В первое время римлянам весьма вредила конница осажденных, удачно действовавшая при внезапных вылазках. Римляне со свойственной им основательностью обдумали сложившуюся ситуацию и, как некогда, уступая пунийцам — великим мореплавателям — в соперничестве на водах, но, имея преимущество на суше, свели морской бой к сухопутному изобретением «ворона», так и теперь свою конницу они подкрепили пехотой. Несколько сотен велитов было обучено вспрыгивать на скачущих лошадей и также на всем ходу соскакивать с них. Они размещались за спинами всадников, а во время конной схватки спрыгивали на землю и засыпали врага дротиками. Всадникам после этого оставалось лишь завершить разгром противника. Более упорный соперник, наверное, нашел бы какие-либо контрмеры против такого маневра, но кампанцы, как только римляне продемонстрировали в действии этот прием, перестали высовываться из города и с тех пор уповали только на Ганнибала.
Пуниец обнадежил их, заявив, что римляне разбегутся в разные стороны, едва завидят его знамена. Однако в своих суждениях он отстал на несколько лет. При всем уважении к нему консулы все же остались на месте.
Ганнибал достиг Капуи ускоренным маршем с войском налегке, без обоза. Удар на осадные укрепления был произведен одновременно с двух сторон. Карфагеняне атаковали с внешней стороны блокадного кольца, капуанцы и пунийский гарнизон по согласованию с ними — с внутренней. Против Ганнибала сражался Фульвий Флакк, кампанцам противостоял Аппий Клавдий. Сражение было упорным, и римляне выдержали натиск. Ганнибалу не удалось прорваться к своему союзнику. Не помогла и очередная его хитрость. В римский лагерь пробрались переодетые в легионеров бруттийцы, которые, суматошно бегая между рядами палаток, кричали, что Ганнибал победил и консулы велели всем покинуть укрепления и спасаться, кто как сможет. Но все затеи Пунийца в своей основе были похожи одна на другую, римляне в достаточной степени изучили его нрав, а потому теперь быстро разобрались, в чем дело, и схватили провокаторов.
В конце битвы получил тяжелую рану Аппий Клавдий. Его отправили в Рим на лечение, но вскоре он умер.
Ганнибал, отчаявшись спасти союзников силой, решил действовать хитростью. Он шумно, с грабежами и насилиями двинулся к Риму.
В столице сразу поднялся переполох. Женщины, разметав по плечам волосы, шарахались от дома к дому и вопили о приближении неминуемой смерти. Их некому было усмирить, так как мужчин в городе осталось мало. Из ближайших сел пришли беженцы вместе со скотом. Улицы запрудили толпы, к плачу примешались мычание и блеянье.
Сенаторы собрались в курии и обсуждали меры по спасению города. Многие предлагали бросить все боевые операции в Италии и стянуть войска к столице. Тут среди этого сумбура раздался голос разума Рима — заговорил Фабий Максим. Он объяснил, что не штурмовать Рим идет Ганнибал, а спасать Капую. «Ведь и после каннской победы он посчитал себя недостаточно сильным для взятия такого могучего города, — говорил Фабий, — теперь же при нем нет даже обоза, без которого при самых благоприятных обстоятельствах ему не продержаться под стенами дольше нескольких дней. Ганнибал не угрожает Риму, но лишь пугает нас, чтобы мы сняли осаду с Капуи или же разделили свои силы. Поддаться на его хитрость — позор». Слова Фабия в какой-то степени образумили собрание. Но все же сенат постановил призвать Фульвия с частью сил на помощь городским легионам.
Тем временем в Риме начали укреплять защитные сооружения и готовить все необходимое для обороны. Сенаторы целыми днями находились на форуме, чтобы успокаивать людей и давать разъяснения интересующимся по поводу сложившейся вокруг города обстановки, а также для оперативности в решении возникающих по ходу дела вопросов.
Фульвий Флакк часть войска оставил под Капуей, а с шестнадцатью тысячами отборных сил двинулся к столице и вскоре вступил в город через Капенские ворота. Римляне стали несколькими лагерями в районе Коллинских и Эсквилинских ворот, то есть на том направлении, с которого подступал враг.
Ганнибал остановился в трех милях от города. С конницей он подъехал к самым стенам, любуясь на камни, в совокупности носящие имя его заклятого врага. Римляне выпустили своих всадников и в конной схватке отбили противника.
На следующий день оба войска выстроились для сражения, но вдруг небеса разразились яростным ливнем и градом. Назавтра повторилось то же самое. Пунийцы посчитали, что боги на римской стороне, и пали духом. Досаду Ганнибала усилила психологическая хитрость римлян, рассчитанная на его непомерное самолюбие. На форуме объявили, что продается участок в окрестностях города, как раз там, где стоял лагерь карфагенян. Тут же разгорелось соперничество между покупателями, и земля, попираемая пунийскими сапогами, была продана по довольно высокой цене, словно и не существовало никаких препятствий для ее обработки. Ганнибаловы шпионы, естественно, рассказали об этом эпизоде Пунийцу. Тот был взбешен, немедленно собрал наемников, ибо не имел иной публики, и объявил, что он за бесценок продает римский форум.
Трудно сказать, купил ли какой-нибудь африканец ростры, храмы и торговые лавки в центре Рима, но, несомненно, Ганнибал уходил от столицы ненавистного государства вдвойне обиженным. Ему не оставалось ничего иного, как вернуться на юг Италии.
Кампанцы поняли, что настала пора сдаваться. Ганнибал им не помог, богам можно молиться, но нельзя призвать их с войском на выручку. Некоторые предлагали воззвать к милосердию римлян, однако трезвые головы их образумили, напомнив им всю глубину преступления против Рима, ведь они добровольно перешли на сторону заморского врага, совершили это в самый страшный для римлян период, жестокой пыткой замучили римский гарнизон, при всем том еще и насмехались над несчастьями тех, кого они предали, и наконец заботливо приютили у себя африканских наемников.
Римляне объявили, что если кто-либо из кампанцев перейдет к ним до определенного дня, то ему сохранят жизнь и свободу. Но и после этого осажденные не тронулись с места, страшась гнева римлян. Леденящий душу ужас наводила на жителей Капуи непоколебимость римлян в их вражде, проявившаяся в том, что даже угроза собственному городу не ослабила их решимости покарать изменников.
Толпа голодных отчаявшихся граждан металась по городу, призывая знать собраться и найти путь к спасению. Однако нобили давно все поняли и не желали еще что-либо обсуждать. Тогда плебс насильно согнал аристократов в зал для заседаний. Преодолевая апатию обреченности, капуанские сенаторы поговорили кое о чем и на том решили разойтись, но напоследок один из них высказал единственную за весь день разумную мысль. Его звали Вибий Виррий. Он объявил, что устраивает пир, который завершит кубок с ядом, пущенный по кругу. На этот пир Виррий любезно пригласил всех знатных граждан города.
Двадцать семь лучших людей государства разделили трапезу Вибия Виррия. Пока аристократы пировали, слуги во дворе разводили костер, предназначенный для сожжения их тел, ярко пылавший в ночной тьме. При первых признаках утра гости Виррия вслед за хозяином пригубили спасительный кубок с отравленным вином и благополучно умерли, прежде чем малодушные соотечественники открыли перед врагом центральные ворота.
Итак, римляне вошли в Капую. Они не грабили, не убивали, а с холодным презрением велели привести к ним нобилей и сдать все предметы роскоши. Знатных капуанцев заковали в цепи и отправили в тюрьму в соседний город. Золото и серебро, которое побежденные сложили у ног римлян, отправили в столицу.
Фульвий Флакк твердо решил казнить капуанских сенаторов. Он торопился с исполнением своего замысла, боясь, что ему воспротивятся в Риме, и поспешно прибыл к месту заключения пленных. Когда по приказу Фульвия капуанцев уже вывели из подземелья для расправы, проконсулу передали письмо из Рима. Он отложил послание сената в сторону, провел казнь и только после этого вскрыл письмо. Там, как он и полагал, предписывалось помиловать пленных, однако было уже поздно. Тут, проникшись впечатлением от сцены расправы, один свободный кампанец, верно служивший римлянам, заявил, что, лишившись Отечества, не желает жить и просит казнить его вместе с согражданами. «Не могу, — разведя руки, сказал Фульвий, — постановление сената это запрещает». Простых кампанских жителей расселили по разным городам. Капую отдали окрестным селянам и вольноотпущенникам только лишь как место жительства. Отныне Капуя не имела своего сената, магистратов, законов, она перестала существовать как государство и больше никогда никого не могла предать.
