– Он не от пытки бредит, – с поклоном доложил раб-лекарь, осмотрев больного. – У него внутренний жар. Внешний холод, войдя в человека, легко превращается в жар. Здесь нужно применить заячий корень и траву шандра. А также натирание тела смесью масла и вина.

– Какие там корни и натирания! – огрызнулся недовольный лохаг, – отправить его в рыбные ямы! Там с рабами пусть и находится. Скоту лечение не нужно, сам поправится. А потом мы еще раз допросим его. Огнем развяжем язык ему! Не выдержит, сдохнет – тем хуже для него!

Савмака отнесли в холодный сарай с ямами для засолки рыбы, сейчас порожними или заполненными до половины вонючим тузлуком и остатками рыбы.

– Тише вы! – сердито прикрикнул Абраг на рабов, что громко обсуждали судьбу Савмака, брошенного в угол на солому. – Разве не видите, душа в человеке еле держится… И бесы безумия овладели им… Бандак, принеси воды!

Молодой говорливый раб метнулся в темноту и скоро принес черепок с водой. Старый Абраг строго взглянул на Бандака и осторожно взял сосуд обезображенными от труда и сырости руками.

– А ну, брат, испей водицы, – произнес он тоном терпеливой няньки, став на колени около больного. Но тот резким движением руки расплескал воду. – Безумен, безумен, – покачал головой старый раб. – А ну, несите воды еще раз!

После нескольких неудачных попыток удалось влить в рот Савмаку глоток воды. Абраг стал осматривать ссадины и раны на теле нового товарища, все время покачивая головой.

– Ай, ай, – говорил он, – все руки порвали веревками и на ногах следы веревок… Горько тебе было, брат, на дыбе, верю тебе, ибо сам испытал эту долю.

С удивительным терпением Абраг возился с бредящим больным, укрывал его соломой и лохмотьями, кормил тюрей из размоченных кусочков ячменной лепешки и часами сидел около, слушая бессвязные, иногда удивительные речи.

– Слушай, дядя Абраг, – с лукавыми искорками в глазах говорил Бандак, – а ведь здорово он придумал – завести девку-то Саклееву в склеп?.. Вот это парень по мне!.. Эх, я бы хотел так же!

Рабы, что сидели поодаль вокруг грубого очага, сдержанно смеялись.

– Говорят, – продолжал веселый молодой раб, – они шли голые по улице и все смотрели на них.

– Перестань болтать, мельница пустая, – остановил его дядька, – ничего ты не понимаешь! Тут дело, оказывается, куда побольше бабьего… О великие боги!.. Не то диво, что такой видный парень с девкой в склепе спрятался, а другое…

– Что? Что? – в один голос зашумели рабы, всегда мучимые любопытством, как и голодом. – Что узнал ты, говори!

– Многое узнал, да надо держать язык за зубами! Мы сидим в своей протухлой яме, да на свою долю горькую плачемся, а люди-то, оказывается, дело делают! Борьбу готовят!

– Борьбу? – словно проснулся мрачный Мукунаг. – Борьбу?.. С кем?.. С хозяевами?

– А то с кем же еще, с девками, что ли?!

– О!.. – сжал кулаки Мукунаг. – Я убивал бы всех подряд! От мала до велика! Весь город спалил бы начисто!.. Неужели Савмак этот, что у царя в друзьях был, тоже?

– Что «тоже»?

– Ну, бороться хотел?

– Да еще как! – оживился Абраг. – Вы только помалкивайте! Не время говорить об этом, не наша это тайна – не нам ее и обсуждать!

– Хо-хо-хо! – залился смехом полоумный Пойр. – Я тоже хочу бить надсмотрщиков!

– Тише ты!

Кто-то неизвестный передал в рабское общежитие хлеб, мясо и вино. Абраг с большими трудностями вливал в рот Савмаку вино с тюрькой. Через несколько дней больному стало легче, он перестал бормотать, уснул спокойно.

– Крепок парень! – удовлетворенно заметил вслух Абраг. – Видно, такого и дыба не берет!.. Поправится!

На следующий день вся невольничья артель сгрудилась вокруг ложа больного, когда он впервые пришел в сознание и, полулежа на соломе, водил глазами по бородатым лицам, возможно принимая их за продолжение бреда.

– Успокойся, приди в себя, брат, – с нежностью, так странно звучащей в хриплом голосе, произнес Абраг, гладя корявой рукой свалявшиеся в войлок кудри Савмака, – среди друзей ты, среди своих.

– Среди своих? – порывисто, но словно сквозь сон проговорил тот. – Так Лайонак уже вернулся?.. Палак в Пантикапее?

Все было рассмеялись, но Абраг зашипел на них и разогнал по углам.

– Нет, не вернулся еще Лайонак, видно, скоро вернется… Да ты не думай о нем, ведь еще болен ты…

Послышался окрик, надсмотрщик приказал идти в засолочные ямы для очистки их, пока не настали морозы. Это была большая работа перед началом зимы.

– Идите, – сказал Абраг, – а я задержусь. Ты, Мукунаг, будь за меня.

Оставшись наедине с бывшим царским слугой и стражем, а теперь невольником, Абраг стал вытаскивать откуда-то спрятанные хлеб и вино, желая накормить товарища.

На другой день, отправляясь на работу, рабы увели с собой и Савмака, который хотя и не имел сил работать, но, находясь возле них, не мог быть тайно уведенным стражами. Зная, что Савмака снова ждет пытка, Абраг и вся артель решили не выдавать его страже, даже если бы пришлось оказать сопротивление.

– Нельзя его сейчас отпускать, – говорил Абраг товарищам, – он после болезни слаб стал, а вдруг не выдержит и выдаст все, что знает. Тогда многие головы полетят прочь.

– Не выдадим его! – пробурчал решительно Мукунаг.

– Отстоим! – согласились остальные.

Для них появление Савмака было чем-то вроде проблеска в безрадостной жизни. Тайна, на которую намекнул Абраг, заставляла всех строить предположения и с любопытством поглядывать на загадочного узника со столь удивительной судьбой.

Однажды, когда все уже спали, Савмак сидел в углу и, глядя на угли очага, думал о том, с какой теплотой и дружественностью отнеслись к нему рыбные рабы, эти парии среди невольнического мира. Его потрясла картина их жизни и труда. Одетые в лохмотья, они копошились в вонючих ваннах, выгребая оттуда остатки гнилой рыбы, вычерпывая соленую жижу. А потом, вечером, сидя перед очагом, промывали и сушили свои язвы и красные, мокнущие пятна на руках и ногах. Питание этих людей едва ли удовлетворило бы самое неприхотливое животное. К тому же они были ослаблены недоеданием и сыростью своих жилищ, вернее – убежищ, многие страдали болями в животе и стонали по ночам. Казалось, солнце отвернулось от этой провонялой трущобы, а свежий ветер старался обходить ее стороной. Вечный полумрак и спертый воздух являлись той средой, в которой жили и умирали эти несчастные. Савмаку показалось, что деревня, в которой он родился и рос, была раем по сравнению с этой преисподней.

И несмотря на все, он встретил под лохмотьями и страшными лицами настоящие человеческие души, способные чувствовать, как и у всех остальных людей. Неправдоподобным видением представлялась отсюда жизнь акрополя с его дворцами, роскошью и пирами. Чудовищная разница в жизни той и этой рождала острое чувство протеста и разжигала жажду того всеобщего разрушения, о котором всегда твердил Мукунаг, этот озлобленный, рычащий раб.

– Не спишь? – спросил негромко Абраг, подсаживаясь рядом.

– Не спится.

– Да, брат, трудно уснуть, когда одна пытка за спиной, а другая впереди. Не иначе, как вспомнит о тебе Саклей и пришлет людей взять тебя. Но не пугайся, наша артель, а за нею и все остальные, что на рыбном деле работают, порешили не отдавать тебя в руки палачей!

– Да разве вас спросят?

– Спросят, брат мой, да ответа не получат!

– Не следует делать этого! Пускай я один пострадаю за свои дела, а не все вы!

– Нет, Савмак, мы уже все обсудили, и ничто не помешает нам сделать как задумали. Ибо известно стало, что ты за свободу рабов ратуешь вместе с такими смелыми молодцами, как Пастух! А раз так, то нам с тобою по пути. Ты – наш, мы – твои. Вместе будем бороться!

– Откуда ты взял это?

– Все ты в бреду высказал!.. Саклею не надо было тебя пытать, а посидеть около тебя одну ночь – ой, много узнал бы он!.. Ну, да теперь этого не будет… Сейчас хозяева слабы, хотя и мы не так уж сильны. Но если сплотимся, то многое можем сделать!.. Рабы решили драться за свободу!