– Хлеб? – вскидывали головы крестьянские представители. – Вы спрашиваете о хлебе?.. Да у нас крысы и те скоро подохнут, так как им нечего грызть. А у крестьян разве что возьмешь? Каждый старается зерно, если оно сохранилось у него, спрятать в землю, как золото.

Танай вспыхивал от досады, видя, что его соплеменники тоже кривят душой. Он знал, что в Неаполь идут непрерывно караваны с продовольствием и гурты мясного скота.

После отъезда родовых и общинных вожаков собрались на совет в шатре Фарзоя.

– Брать скот и хлеб силой, – горячился Мирак, – как это делали отцы наши!

– Негоже нам сейчас раздражать народ, – возражал рассудительный Танай. – Вся Скифия ждет от нас заступы от неправых дел, а мы грабить начнем!.. Вот тогда Дуланак и Гориопиф скажут людям, что мы – шайка разбойников, а не спасители. Надо придумать что-то другое.

– Что же другое, если войско растет, а кормить его нечем?!

– Я думаю, – поднялся Фарзой, – что мы проще сделаем это…

Все подняли головы и вопросительно уставились глазами на князя.

– Мы отнимем у врага тот хлеб, который он у народа берет. Как?.. А так. Окружим Неаполь конными отрядами, займем все дороги, отрежем город от степи. Все караваны, что в Неаполь идут, будем заворачивать в наш лагерь Вот и пропитание для войск. А в Неаполе голод начнется. Голодные князья-изменники много с нами не навоюют!

Уже первые разъезды «ястребов» пригнали в лагерь гурты скота. Мясо ели без меры. Костры пылали, котлы бурлили, разудалые княжьи сородичи оглашали окрестности песнями, криками и хохотом. Мирак смотрел на буйную вольницу нахмурившись. Он, как и Андирак, крепко не хотел возвышения рода Ястреба. Воинственность и драчливость были отличительными чертами, унаследованными «ястребами» от предков. Они ничего не боялись и любили рукопашные схватки.

Были отмечены драки и скандалы в лагере. «Ястребы» вели себя заносчиво и по всякому поводу, а то и без повода хватались за оружие.

Андирак, оставаясь наедине с Мираком, шептал ему:

– Эти чертовы «ястребы» только немного оперятся, так заклюют нас с тобою вместе с нашими ратями! Голытьба, нищета, но жадны, как волки, и рьяны в драке! Надо что-то предпринимать немедля!

– Подожди, не время сейчас… – мрачно бубнил Мирак, оглядываясь.

Танай и Пифодор представляли князю дело так, что драки хотя и недопустимы, но они говорят о боевом задоре воинов, что не так уж плохо.

– «Ястребам» надо вот что! – взмахивал Пифодор рукой, как бы рубя мечом.

– Боевого дела? – спрашивал Фарзой.

– Сечи кровавой!.. Их сейчас напустить на врага, они как демоны разить будут!

– Но смутьянов надо наказывать!

– Подожди, князь, не спеши с наказаниями. Задиры оправдают себя в битве. Пора в поход!

– Рад бы, но мы еще слабы. Не так ли, Танай?.. А у Гориопифа и Дуланака рати сильные и верные!

– Не все и у них в порядке, – горячо возражал Пифодор, – недаром они стали хитрость применять.

– Какую хитрость?

– А вот прикажи явиться Алмагиру, он хорошо знает, каков дух в стане врагов наших. Умеет, каналья, пронюхивать.

– Мало верю я Алмагиру, бродяга он, – покачал головой Фарзой, – однако зови его сюда!

Алмагир явился с обычной лукавой усмешкой на бородатом лице. Он предстал перед князем в шлеме и с мечом.

– Сильны рати князей неапольских? – спросил Фарзой.

– Князья сытно кормят своих людей, воины их хорошо вооружены и уверены, что делают правое дело. Только что прибыли из города перебежчики и сообщили новость: в городе стало хуже с хлебом и мясом. Но винят в этом не своих князей, а тебя.

– Почему меня?

– А кто отрезал привоз продовольствия в город? – усмехнулся Алмагир, пощипывая бороду.

В его глазах чувствовалось скрытое неодобрение.

– Это верно, мы отрезали… Хлеб и мясо нужны нам… Что еще говорят?

– Называют тебя разбойным князем… Прости, князь, не смею всего молвить.

– Говори все, не бойся, я не Гориопиф, за правду не казню.

– Князья перед войском выступали и народ неапольский собирали на площади. Называли тебя вероотступником, и многие им поверили. Ты, говорят, поклонялся эллинским богам на Родосе. И с тобою жрец черных богов родосских.

– Жрец?.. Тьфу, какая ложь! Да кто те это, жрец-то?

– А Пифодор!

Раскатистый хохот заставил дрогнуть полотнище шатра. Пифодор упал на кошму и катался в неудержимом смехе.

– Я… я жрец!.. Хо-хо-хо!.. Вот спасибо князьям, что дали мне хорошую должность! Хлебную и спокойную! После рабского хомута и пиратского кинжала – жреческий жезл!.. Неплохо!.. Разреши, князь, передать благодарность Дуланаку и Гориопифу!

Алмагир удивленно посмотрел на смешливого черномазого грека и продолжал:

– Князья говорили, что ты прибыл взять в Скифии хлеб и скот для боспорского царя Савмака и его рабов. Что ты продался Савмаку и тебе ничего не стоит уморить голодом не только Неаполь, но и всю Скифию.

– Ах они подлые души! – возмутился Фарзой. – И люди верят им?

– Когда хлеба в города не стало – поверили… Князья же убедили народ в том, что это они упросили Митридата вывести войска из Скифии, что благодаря им теперь Скифия опять свободна, но Фарзой хочет помешать мирной жизни. Будто ты решил обманом и силой превратить скифов в рабов Савмака.

– Так и говорили?

– Так утверждают перебежчики, в том числе и «ястребы», которые жили в городе. Позови их, они подтвердят. Теперь князья взялись за твоих «ястребов» – хотят уничтожить их поголовно. Это, мол, разбойный род.

– Будь они прокляты, но это им не удастся!.. Что еще?

– Князья разослали гонцов по всей стране, чтобы растолковать народу степному, что понтийцы уже ушли, воевать не с кем, надо собирать Великий Круг всего народа и выбрать для Скифии царя. А Фарзоя, как изменника, слугу боспорского, изгнать или убить! С кем, мол, он воевать собирается, как не с народом скифским, если понтийцы сами ушли?..

Такие сведения вывели Фарзоя из равновесия. Он с проклятиями метался по шатру, крича:

– Подлые изменники, они хотят обмануть народ! Они задумали истребить мой род! Ведь Диофант никуда не уходит, он собирает войско для отправки на Боспор! И как только расправится с Савмаком, так сразу же вернется в Скифию и тогда уже наденет нам Митридатово ярмо навеки!.. Это же военная хитрость!

При этих словах лицо Алмагира несколько повеселело. Видимо, и в его душе нашли место сомнения, верен ли путь молодого князя. Он закивал головой.

– О преславный князь, – с большой радостью и облегчением отозвался он, – кажется, и я теперь понял, что ты прав. В лагере-то уже сеют слухи против тебя… Поспеши, князь, надо сказать всему войску, почему ушел Диофант из Неаполя, в чем его хитрость.

– Понял и ты? – остановился перед воином Фарзой. – Понял, что собака всегда возвращается к недоеденному куску!

– Истинно, князь, понял!

– Вот пойди и расскажи об этом людям!

– Разреши молвить, князь.

– Говори.

– Сказать твоим воинам правду должны твои князья и воеводы. Только не такие, как Мирак… – он снизил голос, – что-то хмур он, и глаза горят недобрым… Лучше собери воинов и сам все разъясни им… А еще – надо людям и в Неаполе правду рассказать. Чтоб народ не отвернулся от тебя.

– Голова у тебя ясная, вижу я. Что же ты хочешь?

– Отпусти меня в Неаполь! Тайно проникну туда и всем людям и воинам правду поведаю!

– В Неаполь? – удивился князь. – А поймают тебя да за язык раскаленными щипцами?.. А?..

– Не боюсь, – тряхнул волосами воин, – много имею там друзей, приютят и спрячут меня. Послужу тебе, ибо вижу – правда на твоей стороне!

Фарзой старался прочесть на хитроватом лице воина его затаенные мысли. Тот бесстрашно посмеивался, теребя бороду.

– Кажется, что он обманет тебя, – сказал после его ухода Танай, – но что он может сделать против нас?.. Пусть идет, может, и принесет какую пользу.

Так решилась судьба Алмагира. Он переоделся пастухом и, взяв в суму отварного мяса и баклажку вина, покинул лагерь. Обстановка строгого порядка и постоянный надзор очень надоели ему. Непоседливый по характеру, он втайне не любил войсковую жизнь. Его тянуло на свободу, пожить более весело, чем в лагере. Пифодор дал ему на дорогу десяток серебряных монет, что для жителя степи составляло немалое богатство.