтаем о театре и кино,
Поем в строю вполголоса «Катюшу»
(На фронте громко петь воспрещено).
Да, каждый стал расчетливым и горьким:
Встречаемся мы редко, второпях,
И спорим о портянках и махорке,
Как прежде о лирических стихах.
Но дружбы, может быть, другой не надо,
Чем эта, возникавшая в пургу,
Когда усталый Николай Отрада
Читал мне Пастернака на бегу.
Дорога шла в навалах диабаза,
И в маскхалатах мы сливались с ней,
И путано-восторженные фразы
Восторженней звучали и ясней!
Дорога шла почти как поединок,
И в схватке белых сумерек и тьмы
Мы проходили тысячи тропинок,
Но мирозданья не топтали мы.
Что ранее мы видели в природе?
Степное счастье оренбургских нив,
Днепровское похмелье плодородья
И волжский нелукавящий разлив.
Ни ливнем, ни метелью, ни пожаром
(Такой ее мы увидали тут) —
Она была для нас Тверским бульваром,
Зеленою дорогой в институт.
Но в январе сорокового года
Пошли мы, добровольцы, на войну,
В суровую финляндскую природу,
В чужую, незнакомую страну.
Нет, и сейчас я не люблю гармони
Визгливую, надорванную грусть.
Я тем горжусь, что в лыжном эскадроне
Я Пушкина читаю наизусть,
Что я изведал напряженье страсти,
И если я, быть может, до сих пор
Любил стихи, как дети любят сласти, —
Люблю их, как водитель свой мотор.
Он барахлит, с ним не находишь сладу,
Измучаешься, выбьешься из сил,
Он три часа не слушается кряду —
И вдруг забормотал, заговорил,
И ровное его сердцебиенье,
Уверенный, неторопливый шум,
Напомнит мне мое стихотворенье,
Которое еще я напишу.
И если я домой вернуся целым,
Когда переживу двадцатый бой,
Я хорошенько высплюсь первым делом,
Потом опять пойду на фронт любой.
Я стану злым, расчетливым и зорким,
Как на посту (по-штатски — «на часах»),
И, как о хлебе, соли и махорке,
Мы снова будем спорить о стихах.
Бьют батареи. Вспыхнули зарницы.
А над землянкой медленный дымок.
«И вечный бой. Покой нам только снится…»
Так Блок сказал. Так я сказать бы мог.
1940
144
Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница
{"b":"247382","o":1}