Одновременно римляне атаковали и с моря. Флот с установленных на судах метательных машин обстреливал стены и башни, а под прикрытием шквала метательных снарядов высадился десант и пошел на приступ.

Через два часа штурм был отбит. Пунийцы торжествовали победу и не сомневались, что им удастся продержаться до прихода армии Газдрубала. Сципион отвел в лагерь пострадавшие войска и послал вместо них свежие манипулы. Бой возобновился. Настал полдень. Публий поднял Марция с его отрядом и сказал:

«Пришел решающий момент битвы. Вам предстоит совершить невозможное. Однако то, что непосильно людям, доступно богам. А боги с нами. Еще зимою бородатый Нептун указал мне путь в этот город, и только что он вновь предстал предо мною и велел следовать за ним. Нептун открыл нам дорогу к победе. Вон там лагуна, правее песчаной косы вы войдете в воду, и она расступится пред вами! Вперед, море в нашей власти, ибо нас ведет его владыка!»

Солдаты бросились в залив, и вода действительно стала стремительно отступать. Лагуна мелела на глазах, обнажились песчаные островки. Самые неудачливые солдаты промокли едва выше пояса. Воодушевленные таким чудом легионеры на едином дыхании форсировали залив и взлетели на стену, которая здесь была гораздо ниже, чем со стороны материка, и охранялась слабее в расчете на защиту морских вод, причем к тому времени и последние пунийцы оставили эти укрепления, отвлеченные боем в других районах. Римляне молниеносно ворвались в город и, сокрушая все на своем пути, пробивались к передним воротам. Увидев, что город захвачен с тыла, пунийцы пали духом и стали спасаться, кто куда сможет. Большинство их укрылось на вершинах двух городских холмов, на одном из которых находилась крепость. Римляне с двух сторон взломали ворота и овладели городом.

Сципион, глядя со склона Меркуриева холма, где был лагерь, на стены, по которым сновали его легионеры, украдкой вытер слезу. «Ну, Ганнибал, я сделал навстречу тебе первый шаг», — прошептал он. Еще зимою Публий продумал все тонкости этой операции, зимою оценил значение Нового Карфагена в испанской войне и преимущество внезапности, тогда же узнал от иберийских рыбаков об отливах в лагуне, происходящих в определенное время и вызываемых то ли береговыми ветрами, то ли иными причинами, тогда же знатоки сделали для него прогноз. Ко всему он подготовился и все знал заранее, но опасения не покидали его до последнего мгновения, слишком велик был риск, слишком отчаянной была операция, в которой малейшая осечка грозила катастрофой. Теперь же дело сделано. Публий почувствовал крайнюю усталость, у него болели руки, ноги и даже грудь, будто он сам бежал к стене, карабкался по лестнице ввысь, размахивал мечом и падал в ров.

Усилием воли Сципион стряхнул с себя расслабляющие эмоции, собрал подходящий отряд и вошел в город. Оценив ситуацию, он послал Луция Марция с тысячей солдат на второй холм, и скоро враг оттуда был выбит. После этого, поняв безвыходность своего положения, сдались и защитники крепости.

День еще не закончился, когда римляне стали полноправными хозяевами города. Неизрасходованный боевой пыл солдаты обратили на мирных жителей, грабили и убивали всех, попадающихся под руку. Публий понял, что роль полководца после сражения не менее важна, чем в ходе его, и решил вмешаться в представший ему хаос. С небольшой свитой он двинулся по улицам, призывая по именам встречающихся центурионов. Скоро он сколотил мощный отряд из дисциплинированной части войска и с его помощью еще до наступления темноты усмирил буйство солдат.

На ночь Сципион оставил город попечению Гая Лелия и его моряков, а также отправил туда квестора Гая Фламиния, чтобы тот с утра без промедления занялся учетом добычи, сам же вывел войско за пределы городской черты и расположился на ночлег в прежнем лагере.

Ночь оказалась беспокойной. Кто-то шумно делил вынесенную из города добычу, кто-то похвалялся своими подвигами, кто-то стонал от ран, а другой оплакивал погибшего друга. Возбуждение реяло над палатками и отгоняло сон прочь. При таком звуковом и эмоциональном оформлении ночи Публий спать не мог, впрочем, сейчас он не уснул бы и в тишине. Он весь обмяк после многих часов душевного напряжения и жаждал забыться, но память, не давая ему покоя, постоянно возвращала его к событиям штурма, в голове носились обрывки его команд и донесений офицеров, он все еще невольно силился отдать какой-то приказ, казалось, что нечто он еще не успел сделать. Потом его сковало сонное оцепенение, сквозь которое еще прорывались впечатления дня, принимавшие теперь фантастические образы битвы химер и прочих чудовищ.

Утром Публий поднялся с ложа с больной головою, но после первых движений, после взгляда на поверженный город и торжествующий лагерь, ночные видения вытряхнулись из мозга, и сознание приобрело ясность.

В присутствии войска Сципион принес благодарственные жертвы богам и воздал хвалу солдатам. Затем он наградил отличившихся, тех, кого отметил вчера сам, и тех, кого рекомендовали военные трибуны и легаты. На самый почетный трофей — «стенной» венок, присуждаемый тому, кто первым взошел на вражеские укрепления, претендовал центурион Квинт Требелий. Однако тут в лагерь прибыл Гай Лелий с двумя сотнями моряков, и те заявили, что первым поднялся на городскую стену матрос Секст Дигиций. Разгорелся спор. Солдаты и матросы от соревнования в похвалах самим себе перешли к взаимным оскорблениям. Уже назревала рукопашная схватка, когда вмешался Сципион. Он назначил троих легатов, чтобы расследовать деяния вчерашнего дня и принять решение о награждении. Однако эта комиссия не могла дать ответ, удовлетворяющий обе стороны, и страсти продолжали нарастать. Тогда снова взял слово Сципион и объявил, что он своими глазами видел подробности штурма, о которых идет спор, потому ему и без разбирательства все было ясно, но он проверил своих людей и с удовольствием отмечает, что воины столь же неуступчивы в распределении добытой славы, как и при ее завоевании, чем подтверждается истинность этой славы.

— Итак, обе стороны правы! — воскликнул Публий. — Ибо Секст Дигиций и Квинт Требелий взошли на стену одновременно, но с разных сторон! Они оба достойны венка! И каждый из них получит его!

Тут солдаты и матросы с ликованием бросились в объятия друг другу. Прежде чем двинуться в город за добычей, Сципион, опасаясь погромов, еще раз обратился к солдатской сходке. Он сказал:

— Воины, я говорил вам прежде и повторяю ныне, что мы пришли сюда не как захватчики в чужую страну. Мы не за тем сражаемся здесь, чтобы ограбить и уничтожить Испанию, ибо воюем не с Испанией, а с Карфагеном. Через два-три года мы станем хозяевами этой земли, все, чем она обладает, будет принадлежать нам. Так привыкайте уже сейчас смотреть на богатства Испании как на свою собственность, на дикие племена — как на союзников и соседей на многие века. Уже сейчас ведите себя здесь как рачительные хозяева, берегите достояние Испании, устанавливайте дружбу с жителями. Пунийцев мы сразим мечом и копьем, а иберийцев, местных галлов и финикийцев — любезностью, милосердием и культурой.

После такого напутствия римляне вошли в побежденный город и занялись сбором добычи, сохраняя спокойствие и достоинство. В Новом Карфагене было захвачено четыреста катапульт, семьдесят пять баллист, множество «скорпионов», мечей, дротиков, семьдесят четыре знамени, почти три сотни золотых чаш, еще больше серебряной посуды, более шести тонн серебра в слитках и монетах, три с половиной тысячи тонн пшеницы и немногим меньше ячменя, шестьдесят три грузовых судна и восемь военных, а также огромное количество железа, бронзы, холста и кожи. В плену оказались десять тысяч мужчин городского населения, не считая рабов. Тех из них, которые имели гражданство Нового Карфагена, Сципион оставил на свободе, остальных объявил рабами Рима и большинство из них отправил гребцами на свой флот, а две тысячи ремесленников заставил работать на нужды войны, пообещав в скором времени отпустить их на волю. Квестору пришлось работать не меньше, чем накануне Сципиону.