— Я вижу три, они проходят сквозь слой облаков, — ответил Себатон, прижимая бинокль к правому глазу. — Определенно высадочная группа.

— Чья?

— Понятия не имею, — соврал он, складывая телескопическую трубу и кладя ее в карман.

Это были массивные, тяжеловооруженные транспортники. Такие использовали смертоносные воины. Себатон встречал их прежде, и опыт оказался не самым приятным.

— Хотел бы я знать, что они тут делают, — сказал Варте.

— Нет, не хотел бы.

Варте невесело рассмеялся.

— Возможно, ты прав. Пойду, дам нашему адепту пинка под зад. Может, получится ускорить процесс.

— Хорошая идея.

Варте потрусил вниз по склону, придерживая кобуру одной рукой, чтобы та не болталась.

Несколько секунд спустя транспортники пропали из вида, скрывшись за рядами окутанных тьмой дымоходов и складов. Себатон тихо выругался.

— Видимо, наивно было надеяться, что они не придут.

Чашка в руках разогрелась — гораздо сильнее, чем еле теплый кофеин в ней. Заглянув вглубь бурой жидкости, он нахмурился.

— А, — сказал Себатон. — Это ты.

— Помнишь, как я нашел тебя, одного посреди пепельных равнин? Я решил, что передо мной чудо — или же дьявол, извергнутый из-под земли нам в наказание. Но ты был лишь ребенком, младенцем. Таким маленьким, таким беззащитным, окруженным всей этой смертью. Я подумал, что ты погиб, сгорел дочерна при падении. Песок в оставленном тобой кратере превратился в стекло… Но тебя огонь не коснулся, не оставил даже следа. Ты тихо плакал, но не от боли или испуга. Ты просто не хотел быть один, Вулкан.

— Я помню.

Я чувствовал запах дыма и кожи, металла и пота.

— Проснись, сын, — сказал человек, которого я узнал даже в полубессознательном состоянии.

Я снова был в кузнице. Я был дома.

— Отец?

Дым рассеялся, тьма ушла, я заморгал и увидел его перед собой его. Словно мы расстались лишь вчера.

Н'бел.

Лицо, потемневшее под Ноктюрнским солнцем, руки, огрубевшие от работы с металлом, кожа, такая шершавая на ощупь — Н'бел был настоящим мастером-ремесленником. У него были широкие плечи кузнеца, а заткнутая за пояс засечка служила еще одним излишним подтверждением его рода занятий. Поверх простого комбинезона из темной плотной материи был повязан кожаный фартук. Голые руки, покрытые шрамами и такие же загорелые, как лицо, с мощными мышцами и веревками жил, украшали обручи. Так выглядел человек, зарабатывающий на жизнь тяжелым трудом. Он научил меня всему, что я знал — или, во всяком случае, всему, что я хранил в памяти.

— Ты живой…

Он кивнул.

В груди заныло от тоски, глаза наполнились слезами. Я стоял в мастерской, пахнущей пеплом, согретой огнем. Где-то неподалеку раздавался мерный стук по наковальне, этот так хорошо знакомый мне мотив, выбиваемый на барабане кузнецов. Каким чистым, каким хорошим было это место. В углу комнаты стояла каменная печь, а в ней мягко булькала, перекрывая тихий треск огня, похлебка в котелке. Здесь была земля. Здесь я был в своей стихии.

— Мне тебя не хватало, отец.

Слезы побежали по моим щекам. Я почувствовал их солено-пепельный вкус на губах и обнял Н'бела, как блудный сын, вернувшийся домой. Несмотря на всю свою мускулистость и массивность, в моих руках он казался ребенком. Однако неожиданность воссоединения вскоре заставила меня нахмуриться и отпустить его.

— Но как? Что с войной? Она?..

Что-то туманило мне разум, мешало ясно видеть. Я замотал головой, но туман стоял не перед глазами, а внутри.

— Важно лишь то, что ты вернулся, сын.

Он хлопнул меня по руке, и тепло отцовского уважения и гордости бальзамом пролилась мне на душу, смывая всю вину и всю кровь.

Как долго я мечтал вернуться. В глубине души я верил, что возвращусь на Ноктюрн после того, как закончится Крестовый поход и война будет выиграна, и стану жить мирно. Молот может разрушать — и он становился невероятно эффективным оружием в моих руках, — но может и служить инструментом созидания. Я уничтожал народы, стирал с лица земли целые города во имя завоевания, но теперь хотел жить в спокойствии, реализовывать свое стремление строить, а не ломать.

Я помогал построить это место — не только кузницу, но весь город, в котором, как я знал, она находилась, и остальные шесть городов-святынь. Люди Ноктюрна всегда жили родоплеменным строем, зависели от мира во всем, но раскаленная, нестабильная планета, давая им возможность заниматься ремеслом и жить, в то же время постоянно грозила гибелью, что демонстрировала в каждом Испытании Огнем.

Н'бел не сводил с меня глаз, но в глазах его светилась не отеческая радость от воссоединения с сыном, а страх.

Я взял его за плечи, крепко, но не настолько сильно, чтобы причинить боль.

— Отец, в чем дело? Что случилось?

— Важно лишь то, что ты вернулся… — повторил он и кивнул в сторону чего-то за моей спиной.

Я вслед за ним перевел взгляд на дверь из кузницы. Ночные звуки Ноктюрна вплывали сквозь приоткрытые створки вместе с теплым ветерком. Чувствовался жар пустыни, кислотный запах Едкого моря и что-то еще.

Я отпустил Н'бела и повернулся к двери.

— Что произошло?

Рядом стояла полка с инструментами, которые мой отец использовал в кузнице. Я взял копьеподобный прут для клеймения. Странный выбор: там лежало несколько молотов, но почему-то я предпочел прут.

— Ты был не один, — выдохнул мой отец, и сильный голос кузнеца упал до всхлипа, — когда вернулся.

Я зарычал, бросился к двери, сжимая рукоять железного прута.

— Отец, что случилось?

Н'бел был вне себя от страха, и вдруг по кузнице прошел холод, от которого застыла в жилах кровь.

До появления Чужестранца мы, ноктюрнцы, сражались за свободу и жизнь с бандами сумеречных призраков — мародерами, пиратами и поработителями. Позже я узнал, что они назывались «эльдар» и были расой ксеносов, истязавших людей на бессчетных мирах, но на моем — в особенности.

Я жаждал мира, возможности созидать, но теперь понимал, что судьба меня не отпустит, что галактике нужен был воин. Мой другой отец позвал меня, и не подчиниться ему я не мог.

— Оставайся в кузнице, — сказал я Н'белу и вышел на улицу.

Огромное вулканическое облако темным призраком плыло на угольно-черном ночном горизонте. Все огни потухли. Все дома, кузницы и горны были мертвы.

Я вышел на платформу из железа и стали. Исчезли племенные хижины времен моего становления, исчезли простые кузни моих предшественников. С приходом Чужестранца и развивающегося Империума Ноктюрн изменился. На месте старых кузен теперь высились горные механизмы, плавильные печи и мануфакторумы. Скромные хижины сменились огромными агломерациями из жилых куполов, ретрансляторов и вокс-башен. Земляные шаманы, кователи металла и даже кузнецы уступили место сейсмологам, геологам и мануфакторумным мастерам. Наше ремесло осталось прежним — но не наша культура. Так было необходимо. Ибо Ноктюрн — своенравный мир, неизменно стоящий на грани гибели.

Гора Смертельного Огня дышала со всей своей гневной величественностью. Закрывая собой почти все, вулканическое облако скользило по невидимому пустотному щиту, висящему в небе. Генераторы — по одному на каждый из главных городов — стали еще одним подарком Империума. Тот, что был надо мной, ярко переливался под ударами обломков, выброшенных вулканом. Огонь лил с неба дождем, низвергался волнами, взрывался в облаке искр при столкновении с пустотным щитом.

Панорама природной ярости была прекрасным зрелищем. Но когда я все-таки отвел взгляд от неба, трепет перед величием и красотой пропал. На его место пришел холод, который я почувствовал еще в кузнице.