— Остановите их! — взревел посланник ада. Волны демонов отхлынули от возведения корабля и на ветрах безумия ринулись в контратаку.

— Братья… — произнёс Кхи’дем, — вы многим пожертвовали ради остатков моего легиона. Благодарю вас, — он отступил от сервов и побежал обратно вдоль колонны.

— Что ты делаешь? — потребовал ответа капитан.

— Добываю время, — Саламандр остановился рядом с Экдуром и забрал ракетную установку легионера, а затем отошёл в сторону и направился прямо к Мадаилу, чей поднятый посох сиял с нарастающим жутким светом. «Безумие», — подумал Аттик, но передние демоны уже обрушились на них. Багровые и вооружённые клинками кошмары прокладывали себе путь к передним рядам через гротескных и грациозных тварей, в которых сочеталось подобие человеческой женственности с жуткими когтями и клешнями.

— В пламя битвы, — произнёс Кхи’дем, подходя к подножию ползущего холма. Он вскинул ракетную установку на плечо одной рукой и выстрелил. Ракета пролетела мимо демона. Мадаил захохотал, насмехаясь над одиноким космодесантником, и высвободил накопленную энергию посоха. Когда пурпурное пламя поглотило задние ряды колонны Железных Рук, сжигая воинов дотла и расплавляя доспехи, ракета достигла истинной цели. Кхи’дем не промахнулся, он попал в уголок глаза исполинского ящера и прошептал последние слова. — На наковальню войны…

Гигант зарычал и обернулся навстречу нападавшему. Прямо перед его глазами оказался огромный демон. Напрягшись и зарычав, хищник расшвырял своих соперников и обрушил весь свой огромный гнев на Мадаила. Стопа, превосходившая размером сверхтяжёлый танк, разнесла холм на части. Она раздавила Кхи’дема и погребла Мадаила под сотнями тонн плоти.

Демоны завыли и бросились на чудовище, осмелившееся совершить такое богохульство. Поток омерзительных тварей захлестнул ноги ящера. Его собратья, взревев, устремились на помощь. Наступление на Железных Рук дрогнуло. Теперь у Аттика было время, и он использовал его. Расстояние всё сокращалось, легионеры прорвались на плато прежде, чем их настигли новые волны демонов, а затем рота отбросила их. Порождения варпа обрушивались на них вновь и вновь, казалось, что им не было числа. Однако их предводитель исчез и, возможно, был уничтожен, поэтому демоны становились жертвами собственного Хаоса. Гнев делал их безрассудными, и они бились друг с другом за превосходство. Твари не могли остановить наступление.

Но сама численность порождений варпа делала исход неизбежным. Они разъедали строй. Дисциплина обеспечивала слаженность действий Железных Рук, но с каждым метром легионеров становилось всё меньше. А затем появились и крылатые демоны. Отделения Птеро и Лацерта бились с ними, но и этих тварей было бесконечно много. Они обрушивались на роту с такими пронзительными воплями, что Аттик видел, как на лицах сервов появлялись раны. Демоны летели по воздуху, словно плывя, и при этом напоминали морских тварей. Одна из них устремилась в изящное пике и обезглавила Танауру. Её тело пробежало ещё несколько шагов, словно удерживаемое верой, придававшей сил даже после смерти, и рухнуло перед Каншеллом.

— Император… — потрясённо выдохнул Йерун. — Император хранит. — Он выстрелил вверх, опалив лазерным огнём брюхо демона. Тот завизжал и свернул в сторону, прямо на поток болтерных снарядов Дарраса, а затем рухнул на землю, бьясь в судорогах.

— Император… — повторял вновь и вновь Каншелл. Его глаза расширились и не моргали. — Император… Император….

И Аттик понял, что слышит молитву, единственные слова, на которые у Каншелла ещё хватало дыхания и мысленных сил. Религия маленького человека позволяла Йеруну продолжать сражаться, и это вызывало у капитана отвращение. Значит, так выглядит верность смертных Императору? Суеверное поклонение, насмешка над истиной, ради которой Император и его Легионес Астартес пожертвовали столь многим? Если так, то какой во всем этом был смысл?

У Аттика был долг. У него была война. У Аттика были факты и верность тому, что делало его легионером Железных Рук. Хотя бы этого было достаточно.

На плато за шахтой наступление продолжалось через развалины поселения, а затем рота начала подниматься по последнему склону. Монолит ждал Аттика. Он казался спокойным, возвышенным настолько, что ему не было дела до жалких тревог существ на земле. Безразличным. Монолит пульсировал сиянием великого неистовства, буйства Хаоса.

Позади вспыхнул другой, ослепительный свет, словно Пифос впервые за все времена озарил истинный восход, но он нёс не жизнь, а обещание крематория. Аттик обернулся. Свет исходил из одного из огромных ящеров. Он рассёк чудовище, а затем разнёс на части. И из самого сердца взрыва на тёмной комете вылетел Мадаил.

Выжившие воины штурмовых отделений и Гвардейцы Ворона бросились навстречу демону, и тот отмахнулся с безразличным нетерпением. Луч из посоха угодил в Лацерта. Пепел сержанта ещё только падал на землю, а демон уже убивал его братьев.

До пророка варпа долетел лишь Птеро. Он приземлился на шею Мадаила и вонзил молниевые когти в правый глаз твари, не отрывавшей взгляда нагрудных глаз от целей на земле. Чудовище просто протянулось правой рукой и, подражая атаке Птеро, вонзило огромные когти в его нагрудник. Гвардеец Ворона содрогнулся, но ударил вновь в пробитый глаз. Рука Мадаила сжалась в кулак, а затем, вырвав сердца космодесантника, раздавила их. Птеро упал, и считанную секунду спустя приземлился Мадаил, раздавив и испепелив всё вокруг на расстоянии пяти метров. На мгновение от брата Камна остался лишь механический силуэт, а затем и он исчез.

Демон изверг смерть, но он промахнулся мимо цели. Эрефен перешла на бег в последние мгновения перед ударом.

«Она видит тебя, — подумал Аттик, — тебе не застать её врасплох».

Настало время последней расплаты. Они добрались до монолита. Эрефен пробежала мимо Аттика.

— Время, — прошептала она. Движения астропатессы были странными, дикими рывками, вновь напомнившими Аттику о марионетках. Он видел, как воля Эрефен становится кукловодом её тела.

Демоны обрушились на последних выживших воинов 111-й клановой роты.

И Эрефен прикоснулась к башне.

Сила жадно поглотила её, словно наконец-то пойманную добычу. Эрефен позволила это сделать. Её окружили просторы совершенного безумия. Но она была не просто плывущим по волнам огоньком, ждущим поглощения. Психические силы Эрефен, пусть и не слишком могучие, были такими же настоящими, как и у башни. Она использовала свою материальность как якорь. Ридия выковала из своей личности адмантиумное ядро. Она сдерживала атаки. Из всепоглощающего притока откровений Ридия вырвала зерно истины — корпуса мёртвых кораблей, плавающие вокруг точки Мандевилля Хамартии. Мины себя оправдали. Астропатесса сделала это маленькое торжество оружием. Она использовала его, чтобы выковать свою военную песнь.

Мы ранили тебя. Мы раним тебя. Я раню тебя. Она стала единственной целью.

Она стала голосом. Посланием. Криком и предупреждением.

Варп был бесконечностью. Варп был ничем. Между Пифосом и Террой не было пространства.

Эрефен собрала всю свою волю, черпая силу в последних искрах жизни. Она использовала идеальную, безумную ясность аномалии. Она приготовилась послать свой крик через небытие.

Пульсирование исполинского здания замерло, дрогнуло, и Мадаил завыл проклятия, раскалывающие кости воздуха. Тварь бросилась на Эрефен. Аттик, прыгая с демона на демона, карабкался по лавине искажённой плоти варпа. Даррас бежал за ним, и они вместе оказались перед громадной тварью. Сержант ударил клинком в грудь Мадаила. Глаза захлопнулись. Клинок раскололся. Демон зарычал, пронзая Дарраса посохом. Оружие прошло сквозь тело, врезавшись в корчившихся у них под ногами порождений варпа. Мадаил напрягся, пытаясь вырвать его. Аттик сделал последний прыжок, бросая себя с поднятым цепным топором на чудовищную башку.

Голова дёрнулась вбок и вперёд. Челюсти сомкнулись на поясе Аттика и сдавили его, круша броню. Перед глазами вспыхнули предупредительные руны. Капитан не обращал на них внимания. Он не чувствовал боли.