— Я хочу, чтобы мы обрушили всё на этого ублюдка из Альфа-Легиона.

Если бы у него остались губы, они бы разошлись в свирепой усмешке.

— Так значит, личности не важны, а, Альфарий? Тогда это тебя совсем не огорчит.

С неторопливым величием ледника «Веритас» обрушился на цель. «Тета», корабль Альфа-Легиона, пытался уклониться, пройдя над эклиптикой, но слишком медленно. Слишком поздно.

Концентрированный огонь торпед и излучателей «Веритас» пробил пустотные щиты. Они исчезли в мерцающем каскаде, и ходовые огни «Теты» погасли за миг до того, как на корабль обрушился главный залп Железных Рук.

Страшный удар разорвал «Тету» пополам.

Подал голос Гальва.

— Повелители Ночи опять стреляют.

— Учтено, сержант! Контрмеры!

Аттик смотрел на разбитый крейсер.

— Рулевой, вперёд…

Нос «Веритас Феррум» погрузился в рассеивающийся огненный шар на месте корпуса «Теты». В пустоте обломки корабля Альфа-Легиона словно обняли крейсер.

Скользящее попадание вывело из строя щиты на корме по правому борту, но «Веритас» прорвался. Позади обломки бились о борт корабля Повелителей Ночи. Предатели пытались провести манёвр уклонения, но слишком поздно.

Разбитая корма «Теты» врезалась в крейсер, и словно вспыхнуло новое солнце — это взорвался реактор.

Команда радостно закричала.

Из голосового аппарата Аттика вырвался довольный рык.

— Сержант Гальва, — прохрипел капитан. — Щиты держатся… едва…

Путь впереди был чист. Аттик повернулся к оператору вокса.

— Есть ли сообщения из зоны высадки?

— Ничего, что я мог бы подтвердить, капитан.

После прибытия они получали лишь обрывки вокс-сообщений — призывы о помощи тех, кто звал себя Железными Руками и оплакивал смерть примарха, но не отвечал на прямые вызовы крейсера.

Аттик вернулся к командной кафедре.

— Значит снова ложь…

Он не поверит, что Феррус Манус мёртв, не поверит, пока не увидит труп примарха. И возможно не поверит даже тогда. Просто не поверит. Но глубоко в душе Аттик знал, что больше никого не спасти из зоны высадки, и чувствовал, что унесёт с собой ненависть в могилу.

Ауспик Гальвы взвыл об опасном сближении.

— Впереди обломки крупных кораблей.

Аттик больше не мог вздохнуть: так много слабой плоти ушло, сменилось могучим металлом, что простые человеческие привычки стали ему недоступны. И потому он просто сжал кулаки на поручнях вокруг кафедры.

— Мы должны отступить… — зарычал капитан. — Если нет… Если никто из верных воинов не выжил в бойне на поверхности… что тогда? Что будет с нашим легионом?

Вокс-оператор резко повернулся к кафедре.

— Сигнал, «Громовые ястребы». Два! На подлёте с поля обломков. Запрашивают помощи!

Арифметика войны вновь встала перед глазами Аттика.

— Вывести на основную АС!

Раздались гудки, треск помех. Затем голос.

— Это сержант Кеедам, 139-я рота Саламандр. Наш транспорт уничтожен. Нужна поддержка.

Аттик посмотрел на тактические гололиты. Союзных кораблей осталось так мало. Лишь «Веритас» был достаточно близко и даже обладал иллюзией свободы действий. Но арифметика войны безжалостна.

— Увы, сержант, мы ничем не можем помочь. Это ударный крейсер 10-го легиона «Веритас…

— У нас на борту твои братья и воины Гвардии Ворона. Многие погибли, чтобы их спасти. Это ничего не значит?

— С вами наш примарх?

Повисла неловкая тишина.

— Нет!

— Тогда, увы…

— Три легиона сражались во имя Императора и ныне истреблены. Нас бросят, забудут о жертве? Ты отдашь предателям абсолютную победу? Никто не расскажет об этом дне на Исстване-V?

Аттик выругался. Он проклинал Кеедама, проклинал всю галактику.

— Рулевой… — Дорин задумался, выбирая слова. — Курс на перехват. Мы возьмём их на борт.

Он ненавидел ту часть души, которая возрадовалась решению. Если бы и её можно было заменить бионикой!

«Веритас Феррум» шёл на сближение с «Громовыми ястребами». С обоих бортов приближались грозные линкоры Сынов Гора и Детей Императора. Вокруг Железных Рук смыкалась удавка.

Крейсер ещё замедлялся, чтобы принять на борт корабли, а предатели уже открыли огонь.

Посадочная палуба правого борта закрывалась, когда в левый ударили торпеды, и без того ужасные повреждения стали катастрофическим.

Грохот взрывов посрамил бы любой гром. Через командный интерфейс Аттик чувствовал раны корабля так, словно его рёбра царапал нож, а клаксоны на мостике «Веритас» выли от боли. Но у Железных Рук ещё был вектор спасения. Аттик ударил по ограждению кафедры.

— Вперёд!

«Веритас» летел. В борту зияла огромная пробоина. Из неё в пустоту вытекал воздух, пламя и крошечные одоспешенные фигуры.

Корабль содрогнулся от удара ещё двух торпед. Гальва согнулся на посту так, словно экраны были его врагами, и он хотел их задушить.

— Пламя распространяется, капитан! Больше сотни легионеров погибли в пустоте.

— Что во много раз больше вместимости ястребов. Уверен, наши гости того стоили. Вот оно. Окончательное изгнание милосердия из души, запоздавшая на одну битву гибель последней слабости. И теперь, когда остался лишь один отчаянный путь, Аттик ощутил могильное спокойствие.

— Совершить прыжок.

Сержант уставился на него.

— Капитан, наш корпус пробит!

— Совершить прыжок! Немедленно!

Варп-двигатели «Веритас Феррум» изрыгнули пламя, повреждённый корабль взвыл, смещаясь между реальностями, и Аттик заглянул в пасть будущего — такого же неуверенного и безжалостного, как и он сам.

ТРЕТИЙ ЛЕГИОН, ДЕТИ ИМПЕРАТОРА

Фулгрим, примарх

Люций, капитан

Эйдолон, лорд-командор

Юлий Каэсорон — первый капитан

Марий Вайросеан — капитан какофонистов

Крисандр — капитан Девятой роты

Калим — капитан Семнадцатой роты

Руэн — капитан Двадцать первой роты

Даймон — капитан

Абранкс — капитан

Гелитон — капитан

Фабий — главный апотекарий

Он не спал — он никогда не спал — но тем не менее видел сон. Это не могло быть ничем иным. Доступ в «Ла Фениче» был запрещен, а у Люция хватало благоразумия не нарушать распоряжений своего примарха. Даже до их прозрения подобная вольность граничила с безрассудным риском. Сейчас любое неповиновение повлекло бы за собой смертный приговор.

Да, это почти наверняка сон.

По крайней мере, он на это надеялся.

Люций был один, а одиночества он не любил. Этот воин жаждал восхищения окружающих, но в этом месте не было никаких поклонников, кроме мертвецов. Тысячи трупов лежали вокруг, словно выпотрошенные рыбы, исковерканные смертью, и на каждом лице застыло выражение жестокой боли, вызванной ранами и осквернением.

Они погибли в мучениях, но с восторгом принимали каждое прикосновение клинка или когтистой лапы, вырывавшей глаза и языки. Это был театр мертвых, но место, где он оказался, не вызвало у Люция неприятного чувства. «Ла Фениче» казался покинутым. Театр был темен и пуст, словно мавзолей в самую глухую ночную пору. Когда-то на сцене под высокими сводами перед зрителями дефилировала жизнь, прославляющая восхитительное разнообразие, восхваляющая своих героев и насмехающаяся над нелепостями, теперь театр являл собой окровавленное отражение давно прошедших времен.

Знаменитая фреска Серены д'Анжело на потолке едва просматривалась, ее экстравагантные картины древних пиров скрылись под слоем копоти и сажи. Здесь бушевало пламя, и запах сгоревшего жира и волос еще висел в воздухе, но Люций был настолько рассеян, что едва обратил на него внимание.

А вот отсутствие оружия он ощущал очень остро. Фехтовальщику, лишенному меча, казалось, будто у него неполноценные конечности. Не было на нем и доспехов, хотя его пышно расписанная боевая броня уже была перекрашена в более приятные глазу цвета — неброские оттенки и сдержанный орнамент должны были подчеркивать мастерство обладателя и его высокое положение.