Тьма не отозвалась, но гнев моего брата ощущался так же явно, как железный пол под ногами.

— Никто не испытывает перед тобой страха, Конрад. И ты не изменишься, назвавшись другим именем. Открою тебе секрет… Нам тебя жаль. Всем нам. Мы терпим тебя, потому что ты наш брат. Но никто из нас тебя не боится. Ибо кого тут бояться — вздорного ребенка, беснующегося в темноте?

Я ожидал, что он бросится на меня с выставленными вперед когтями, но вместо этого услышал, как внизу, под самим лабиринтом, заработал какой-то гигантский механизм. Со звуком массивных вращающихся шестерней часть стены ушла в пол. Затем вторая, затем третья. Через несколько секунд передо мной возник коридор, а в конце его были ворота, выполненные в том же стиле, что вход в Железный лабиринт.

Я знал, что самому мне выход не отыскать. Когда туман звериной ярости рассеялся, я осознал, что существовал лишь один способ добраться до цели. Керз должен был показать мне путь. Я и мои братья отличались от приемных сыновей наших легионов. Создавая себе потомков, наш отец вложил во всех нас часть своей сущности и воли. Легионес Астартес он сделал армией воинов, существующих для одной цели — чтобы объединить Терру, а затем и галактику. В моих братьях и во мне самом он хотел видеть генералов, но не только: он хотел видеть в нас равных, он хотел сыновей. Весь свой несравненный интеллект и все свои невероятные познания в биоинженерии он использовал для нашего создания. Мы стали больше чем людьми, все наши свойства, все хромосомы были улучшены и доведены до генетического максимума. Сила, скорость, боевые умения, тактический талант, инициатива, выносливость — чудесные научные изыскания Императора увеличили их все. Но как нельзя приблизить одну деталь на старой картине, не приближая остальные, так у нас, превосходивших и людей, и космодесантников, усилены были не только таланты, но и изъяны.

Поначалу это не имело значения: пока Крестовый поход ослепительной кометой несся вперед, освещая погруженные во мрак невежества небеса. Однако соперничество скоро превратилось в зависть, уверенность стала надменностью, гнев обратился в маниакальную жажду убивать. У всех нас были изъяны, ибо быть человеком, пусть даже улучшенным, как мы, — значит быть небезупречным. Не достичь совершенства тому, что несовершенно по сути.

Но Керз был дефектней остальных. Его изъяны были очевидны: каждое слово и действие подтверждало наличие слишком человеческих пороков. Жажда мести переполняла его. Терзала его, вызывая нигилистическое желание обращать свою боль на других. Он ненавидел себя, и потому выплескивал эту ненависть наружу. Но когда зеркало развернул кто-то другой, когда один из ненавистных братьев показал ему захлебывающееся от злобы к себе существо, которым, как он сам знал, он являлся… Он не мог сбросить это со счетов. За время заключения мой тюремщик не раз открывал мне свою душу. В последние дни я не раз задумывался, кто же с кем был заперт на самом деле. Я ударил Керза по слабому месту, и он показал мне выход. Он хотел освободиться так же сильно, как я.

Когда я двинулся вперед по коридору, ворота начали открываться. За ними был центр лабиринта, а в нем — мой молот, Несущий рассвет. А вокруг него, как я увидел, приближаясь к распахивающимся вратам, находились мои сыновья.

Там со всем этим будет покончено. Керз и я. Один получит свободу, другой будет проклят навеки.

Элиас лежал на спине. Один. Охватившее его было беспокойство превратилось в страх, когда он осознал, что недоставало не только охотника. Фульгурит пропал. Он взглянул на ревущий катаракт из канализационных отходов, льющийся из многочисленных водостоков, сквозь заляпанные грязью линзы. Враг был там, где-то наверху. И копье находилось у него. Тот ублюдочный Саламандр, центурион, — это он вытащил его во время драки перед тем, как Нарек утянул его с собой вниз.

— Нарек.

Мгновение спустя запыхавшийся охотник ответил ему по воксу. Он определенно бежал.

— Наши обязательства перед друг другом исполнены, — сказал он.

— Нарек, я лежу в грязи… По-твоему, это надлежащее исполнение твоих обязательств?

— Ты всегда валялся в грязи, темный апостол. Жизнь за жизнь — твоя за мою. Теперь моя снова мне принадлежит. Нашему союзу пришел конец. Я ведь говорил, что выплачу свой долг, сделав вид, что ничего от тебя не слышал. Я решил, что завершу свою миссию сам. У меня есть к ним одно дело. Будь благодарен, что я оставил тебя в живых, — добавил он, и канал заполнила статика.

Элиас не стал тратить время на активацию варп-склянки: он подозревал, что Нарек свою уже уничтожил. Охотник не вернется; во всяком случае, к нему.

Поверхностное сканирование показало, что броня функционировала нормально. При падении она получила незначительные повреждения, но их можно было не принимать в расчет. Он неловко поднялся, опираясь на одну руку: сожженную конечность он по-прежнему прижимал к груди. Она немыслимо болела, но Элиас использовал боль, чтобы разжечь злость еще больше.

Нарек ответит за отказ исполнять свой долг. Если Элиас снова встретит охотника, он его убьет. Это должен был сделать Амареш во время атаки на мануфакторум, но судьба расстроила этот план. Однако удовольствие убить Нарека придется отложить.

В первую очередь следовало вернуть копье. Если у лоялистов находилось и оно, и человек, у них был только один вариант.

— Джадрекк, — прорычал Элиас в вокс, прекрасно зная, что пес отзовется на клич хозяина. Неподалеку виднелся космопорт Раноса, в доках которого совершенно точно стояли готовые к запуску шаттлы. Большая часть кораблей, принадлежавших Несущим Слово, уже вернулись на станцию, а Элиас оставил для его охраны небольшой гарнизон.

Джадрекк ответил, как и ожидалось.

— Наведись на мой сигнал и отправь в космопорт Раноса все наши силы, — приказал Элиас. — Передай Радеку, чтобы ждал гостей и организовал для них приветственную церемонию. И под приветственной церемонией я имею в виду истребительную команду.

Джадрекк подтвердил приказ, и Элиас закрыл канал связи.

Эреб скоро прибудет. Элиас намеревался получить и копье, и человека до того, как это случится. На севере, над жертвенной ямой, бурлили грозовые облака. Молнии разрезали ночь надвое, сотрясая небеса. Когда копье вспорет Грамматика, одна из этих трещин раскроется, и в мир хлынут нерожденные. Элиас будет награжден за свою веру и ревностность. Пробираясь через жижу, он слышал свистящий шепот невразумительных обещаний. Он получит признание Пантеона и вознесется. Такова была его судьба.

— Хватит бегать, — пробормотал Элиас, переводя взгляд на южный горизонт, где виднелся силуэт космопорта. — Время умирать.

Взрыв был мощным, как от ядерной бомбы, — во всяком случае, для Саламандр, оказавшихся в эпицентре, эффект был таков. Они следовали за Вулканом вверх по холму, когда он врезался в ровные ряды Железных Воинов. Его атака на их танки была стремительной — куда более стремительной, чем полагал возможным Нумеон.

Гнев и чувство несправедливости гнали его вперед. Бесчестный поступок братьев-примархов ранил Вулкана в самую душу, так глубоко и болезненно, как не мог ранить ни один клинок. Погребальные стражи были могучими воинами, но за ним едва поспевали.

Белый пепел снежной бурей накрывал пылавших яростью воинов. Он падал сплошной стеной и выглядел странным образом умиротворяюще, но мира здесь, в охваченной войной галактике, больше не будет. Гор об этом позаботился.

Боевые роты следовали за своими командирами, выкрикивавшими приказы атаковать; тысячи воинов в зеленой броне мчались вверх по склону, чтобы убить сынов Пертурабо, неумолимо и яростно. Губительный огонь с обеих сторон Ургалльской низины — северной и южной — в первые секунды после раскрывшегося предательства скосил сотни. Восемнадцатый терял воинов, как змея теряет чешую. Но они не останавливались, не думали об отступлении. Упорство, нежелание сдаваться — вот было главнейшее достоинство Саламандр. Тогда, на равнинах Исствана, под прицелом всех тех ружей, оно едва не погубило легион.