Возвращаясь после полетов на базу, Шершер писал очерки, стихи, рассказы. Его корреспонденции публиковались в «Известиях» и «Комсомольской правде», рассказы — в «Новом мире». Почти в каждом номере газеты «За правое дело» появлялись его стихотворения, песни, подписи под карикатурами. Выполняя боевое задание командования, Леонид Шершер погиб 30 августа 1942 года в полете. 501. ПИСЬМО О ПОЧТАЛЬОНЕ В облаках табакодыма У косых моих окон, Песен мимо, солнца мимо, Часто ходит почтальон. Он проходит, грубоватый, В рыжеватых сапогах, Тихий, смуглый и горбатый, С бандеролями в руках. Он проходит, и из окон. Перевитых кисеей, Видит он кудрявый локон, Обесцвеченный весной. Недосказанные речи, Недопетые слова, Недорадостные встречи, Неземная синева. Голубые сны и ночи. Дни. Молчанье. Тополя. Васильки. Дороги. Впрочем — Вся огромная земля. Птицы, радости, закаты У него в больших руках… Он проходит, грубоватый, В рыжеватых сапогах. Он проходит через села С непокрытой головой, По-весеннему веселый, По-весеннему хмельной. На него с тяжелым стоном Псы несутся на цепях… Вот таким вот почтальоном Я мечтаю быть в стихах. И нести ветрам навстречу, Хоть дорога и крива, Недосказанные речи, Недопетые слова. И пройти с огромной ношей Через тучи и грома Мимо девушек хороших, Ожидающих письма. Постучать у дальних окон И, укрытый тишиной, Увидать кудрявый локон, Обесцвеченный весной. Январь 1935 502. «Видишь, брызги на окне…» Видишь, брызги на окне, — Это очи светятся. Гулко бродят в тишине Звездные Медведицы. Я не знаю, сколько их В этой звездной бездне. Лишь мечтаю про твои Теплые созвездия. И возможно, как-нибудь Синелунным вечером Я по ним узнаю путь, Чтоб дойти до встречи нам. 7 октября 1935 Москва 503. ТЫ (Из весенних стихов об осени) Широколистые клены с ветвей осыпают лето, Первой хрупкостью льдинок утро встречает пруд, Над миром, маем умытым, над миром, июнем согретым, Августовские созвездья, в ручьях не дрожа, встают. Осень. В такое время хочется выйти к двери И первому встречному ветру вылиться через край. Но он, не поняв, уходит, а может быть, не поверив И не сказав, расставаясь, ласкового «прощай». За эту весну и лето мы старше и выше стали, Но мы пронесли под солнцем солнечную мечту. В глазах твоих серых вёсны ни разу не отцветали, И лето в твоих улыбках и в первом еще цвету. Мы снова с тобою вместе, мы снова с тобою рядом. Долго или недолго не виделись мы с тобой, Ведь, кроме тебя, дорогая, мне очень немного надо: Работы, стихов и неба, не вянущего зимой. 1935 504. НАДГРОБНОЕ СЛОВО ВЕТРУ Выплакал звезды в тучевой тверди Глаз луны с поднебесья на нас. Качаются, как корабли на рейде, Улыбки в морях твоих теплых глаз. Ты дремлешь. И сон твой неровен и зыбок, Как блики луны на распутье окон. Я жду, как рассвета, твоих улыбок И с боку на бок ворочаю сон. Мне часто не дремлется на рассвете, Небо проткала багровая нить. Приходит к кровати простуженный ветер По-человечески поговорить. Я знаю — ему до молчания пусто, Он ходит невылюбленный в небесах, И мне становится очень грустно От слез на синих его глазах. Он песню опустит, как вымпелы с мачты, И руки поднимет под небо, как плети. Ветер, не надо! Ветер, не плачьте! Будьте мужчиной, ветер! Я руку поглажу, нежен и ласков,— Ветер, забудьте про все неудачи! Хотите, я расскажу вам сказку Или спою кукарачу! А утром, шаги отчеканя гулко, От зорь обеих горяч и рыж, Он сходит и топает в переулках Над мелочьем небоскребных крыш. Он спускается с поднебесья И дальше идет, разгорланя песню В улицы, не расплескавшие тишь… …А после войдет, не стучася, в дверцы, Сядет к кровати угрюмо и быстро, Тихий, немного рассеянный, злой… Я знаю большое и нежное сердце Ветра, покончившего самоубийством, Ветра, упавшего вниз головой. 16 декабря 1935 505. ПОЛНОЧЬ Ночь спускается сразу, Искренняя, как злоба. Зарю за собой сжигает, И ей отступления нет. Двенадцать часов. Полночь. Встает барабанщик из гроба, Со стульев встают пианисты, Заканчивая концерт. Прожекторов бледные луны Бросают последние блики, Они поднимаются к ложам, Выбрасываясь из окон. Дамы приносят розы, Дамы приносят гвоздики, Пахнущие садами, По сорок копеек бутон. Жаль, увядают розы! Я бы их поднял снова, Я б расцветать поставил Под синие пальцы гроз. Я не люблю Паганини, Я не люблю Норцова. Я бы поднес швейцару Букетище теплых роз. «Возьмите, поставьте дома, Чтоб не было дома серо, А если имеете дочку, То передайте ей От зрителей амфитеатра, От зрителей из партера За исполнение марша На барабане дверей…» …А может, мне просто грустно, Сердце в лирической тине! Правда, ведь может быть так, Мой теплоглазый друг?! Я полюблю Норцова, Я полюблю Паганини, Ставших немного теплее От обжигания рук. И, обогнув билетеров И многопудие дамы, Я ухожу из зала И к почте пути стелю. Примите, телеграфистка, Местную телеграмму С текстом: «Моя дорогая! Я тебя очень лю!» 17 декабря 1935 |
