— Фулгрим, я не особо верю тому, что ты мне рассказал, но если в легенде есть хоть намек на правду, мы должны это выяснить.

— Император явно считает, что есть, — ответил Фулгрим, вновь прикасаясь к шраму у себя на голове. — Он посылает ассасина, чтобы помешать нам объединиться. Попади снаряд на долю градуса выше — и я бы последовал за Феррусом. Действовать нужно без промедления, иначе враги нас опередят.

У Пертурабо появилось отвратительно чувство, что аргументы Фулгрима не оставляют ему выбора, но так его легион хотя бы сможет совершить что-то полезное, пока не поступят новые приказы от Магистра войны.

— Хорошо, — ответил он. — Если это оружие реально, оно должно стать нашим. Оно может остановить войну самим фактом своего существования.

Фулгрим, казалось, был разочарован таким сухим прагматизмом, но Пертурабо еще не закончил:

— Конечно же, нам придется применить это оружие, чтобы доказать серьезность угрозы, но когда Император увидит, на какие страшные разрушения оно способно, у него не останется иного выбора, кроме как сдаться.

— Сдаться? — вкрадчиво промурлыкал Фулгрим. — Капитуляция Хорусу не нужна. Если враг остается у тебя в тылу, он обязательно атакует снова. Нет, как только мы получим это оружие, мы воспользуемся им, чтобы полностью уничтожить армии Императора.

— Тогда тебе придется сделать это без меня.

— Что ты сказал? — Фулгрим отставил свою кружку.

— Наши легионы будут действовать вместе только при одном условии: я получу полный контроль над этим оружием, — ответил Пертурабо с непререкаемой категоричностью. — Я стану его хранителем и буду решать, когда и где его применить. Перед лицом такой угрозы война закончится прежде, чем все зайдет слишком далеко.

— Прежде? — переспросил Фулгрим и саркастически засмеялся. — Мы уже зашли очень далеко. Помилуй, братец, в чем смысл сражаться за такое оружие, если мы не собираемся его использовать? В чем был смысл твоего амфитеатра, пока он существовал лишь на бумаге? Посмотри, как он великолепен. Неужели ты построил его лишь затем, чтобы обречь на бесполезное запустение?

— Он выполнил свою задачу, и теперь я могу снести его без всяких сожалений.

— Неужели? — удивился Фулгрим. — Столько сил потрачено на создание этого театра, и ты готов безжалостно уничтожить его? Разве ты не хочешь оставить о себе память, чтобы другие увидели его и восхитились гениальностью архитектора?

— Я строил его для тебя, — Пертурабо равнодушно пожал плечами. — Делай с ним что хочешь.

— И сделаю, — огрызнулся на это Фулгрим.

Боль. В итоге все всегда сводилось к боли.

Глаза Кассандра двигались, но веки не открывались, склеенные коркой из крови и пыли. Во рту пересохло, кожа горела. Он тихо вздохнул — и понял, что еще жив. Его генетически усовершенствованный организм уже восстанавливался: разорванные кровеносные сосуды соединялись, органы наращивали новые ткани вместо уничтоженных, тратя на это все ресурсы тела до последней молекулы.

Делая осторожные вдохи, он прислушался к сигналам, которые подавала его собственная искалеченная плоть. Его ранило в голову скользящим попаданием, это он помнил, а пульсирующая боль в правом виске говорила, что от ранения останется уродливый шрам. Вот ему и урок, что не стоит терять шлем. Затрудненное дыхание указывало, что одно из легких скорее всего спалось; онемение в конечностях — явный симптом того, что кровообращение держится теперь только на втором сердце.

Еще он смог определить, что лежит на спине и что ему холодно. Вот, пожалуй, и все. Он был без доспеха, но все равно чувствовал инвазивное присутствие множества биометрических датчиков, подсоединенных к разъемам на его теле.

Апотекарион?

Нет, последнее, что Кассандр помнил, это двойная вспышка болтерных выстрелов, а затем обжигающая боль в груди. В него и раньше стреляли, но с таким остервенением — никогда. Нелепо задумываться о таком, ведь какая разница, с каким чувством в тебя стреляют; но злоба, исходившая от Железного Воина, когда он нажал на спусковой крючок, была почти материальна.

Он ненавидел Кассандра, ненавидел больше всего на свете.

Очевидно, что цитадель пала, и для Кассандра это обернулось тем, что он попал в плен к врагу. Он попытался сесть, но не смог даже пошевелиться. Прочные фиксаторы из кожи и стали были закреплены на его запястьях и лодыжках, груди и шее, а когда он попробовал разорвать путы, то почувствовал, что вместо этого рвется что-то внутри него.

Не тратя впустую силы, Кассандр с трудом открыл глаза и повернул голову, осматриваясь. Над ним — купольный свод потолка из черного кирпича, с него свисал голый люминофор, раскачивавшийся на холодном сквозняке, которым тянуло из низкой арки справа. Выложенные кафелем стены блестели от влаги, в тени угадывались очертания каких-то странных устройств с резервуарами из зеленого стекла, из которых доносилось бульканье и шипение. Внутри плавали обрывки плоти столь необычной, что невозможно было определить, кому она могла принадлежать.

Кассандр чувствовал вонь крови и экскрементов, тяжелый дух крупных животных и запах холодного металла.

Он лежал на одном из восьми одинаковых секционных столов, составленных вокруг проржавевшей дренажной решетки в центре зала. На некоторых столах были вскрытые тела — похоже, останки после какого-то жуткого и неудачного эксперимента по пересадке органов. С потолочного свода свисало устройство из металла вперемешку с органикой: в этом страшном гибриде были соединены несколько боевых сервиторов, хирургических аппаратов, органических скальпельных кронштейнов (сейчас усохших), дрелей и кабелей, которые оплетали машину, словно внутренности.

— Не дергайся, — сказал кто-то. — А то он тебя услышит…

— Кто это? — воскликнул Кассандр. — Локрис? Кастор, это ты?

— Эти имена мне незнакомы.

Все больше приходя в себя, Кассандр разглядел, что на одном из столов лежал еще кто-то живой. Хотя шины-фиксаторы закрывали большую часть его тела, Кассандр по голосу определил, что это воин-легионер.

Причем не просто легионер.

— Имперский Кулак, — произнес Кассандр, заметив татуировку на открытом плече воина. Его собрат вздрогнул, чему не помешала даже клетка из фиксаторов, в которой он находился:

— Был. Раньше. Я больше не заслуживаю этого имени.

— Кто ты? — допытывался Кассандр. — Как ты здесь оказался? И где мы вообще?

— Слишком много вопросов, — сказал Кулак. — Я никто и не имею права жить. Тебе не следует говорить со мной.

— Я капитан Феликс Кассандр, — медленно произнес он. — Назови себя, легионер.

Обездвиженный воин молчал какое-то время, и Кассандр уже собирался повторить приказ, когда ответ все-таки прозвучал:

— Наварра. Из 6-й роты, оруженосец капитана Аманда Тира с «Безмятежного». Пункт назначения — Исстван-III.

— Исстван-III? Но как ты оказался здесь?

И снова ответу предшествовала долгая пауза.

— До Исствана мы не добрались. Попали в засаду. Меня взяли в плен. На борту «Железной крови».

— Корабль Железных Воинов? — предположил Кассандр.

— Да, — подтвердил Наварра. — Капитан возглавлял атаку на корабль Пертурабо. Мы должны были уничтожить примарха. У нас не получилось. Тысяча триста воинов погибли просто так. Мы добрались до тронного зала этого подлеца. Он убил Тира одним ударом. Остальные тоже недолго продержались.

Злость и чувство вины на какое-то время придали Наварре сил, но вскоре его голос зазвучал тише и наконец смолк. Кассандр присмотрелся к нему пристальнее, стараясь различить детали за сложным переплетением стальных штырей и спиц, проходящих через кости. Кожу Наварры покрывали ужасные шрамы, ноги были ампутированы от середины бедра. К его рукам, шее и культям ног были подсоединены многочисленные трубки, и вещества, что текли по ним, явно не были обезболивающими.

— Мы на корабле Железных Воинов?

— Нет, — ответил Наварра. — Если бы.

— Что ты хочешь сказать? Где мы тогда?