Используя свой третий глаз, она увидела «Трисагион», продолжавший переть напролом, уже на бесконечно большом расстоянии. «Завоеватель» стонал, напрягался и замедлялся в кильватере большего судна.

Когда её выбрал Император — а не эти люди и чудовища, намеревающиеся убить его — она была уверена, что заплатит любую цену за то, чтобы увидеть звёзды и миры, которые никогда раньше не видело человечество. Время показало, что её уверенность была ложной… Она не была готова предать человека, избравшего её.

Она прижала дуло украденного пистолета к виску. Её слуги разбегались, визжали, рыдали.

— За Императора, — сказала она им.

Навигатор Ниша Андраста спустила курок и вырвала «Завоевателя» из варпа в каскадах ревущего, терзаемого металла.

Две враждующие армии, разбросанные по всему бело-эбеновому полю, немигающе смотрели друг на друга. Они начали с идеального построения и аккуратных рядов; знамена почти не качались на слабом ветру, а лица бойцов в первых рядах были тверды, как камень. С круглых постаментов на поле боя взирали их повелители и духовные лидеры: император и императрица, стоявшие бок о бок, всем видом демонстрировавшие непоколебимость своей власти и готовность идти ради победы до конца.

Но как это часто бывает в войне, сколь гениальные стратеги на ней бы ни командовали, весь порядок вскоре был уничтожен, и воцарился хаос. Ибо в конфликте можно быть уверенным только в одном: рано или поздно все закончится хаосом.

Война расползлась по суровой, неподатливой земле. Единственным возможным итогом было поражение одной из сторон. Рев горнов еще не утих, но кровь уже начала литься, когда один из генералов заговорил.

— Ты ассоциируешь себя с императором или тетрархом, брат? — спросил Фулгрим.

Фениксиец сидел, оперевшись на спинку стула, и разглядывал Ферруса, отделенного от него набором изящно вырезанных игровых фигур. Он заинтересованно сощурился и подался вперед, чтобы оказаться на одном уровне с братом, который сгорбился над доской, планируя следующий ход.

В отличие от более строго выглядящего брата, Фулгрим был одет в широкое одеяние из переливающейся фиолетовой ткани, а серебряные волосы свободно падали на плечи. У заостренных пальцев, рядом с доской, стоял кубок слоновой кости, гравированный причудливыми символами. Фулгрим отпил из кубка, что, по-видимому, придало ему энергии, и сказал:

— Мне кажется, ты считаешь себя тетрархом. Я прав?

Он повертел в пальцах фигуру, изображавшую дивинитарха. Она представляла собой слепую провидицу с надвинутым капюшоном и служебным посохом с символом зрачка посередине буквы «I». Точнее, йоты из древнегреканского.

Феррус не поднял на него взгляд, все внимание сосредоточив на фигурах.

— Пытаешься меня отвлечь, брат? — добродушно спросил он.

Тон голоса не соответствовал его облику. Феррус был облачен в медузийские боевые доспехи — черные, как похоронный саван, тяжелые и неуязвимые на вид. Волосы были коротко подстрижены, а лицо выдавало не больше эмоций, чем камень.

Фулгрим откинулся назад, и свет от люминесцентной сферы наверху выхватил фарфоровую гладкость кожи на лице и шее. Длинные блестящие волосы коротко вспыхнули под мягкими лучами.

Там, где кончался свет, была лишь тьма. Из-за нее определить точный размер помещения, в котором они играли, не представлялось возможным. Однако низкий свист, отдававшийся эхом в прохладном воздухе, указывал на то, что оно было по меньшем мере широким залом или галереей.

— Вовсе нет, — ответил он, но едва заметный изгиб губ выдал ложь. — Я просто интересуюсь: император или тетрарх?

— Почему бы не примарх? — отозвался Феррус, поднимая наконец на Фулгрима задумчивый взгляд холодных глаз, напоминавших кремень или огненно-ледяной обсидиан. — Ведь мы примархи, разве нет?

Феррус сделал ход, хитроумно выведя во фланг своего последнего экклезиарха. Он подался назад, сложив руки на груди, и принял довольный вид.

Фулгрим засмеялся с искренним, теплым дружелюбием, которое так редко испытывал вне общества своего брата.

— Тебе следует получше скрывать свои намерения, Феррус.

— Правда? — Намек на улыбку появился было на лице Ферруса, но быстро уступил место прежним суровым линиям. — Кто носит маску лучше, чем Горгон, брат? — поинтересовался он. — Просвети меня.

— И кто кого теперь пытается отвлечь?

Феррус не ответил, просто указав на доску рукой в латных перчатках.

Фулгрим слегка помрачнел, обратив на них внимание, но быстро пришел в себя. «Кто надевает броню для мирной стратегической игры?», — подумал он, но невысказанные слова были полны такого гнева, что окружающие тени будто начали испуганно отдаляться. И латные перчатки? Какое дилетантство.

— Неужели тебя не сердит, — произнес он вслух, обращаясь к Феррусу, — это прозвище? Горгон. Уродливое создание, монстр из греканских мифов, столь отвратительный, что один взгляд на него превращал людей в камень.

Феррус коротко рассмеялся.

— Я считаю его комплиментом. К тому же я действительно уродлив.

Они вместе посмеялись его самокритичному ответу. Такова была крепость их братских уз: только в присутствии Фулгрима Феррус мог сказать подобное, мог вести себя так непринужденно.

Тем не менее Феррус счел необходимым обосновать ответ. Этого требовала его натура.

— Мои враги каменели от страха при одном лишь моем взгляде, — сказал он, вздохнув. — Если б только все битвы было так легко выиграть.

— Да… — задумчиво отозвался Фулгрим, почти забыв про доску. — Если бы.

Он опять подался вперед, собираясь отпить из кубка, но к своему неудовольствию заметил, что тот уже пуст.

— Мы с тобой друзья, да? — спросил он.

Вопрос Фулгрима заставил Ферруса скептически нахмуриться:

— Разве я не выковал для тебя меч, брат?

— То есть дружба заключается в выковывании мечей?

— Не могу представить себе большего знака доверия, — ответил Феррус с честностью столь простой, что Фулгриму было тяжело ее видеть. — Мы воины, а потому должны быть уверены в оружии, с которым идем в бой. Я бы не взял клинок, на который всецело полагаюсь, от кого попало.

— И ты доверял мне?

Феррус озадаченно нахмурился:

— Доверял?

— Доверяешь. Ты мне доверяешь.

— Ты мой брат, Фулгрим. Конечно я тебе доверяю.

— И всем остальным нашим братьям тоже?

Горгон показал свое настоящее лицо — каменное и суровое, и неожиданно столь мрачное, что свет вокруг, казалось, потускнел.

— Ты ведь знаешь, что нет.

Фулгриму вспомнилось несколько имен. Керз, Магнус, Джагатай…

— Значит, наши узы крепче прочих, — сказал он, расслабившись.

— Такие встречаются редко, как руды Медузы.

Фулгрим тепло улыбнулся, на мгновение забыв, где находится.

— Как, по-твоему, люди вроде нас смогли стать такими близкими друзьями, несмотря на всю непохожесть наших натур?

— Мы не простые смертные люди, Фулгрим.

Феррусу всегда нравилась эта мысль — идея, что он стоит выше их, что он не обычен.

Но так ли сильно отличается мой взгляд на это?

— Ты же понимаешь, о чем я.

Феррус виновато склонил голову.

— Разве наши натуры непохожи?

Ты прав, похожи. Я — хозяин своей, а ты…

— И, в конце концов, разве крепость дружбы определяется сходством? Вулкан и я — оба кузнецы, пусть наши подходы и различны. Я уважаю его мастерство, но я не предпочел бы его общество твоему.

Фулгрим опять откинулся на спинку стула, явно довольный.

— Ты благороден, Феррус. Я хочу, чтобы ты это знал.

Феррус улыбнулся, повеселев.

— А ты до сих пор медлишь с ходом, брат.

— Просто тешу твою гордость.

Фулгрим сделал свой ход, поместив гражданина на уязвимую позицию. Замысел был очевиден, Феррус разгадает его без труда. Но закрытость игры прятала вторую угрозу.

Поле боя было круглым — что являлось распространенным вариантом — и делилось на секторы, которые в свою очередь состояли из колец, соединенных дугами, определявшими форму доски. Шесть спиц выходили из центрального кольца. Фигуры двоих примархов в данный момент располагались вокруг него, но не все были видны. Термин «закрытая доска» означал, что часть фигур, заданных перед игрой, оставалась в резерве. В процессе игры они изображались в качестве простых «граждан» до тех пор, пока сами не открывались или не убивали другую фигуру.