В этом деле Сципиону успешно подыгрывали его друзья, в первую очередь — Гай Лелий. Брат Луций весьма охотно усваивал местные нравы и способ времяпрепровождения, но не всегда в полной мере владел собою, потому иногда обижал сицилийцев прорывающимся сквозь природное добродушие высокомерием победителя. В целом окружение Сципиона, стремившееся сочетать в себе достоинства римлян и эллинов, добилось существенного морального успеха в провинции. Греки с восторгом обнаружили принципиальную разницу между этими образованными, обаятельными римлянами и пришельцами из Африки в пестрых одеяниях с кольцами в носу и ушах. Правда, карфагеняне тоже перенимали эллинские нравы, но, в основном, в области роскошного образа жизни. В пьянстве и разврате они не уступали грекам, в вульгарном богатстве и изнеженности — превосходили их, но в общении по-прежнему выглядели варварами. Если кто и занимался в Карфагене науками и искусствами, так это большей частью переселенцы из эллинистического мира.
Причем, уделяя повышенное внимание грекам, Сципион проявлял благосклонность и к коренным народам Сицилии. Заводил он дружбу и с местными пунийцами, внушая окружающим мысль, что враг Рима — только Карфаген, но не финикийский народ, который сам немало пострадал от владычества корыстного африканского господина.
Вскоре Сципиону представилась возможность от скрытой идеологической борьбы с потенциальным соперником, облеченной в форму изысканных светских развлечений, перейти непосредственно к боевым действиям против реального врага. Из Италии возвратились его посланцы из числа локрийских изгнанников и принесли обнадеживающие сведения. Когда граждане Локр, обольщенные каннским успехом карфагенян, изменили Риму и передали город африканским завоевателям, многие сторонники римлян, проявившие верность старому союзнику тем, что позволили спастись римскому гарнизону, были вынуждены расстаться с Родиной и переселиться в другие места. Особенно значительные колонии этих беженцев образовались в Регии и Сиракузах, к ним теперь и обратился Сципион. Благодаря обещанной консулом помощи изгнанники обрели надежду вернуться в свой город и, более того, занять там привилегированное положение. Воспрянув духом, они восстановили прежние связи с соотечественниками, оставшимися в Локрах, и подготовили почву для восстания.
Разведчики доложили Сципиону, что с группой граждан Локр, пользующихся доверием пунийцев, достигнута договоренность об оказании помощи римлянам в овладении городом, а общее настроение жителей, уставших от своевольного хозяйничанья карфагенян, попирающих основы официально равноправного союза, сулило поддержку отряду Сципиона, едва он войдет в пределы городских стен. Последние сведения имели для Публия особое значение, поскольку, не располагая возможностью ввести в Италию большие силы, он должен был рассчитывать на содействие местного населения.
Уточнив совместно с локрийцами детали предстоящей операции, Сципион отправил к Локрам два воинских подразделения, одним из которых командовали военные трибуны Марк Сергий и Публий Матиен, а другим — Квинт Племиний — энергичный, способный италиец, оказавший консулу существенную помощь при вербовке добровольцев за пределами Лация. Общее руководство Сципион поручил Племинию, желая этим подчеркнуть, что захват города осуществляется вспомогательными силами, и тем умалить степень своего вмешательства в дела чужой провинции.
К коллеге по консульству, Лицинию Крассу, Публий послал гонца с сообщением о готовящемся предприятии, однако, во избежание утечки информации и прочих осложнений, устроил это таким образом, чтобы тот явился в лагерь второго консула уже после взятия Локр. Сам Сципион с третьим отрядом перебрался из восхитительных Сиракуз в Мессану, желая быть как можно ближе к месту событий.
К назначенному времени Племиний тайно привел воинов в окрестности Локр и ночью с помощью сигнальных огней дал знать заговорщикам о готовности к атаке. Те спустили со стен лестницы и провели римлян сразу в крепость. Когда карфагеняне очнулись от сна и взялись за оружие, римляне уже захватили ключевые посты цитадели. В это время заговорщики подняли панику в самом городе, чем еще сильнее испугали пунийцев. Те решили, что весь город захвачен римскими войсками, и без боя отступили во вторую крепость. Однако пока на этом все и закончилось; в городе возникло противостояние соперников при некотором превосходстве римлян за счет благоволения к ним местных граждан. В течение нескольких дней противники регулярно совершали вылазки из своих убежищ и каждый раз после недолгой безрезультатной схватки вновь укрывались за стенами крепостей. Вскоре к Локрам стали подтягиваться пунийские подразделения, ремеслом убийц и грабителей добывавшие пропитание войску Ганнибала в окрестностях города. Наконец сам Ганнибал решил почтить Локры вниманием и с передовой частью войска грозно двинулся к побережью.
Прослышав об активности Пунийца, Сципион и обеспокоился, и обрадовался одновременно. Труды по духовному покорению Сицилии и подготовке грядущего завоевания Ливии не позволяли ему отвлекаться и затевать какое-либо серьезное предприятие в Италии, тем более, что, по его мнению, настоящее, сокрушительное поражение карфагенянам можно нанести только в Африке, и никакая неудача на чужбине не сломит могущества вражеского государства. Но слишком долго Публий, будучи военным трибуном в войсках Корнелия Сципиона, Семпрония Лонга, Фабия Максима, Теренция Варрона и Эмилия Павла, отступал перед победоносным Пунийцем и слишком много одержал побед над карфагенянами в качестве полководца, чтобы упустить шанс встретиться с хваленым Ганнибалом при равном положении их званий и войск.
Все же он обуздал свои чувства и переправился в Локры с десантом, достаточным лишь для защиты города, но Луцию Сципиону в Мессане и Гаю Лелию в Сиракузах поручил готовить легионы к переброске на италийский берег в случае разрастания конфликта.
Тем временем Ганнибал подступил к Локрам и попытался с ходу овладеть городом. Но Квинт Племиний четко наладил оборону и успешно отразил как нападение пунийцев из второй крепости, так и попытку атаки со стороны Ганнибала. Карфагенский вождь понял, что для достижения победы придется немало потрудиться, и вернул войско в лагерь. Пока пунийцы готовили штурмовое снаряжение к следующему дню, вечерней порою тихо и незаметно для них в локрийскую гавань вошла эскадра Сципиона.
Всю ночь Публий рассылал и опрашивал разведчиков, несколько раз сам обошел городские укрепления и осмотрел ворота. Только в четвертую стражу он предался покою на жестком походном ложе.
Недостаток сна восполнился воодушевлением, вызванным предстоящим делом, и утром Сципион чувствовал себя бодрым и радостным. Стоя на высокой башне, он жадно прислушивался к звукам сигнальных труб в обоих пунийских станах и с цепкостью хищника всматривался в строящиеся ряды самоуверенных африканцев Ганнибала. Ему было видно, как сам полководец прошел на возвышение и обратился к наемникам с короткой напутственной речью. При этом ему показалось, будто Ганнибал прихрамывает и сутулится, правда, едва заметно, но достаточно для того, чтобы наблюдательный человек обнаружил изменения в осанке карфагенянина, происшедшие за двенадцать лет бесплодной войны. Публий обратил внимание на то, что вначале Пуниец намеревался выехать перед строем на коне, поскольку на ровном месте пешего его не было бы видно всему войску и воззвание к воинам не произвело бы на них должного впечатления, но потом передумал, отослал коня обратно и велел насыпать небольшой холм. Наверное, он посчитал, что появление полководца перед строем верхом на коне предполагает его дальнейшее участие в битве, а после ранений под Сагунтом и Плаценцией он предпочитал руководить сражением из безопасного места.
Все эти подмеченные Сципионом нюансы в поведении соперника, которые в той или иной мере раскрывали его характер и душевное состояние, тогда как тот вообще не подозревал, с кем ему предстоит вступить в бой, давали Публию моральное превосходство. Он нервно повел плечами; ему не терпелось скорее схватиться с врагом. Много лет Сципион мечтал о таком дне, и теперь он упивался предвкушением битвы.
