Таркан склонил голову, когда я прошёл по посеревшему коридору в кабину. Он стоял на коленях, что-то царапая боевым ножом на металлической стене, и встал, когда я приблизился. Кое-что вспомнил о его «гнезде» и остановился, но снайпер уже отключил детекторы мин, когда я ещё не добрался до секции носа, открытой стихиям. После чувствовал его прицел, пока полностью не вышел в полусвет.

Приходил я сюда не в первый раз. Обычно один, и Таркан оставлял меня наедине с моими мыслями и заботами. Никогда не спрашивал, зачем я здесь или завязать разговор.

Красная луна всходила над головой, похожая на глаз — кровавая радужная оболочка, чёрный зрачок из клубов дыма. Пепел покрыл сломанные механизмы и зияющие внутренности корабля серо-белым саваном. Трубы забиты, когитаторы и экраны дисплеев запорошены. Как будто огонь решил вернуть его себе, затянуть обратно в море пыли, где тот умолкнет навеки. Может, и нас затягивало туда же, но слишком медленно, и мы не осознавали грозящую опасность. А когда наконец поймём, будет уже поздно.

Когда снайпер покинул нас и, как обычно, вернулся в тень, я подошёл к Усабиусу и проследил за его взглядом вдоль гор и дальше.

Ещё один горный хребет, отражение Чёрных Клыков, протянулся на юг. Позади была огромная пустая солевая равнина, унылая, как и моё настроение. Погребальные костры всё ещё горели, даже выше и ярче, чем всегда. Они напоминали топки какой-то адской машины, топливом для которой были вероломство и предательство. При виде них трудно было сдержать гнев — и я отвёл взгляд.

— Ещё одно задание, друг мой, — сказал я.

Усабиус наполовину обернулся: «Рууман что-то нашёл?»

Значит, брат тоже затаил надежду.

— Десантный корабль примарха. И это точно.

Я улыбнулся, когда он посмотрел на меня. Даже через шлем глаза сияли как маяки.

— Вулкан жив? — произнёс, сначала с сомнением, потом с большей уверенностью. — Вулкан жив!

Схватил меня за плечи, голос дрожал от нахлынувших чувств.

Я посоветовал не слишком обнадёживаться, хотя даже мои мучительные ожидания стали уходить: «Это всего лишь «Грозовая птица», брат».

— Насколько близко к врагу?

— Слишком близко, но, возможно, достаточно далеко, чтобы остаться незамеченной.

— Это знак, брат. Я это чувствую, — Усабиус сжал кулак, а в угольках глаз мелькнула лазурь. — Нужно отправляться немедленно.

Я взял его за руку. Крепко.

— Нет. Ургалльская впадина сейчас кишит предателями. Шансы будут гораздо выше, если вновь дождаться сумерек.

Но тот был непреклонен: «Уже может быть слишком поздно!»

Я сжал руку сильнее: «Вулкан дожил до этого момента. Если сейчас потерпим неудачу, другого шанса не выдастся. Если нас или примарха обнаружат потому, что мы поспешили или недостаточно подготовились, умрём все».

Усабиус расслабился, и я его отпустил.

— Как же тогда поступим?

— Салнар хочет обсудить это в стратегиуме.

— Калека спятил, Ра'стан. Он всё ещё думает, что Феррус Манус жив, а не уби… — Усабиус осёкся, вспомнив о Таркане. Понизил голос. — Разве решает он?

— Он старший по званию.

— А с каких пор пол-лейтенанта равны боеспособному капитану?

— Успокойся. Не позволяй эмоциям тебя захлестнуть.

Оставив меня, он отвернулся.

И ровным голосом сказал: «Я туда не пойду. Буду ждать возле грузовой аппарели, готовый отправляться».

Я склонил голову: «Если так хочешь».

— Хочу.

Не стал нарушать возникшую паузу, чтобы лучше осознать масштаб нашего открытия.

Примарх.

Вулкан.

И признался: «Я уже было отчаялся».

— Как и я, — ответил брат, голос едва громче шёпота. — Если бы я только мог воспользоваться своим даром…

Из-за Никейского эдикта Усабиус стал всего лишь рядовым, моим подчинённым — а ведь был равен мне. Бремя это он нёс с достоинством, без малейших нареканий. Но не строгое соблюдение устаревшего обета сдерживало его способности — со времён предательства многие бывшие библиарии были готовы вновь использовать их — а страх.

Не эмоциональный страх, не страх наказания — скорее нежелание открыться неисчислимым мукам и отчаянию. Вся боль, все смерти, собранные в единый ментальный удар. Любая попытка найти отца скорее всего убила бы психической отдачей его и всех, кто рядом.

По меньшей мере, свела бы Усабиуса с ума. Я удивлён, что он ещё не сломался.

— Мы найдём Вулкана, брат, — мягко сказал я.

— Возле грузовой аппарели, — ответил тот. — Буду ждать там.

Я кивнул, оставив Усабиуса наедине с его мыслями.

Таркан остановил меня, когда я проходил мимо, по центральному коридору вниз. Положил руку на плечо, но в глаза не взглянул.

Спросил низким и скрипучим голосом: «Нашёл, что искал?»

Я в недоумении посмотрел на него.

Ответил: «Мой брат присоединится ко мне позже».

Казалось, что Таркан хочет что-то добавить, но просто хлопнул по наплечнику и уступил дорогу.

Я посмотрел вниз, где он что-то царапал на стене.

— Что это? — спросил, глядя на буквы, вырезанные на металле. Прочёл некоторые: Десаан, Ватлич, Конн'адор, Тарса, Игатарон, Менденах. Множество имён, но не по легионам или ротам — скорее по памяти. И понял, что это ответ на вопрос — памятник.

— Воздух здесь суров, — объяснил Таркан. — Стирает отметки. Пепел скрывает их. Я делаю так, чтоб не забыли.

— Я знал, что в «Чистилище» есть обитель мёртвых. Но не знал, что здесь, и не знал, что ты её хранитель, — сказал я.

— Не все из них мертвы, — ответил он. — Некоторые просто пропали.

Провёл рукой, стирая пепел и открывая два до боли знакомых имени.

Коракс.

Вулкан.

Оба пропали, живые или мёртвые — зависит от того, с кем говорить.

— Думаю, что всем нам нужно примириться с собой перед последней битвой. Надеюсь, тебе это удалось. Надеюсь, это излечит тебя, брат, — сказал Таркан.

Не вполне понимая, о чём он, поблагодарил и пошёл прочь.

— И пусть Император будет с тобой, — услышал, выходя из «гнезда».

— И с тобой, Таркан.

Усабиус был верен своему слову.

После нашего разговора я не видел его остаток ночи и весь следующий день — до нынешнего момента. Брат ждал в грузовом отсеке — с плеча свисает болтер, на правой руке силовой кулак. Где-то раздобыл несколько гранат, уютно устроившихся на перевязи. Болт-пистолет в кобуре на правом бедре, несколько запасных обойм на поясе. Потрёпанный, обожжённый шлем с треснувшими линзами закрывает лицо.

Увидел меня и кивнул.

Когда я кивнул в ответ, Вогарр и Э'неш тоже приветствовали меня.

Караульные не покинули пост. Только смерть могла заставить их сделать это. Как и Салнар, легионеры приняли судьбу и будут здесь до самого конца.

Я хотел заговорить, когда Усабиус склонил голову, и я заметил, что к нашему отряду присоединился третий.

И спросил: «Что ты здесь делаешь, апотекарий?»

Хаукспир возник из тени, готовый к бою, вооружённый и облачённый в броню. Редуктор сменил на молниевые когти и надел клювастый шлем, чёрный как уголь.

— Разве это не очевидно? — ответил тот через вокс-решётку своего птичьего шлема.

— Я вижу легионера, отбросившего обет лечить и ставшего воином.

— Всё не так поэтично, Ра'стан, — ответил Морвакс, по-видимому, не задетый моей нечаянной колкостью. Взмахнул рукой, охватив весь трюм. — Я хочу умереть с широко расправленными крыльями и боевым клёкотом на губах, а не запертым здесь с раненными и мёртвыми. Как целитель я сделал всё, что мог. Если то, что ты говоришь о приближающемся враге — правда, то этим легионерам я помочь уже ничем не смогу. Сохранять им жизнь для того, чтобы их вырезали позднее — нет, не для того я стал апотекарием. Так что если я не могу исцелять, то позволь мне убивать. Я воздам врагам Императора и моего легиона ещё один последний раз до того, как сдамся долгой тьме — и больше не взлечу.

Сжал кулак, и разряды пробежали по когтям: «Пусть даже эти враги — недавние собратья».