— Я приказал взять город с минимальными возможными жертвами.

— Я твоим приказам не подчиняюсь, брат. К тому же так только лучше.

— Для кого лучше? Ты вырезал целый город — мужчин, женщин, детей, все они мертвы. Да там устроили побоище, достойное ангроновского легиона!

— Не надо путать меня с нашим вспыльчивым братом, тем более что ты в данный момент ему почти не уступаешь. Ты зол на меня?

Вулкан сжал кулаки, подавив резкий ответ.

— Где ты, Керз? Где ты прячешься?

— Я недалеко. Мы скоро будем вместе.

Конрад Керз помолчал, и игривость пропала из его голоса.

— Мы с тобой оба знаем, что это приведение к Согласию не могло стать бескровным. Сто пятьдесят четыре Шесть — мир войны, а я ни разу не сражался с воином, который был бы готов сдаться, не пролив сначала немного крови.

— Немного? Ты фактически обескровил все население.

— И как, по-твоему, это скажется на их боевом духе?

Вулкан резко обернулся, услышав голос Керза. Не через вокс — он был здесь. Ночной Призрак стоял в нескольких шагах позади него, на границе между тенью и дрожащим светом от пожара.

— Ты либо нагл, либо глуп, раз решил вот так прийти ко мне, — сообщил ему Вулкан, на фоне огня и в драконьих доспехах выглядевший особенно взрывоопасно. Туша гигантского дракона Кесаре, переброшенная через правое плечо, казалось, ожила. Его кузнечный молот был под рукой, но он даже не взглянул на оружие.

— Почему? Что ты собираешься сделать? — Керз вышел из теней.

На нем не было шлема, и свет падал на лицо так, что собиравшиеся во впадинах тени придавали ему призрачный, почти скелетообразный облик. Нострамо, его родной мир — если не считать лабораторию, где его, как и всех его братьев, сперва создали — был лишен света. Меловая бледность его обитателей служила тому свидетельством, и Керз не был исключением. Ониксовая кожа у одного, алебастровая — у другого; по этим двум примархам можно было изучать принципы контраста.

Его глаза, разительно отличаясь от пылающих глаз Вулкана, представляли собой узкие овалы блестящего черного цвета, глядевшие из-за прямых черных прядей, падавших на лицо. В то время как Вулкан носил в качестве мантии шкуру огненного дракона, на Керзе был рваный алый плащ. Один брат походил на рептилию в своей чешуйчатой броне, зеленой, как океан, и инкрустированной редким кварцем; другой был облачен в полуночно-синее и покрыт символами смерти и бренности.

Вулкан ответил ему ровным, спокойным голосом:

— Ты пытаешься меня спровоцировать, Керз? Хочешь конфликта?

— Звучит как угроза, — Керз слегка улыбнулся. — Это угроза, брат? Что я — грубый клинок, который надо обрабатывать на твоей праведной наковальне? Может, ты считаешь, что стоишь выше меня и имеешь право меня учить?

Вулкан проигнорировал его слова, махнув рукой в сторону преисподней, которой стал город Хар-танн.

— Взгляни на плоды своих трудов.

— Ха! Плоды моих трудов? Вулкан, ты говоришь как поэт, притом крайне бездарный, — Керз посерьезнел. — Я сломил этот мир для тебя, брат. Зачистив город, который ты сейчас предал огню, я избавил нас от необходимости проливать кровь. Как по-твоему, что будут делать мятежники этого мира, когда услышат и увидят, что мы сделали с одним из их крупнейших городов? — бросая вызов осязаемому гневу Вулкана, Керз делал шаг вперед при каждом выделяемом слове. — Они рухнут на колени, съежатся, зарыдают… — встав прямо перед Вулканом, он прорычал последние слова сквозь частокол зубов: — Взмолятся о пощаде.

Он отступил, разводя руки в стороны.

— А ты сможешь дать им ее, и это мой подарок.

Вулкан покачал головой.

— Ужас — твой подарок. Керз, там были женщины и дети. Они были невинны.

Керз горько усмехнулся.

— Невинных не бывает.

— Ты вышел из низов, брат, но наш отец вознес тебя к вершине. Хватит вести себя, как те кровожадные звери, которых ты унаследовал на Нострамо.

— Вознес меня, значит? Вывел меня из тьмы ко свету? Мы убийцы, Вулкан. Все мы. Не пытайся убедить меня, что мы благородны, это не так. Просто мои глаза открылись раньше твоих, вот и все.

Керз повернулся и пошел прочь, вниз по склону.

— Страх, Вулкан, — сказал он, исчезая в тенях. — Только его они понимают. Вам всем следует это осознать.

Вулкан не ответил. Он дрожал всем телом. Опустив взгляд, он увидел, что держит в руках свой кузнечный молот. Он даже не осознал, что снял его с креплений. Он громко выдохнул, пытаясь прогнать напряжение, борясь с собственным телом. Успокоившись наконец, он повернулся к пожару. Пламя поднималось и уже касалось неба извивающимися щупальцами из черного дыма. Оно напомнило ему об Ибсене и джунглях, которые они там предали огню.

Сколько еще миров они должны сжечь, прежде чем это закончится?

Несколько минут примарх молча стоял и просто смотрел, пока сзади не раздался тихий голос, вырвав его из забытья.

— Лорд Вулкан?

Эта была летописец, Сериф.

— Ваш советник сказал, что вы будете здесь.

— А он сказал тебе, что меня нельзя беспокоить?

Сериф слегка поклонилась.

— Он был слишком занят, чтобы мне препятствовать.

Вулкан встал к ней спиной.

— Я сейчас не в настроении отвечать на вопросы.

— Мои искренние извинения, повелитель. Я надеялась продолжить нашу…

Вулкан в ярости повернул голову:

— Я сказал, не сейчас!

Она сжалась и попятилась, испуганно смотря на него.

Последние слова Керза всплыли в памяти, словно в насмешку, но Вулкан не мог ничего поделать. Он уставился на нее полыхающими от ярости глазами. Это был монстр — сторона, которую он так тщательно пытался скрыть от летописцев. Его сердца стремительно бились, грудь вздымалась и опускалась, как гигантские мехи. Керз был прав: он убийца. Его вывели именно для этого.

Злость из-за того, что сотворил его брат, воспоминания о тех трупах, о детях… Они с такой силой захлестнули его, так отуманили, что свой следующий приказ Вулкан прошипел, наполняя воздух запахом пепла и золы:

— Оставь. Меня. В покое.

Сериф побежала вниз по склону.

Вулкан не удостоил ее провожающим взглядом. Он смотрел на горящие руины Хар-танна.

— Все закончится в огне, когда галактика начнет гореть, — сказал он, погружаясь в глубокую тоску. — И это пламя раздуем мы.

Когда я очнулся, меня ждала боль. Не в первый раз я с ней сталкивался, ибо был прирожденным воином, примархом. Но чтобы знать, как причинить примарху настоящую боль, нужно самому им быть.

Керз, должно быть, хорошо выучился, потому что боль переполняла мое тело. Она выдернула меня из бессознательного оцепенения в мир раздирающей нервы, раскаленной добела агонии. Мне доводилось стоять в жерле вулкана, я вынес испытание очищающим пламенем ядерного удара и остался жив. Но даже мне сейчас… было больно.

Я закричал, открывая глаза. Сквозь артериально-красную дымку виднелась камера, по размерам сравнимая с грузовым отсеком боевого транспортника. Она была черной, с круглыми металлическими стенами, лишенной каких-либо видимых дверей или проходов.

Первым делом уняв бешеное биение сердец, я замедлил дыхание. Шок и тяжелые раны тормозили попытки вернуть контроль над телом, но моя воля была сильней, и я восстановил некое подобие работоспособности.

Я заморгал, избавляясь от алого инея запекшейся крови, грязными линзами покрывшей мои глаза. Несмотря на протесты ноющих костей и конечностей, мне все же удалось подняться. Казалось, будто на спину давила нога титана.

Я нетвердо шагнул вперед, покачнулся и больно упал на колено. Я давно не вставал на ноги, но не знал, насколько давно. Даже с моим улучшенным зрением в камере было поразительно темно, и я потерял ощущение времени.

Я вновь поднялся, зашатался, но удержался на ногах. Простоял так несколько мгновений, — а может, и час, оценить время было сложно — пока дрожь не ослабла и в конце концов не пропала, и ко мне не начали возвращаться силы. Я сделал еще три шага, но тут меня отдернули назад кандалы, прикованные к стене. Я нахмурился, разглядывая цепи на запястьях и лодыжках так, словно видел их в первый раз. Еще одна крепилась к обручу на шее. Я потянул за одну из них для пробы, оценивая прочность. Цепь не поддалась. И даже обеими руками мне не удалось ее разорвать.