— Давайте посмотрим, кто они такие, — сказал я, скорректировав курс и направившись в сторону столба пыли. Я видел, что они замедлились и развернулись, чтобы встретить нас. — Братство без имени.

Я спешился, чтобы поприветствовать своего коллегу. Он сделал то же самое. Выстроившись друг напротив друга, наши воины ждали на некотором расстоянии позади, не слезая с работающих на холостом ходу машин. В его отряде была приблизительно та же численность — пятьсот машин.

Он был немного выше меня. Кожа на бритой голове была бледной, челюсть — квадратной, а шея — мускулистой. Волосы были коротко подстрижены. Длинный ритуальный шрам на левой щеке был отчетливым, указывая на то, что разрез был сделан в ранней молодости. У него были мягкие черты, не резкие и смуглые, к которым я привык.

Значит, он терранец. Большинство чогорийцев были похожи друг на друга: смуглая кожа, длинные иссиня-черные волосы, гибкие тела, увитые мышцами, которые еще больше увеличились после имплантаций. Это единообразие, как мы узнали, пришло от наших забытых предков-колонистов. Легионеры-терранцы, покинувшие колыбель нашего рода задолго до прибытия крестового похода к нам, имели гораздо больше различий: у некоторых кожа была цвета обуглившейся древесины, у других такая же светлая, как наши доспехи.

— Хан, — произнес он, поклонившись.

— Хан, — ответил я.

— Я Торгун, — сказал он на хорчине. Это не удивило меня, это был язык Легиона сто двадцать лет, с тех пор как Повелитель человечества явил себя нам. Терранцы всегда быстро учили его, стремясь походить на вновь обретенного примарха. Они поняли, что им говорить на нашем языке легче, чем нам на готике. Я не знал, почему так было.

— Я Шибан, — сказал я, — из Братства Бури. — А ты из какого?

Торгун помедлил мгновенье, словно я задал невежливый или странный вопрос.

— Из Братства Луны, — ответил он.

— Какой луны? — спросил я, поскольку он использовал неточный термин из хорчина.

— У Терры только одна Луна, — пояснил он.

«Ну конечно», — подумал я, мысленно выругавшись. Я снова поклонился, желая убедиться, что в наших отношениях присутствует уважение, в независимости от различий.

— В таком случае для меня будет честью сражаться вместе с тобой, Торгун-хан, — сказал я.

— Как и для меня, Шибан-хан, — ответил он.

Это случилось вскоре после выступления. Наши братства двигались рядом друг с другом, оставаясь в тех построениях, которые приняли до встречи. Мои воины построились клиньями, его — разомкнутым строем. За исключением этого, мы не сильно отличались друг от друга.

Мне нравилось думать, что я с самого начала заметил небольшие несоответствия — едва различимую манеру, с которой они управляли гравициклами или держались в седле, но, по правде говоря, я не был в этом уверен. Они были такими же умелыми, как и мы, и выглядели столь же смертоносными.

По моему предложению наши минган-кешики смешались. Я решил, что мы должны немного узнать друг друга, прежде чем пойдем в бой. Мы разговаривали друг с другом, отключив воксы, и наслаждались силой своих голосов, перекрикивая рокот двигателей. Для меня это было естественно, но Торгун, похоже, сначала чувствовал себя неловко.

В то время как под нами проносились равнины, а мощная обратная тяга наших двигателей поднимала облака белой пыли, мы постепенно начали разговаривать.

— Ты был на Улланоре? — спросил я.

Торгун сухо улыбнулся и покачал головой. К этому времени Улланор уже стал знаком почета для Легиона. Если тебя там не было, должна была быть веская причина.

— На Кхелле, приводили к согласию, — сказал он, — но до этого мы были прикомандированы к Лунным Волкам, так что я видел, как они сражаются.

— Лунные Волки, — сказал я, понимающе кивнув. — Отличные воины.

— Мы многое узнали от них, — сказал Торгун. — У Волков интересные представления о войне, которым нам бы следовало поучиться. Я стал приверженцем системы командирования — части Легионов слишком разбросаны. В частности нашего.

Я был удивлен его словам, но постарался не показывать виду. С моей точки зрения, он смотрел на ситуацию не с того конца — если кто и был виноват в изоляции V Легиона, так это те, кто стояли над нами и доводили нас до предела. Почему еще мы находились на Чондаксе, преследуя выживших из империи, которая давно перестала быть угрозой крестовому походу? Взялись бы за эту работу Лунные Волки, или Ультрадесантники, или Кровавые Ангелы?

Но ничего этого я не сказал.

— Уверен, ты прав, — произнес я.

В ответ Торгун приблизился, сократив расстояние между нашими машинами до метра.

— Когда ты спросил меня о нашем имени, я замешкался, — сказал он.

— Я не обратил внимания.

— Прошу за это прощения. Это было невежливо. Просто… прошло много времени с тех пор, как мы пользовались этим именем. Ты ведь знаешь, каково это — все наши братства провели много времени отдельно друг от друга.

Я беспокойно посмотрел на него, не совсем понимая, о чем он говорит.

— Не было никакой грубости.

— Мои люди редко называют меня ханом. Большинство предпочитает «капитан». Мы привыкли быть 64-й ротой Белых Шрамов. Применение этих терминов помогает, большинство Легионов тоже их использует. Я на минуту забыл старое наименование. Вот и все.

Я не знал, верить ли ему.

— Почему 64-я? — спросил я.

— Нам дали этот номер.

Я больше не задавал вопросов и не спрашивал, кто выбрал и почему. Возможно, мне следовало, но подобные вещи меня никогда по-настоящему не интересовали. Меня полностью поглотили практические аспекты войны, ее текущие вопросы.

— Называй себя, как хочешь, — сказал я, улыбаясь, — лишь бы ты убивал хейнов. Это все, что его волнует.

Похоже, Торгуна успокоил мой ответ, словно какая-то проблема, о разглашении которой он беспокоился, оказалась незначительной.

— Так как, он будет с нами? — спросил он. — В конце?

Я отвернулся от Торгуна и посмотрел на горизонт. Он был чист — ровная линия яркой, холодной пустоты. Но где-то они собирались против нас, чтобы дать последнюю битву за мир, который уже утратили.

— Я на это надеюсь, — убежденно сказал я. — Я надеюсь, он там.

Затем я украдкой взглянул на Торгуна, вдруг забеспокоившись, что он пренебрежительно отнесется к моим словам, посчитает их смешными.

— Но никогда нельзя сказать наверняка, — сказал я слегка небрежно. — Он неуловим. Так говорят.

Я снова улыбнулся, в этот раз самому себе.

— Неуловим. Как беркут. Вот, что все говорят.

Впервые я увидела Улланор с жилой палубы флотского транспортника «Избранный XII». С момента окончания боевых действий прошло всего три стандартных месяца, и околопланетный космос все еще кишел боевыми кораблями. Мы стремительно прошли сквозь строй этих огромных зависших гигантов, и иллюминаторы заполнило темное очертание поверхности планеты.

Было странно наконец увидеть ее собственными глазами. Долгое время Улланор занимал все мои мысли. Я могла без запинки назвать статистические данные: сколько перевезли миллиардов людей и на скольких миллионах транспортных судов, какое количество контейнеров сырья спустили на планету и на каком количестве грузовых транспортеров, какие потери понесены (фактически) и сколько ксеносов убито (приблизительно). Мне были известны данные, которые почти никто другой в Армии не знал, абсолютно бесполезные, например сорт пластали, используемой для изготовления стандартных продовольственных контейнеров, и первостепенной важности, такие как время, необходимое для их доставки на фронт.

Некоторые из этих сведений навсегда останутся в моей памяти. Я догадывалась, что другие люди сожалели о том, что не могут запомнить информацию. Я же сожалела, что не могла забыть ее.

В молодости я считала свои эйдетические способности проклятьем. Как оказалось, их высоко ценила Имперская Армия. Благодаря им я дослужилась до генеральского звания и таким образом стала одной из многих серых, безымянных, невоспетых винтиков военной машины. После окончания сражений нас не очень то и хвалили, и немало ругали взвинченные полевые командиры, когда бои были в разгаре, но если бы не было нас, то не праздновали бы и победы. Война не начиналась просто так, по прихоти воинов — она планировалась, организовывалась, снабжалась ресурсами и становилась возможной благодаря транспортному обеспечению.