Гликерия вновь повернула лицо к рыбаку и всмотрелась в его коричневое лицо, задубленное морскими ветрами. Она уже воспользовалась однажды гостеприимством в богатом имении Саклея, была обласкана, как княжна, и… стала рабой!.. И теперь с недоверием испытующим взором старалась проникнуть в сокровенные мысли этого человека – с руками заскорузлыми и грязными, как у самого низшего раба, одетого в конопляные лохмотья.

Но, кроме душевной теплоты и ласкового участия к себе, она ничего не прочла в окруженных морщинами глазах рыбака. Ощупав кинжал у пояса, она сказала:

– Ты говоришь хорошо. Я согласна. Пусть уедут эти люди.

Ей не пришлось воспользоваться гостеприимством простого рыбака. Хотя она с лошадью стояла так, что ее прикрывали шесты с навешанными для просушки неводами, ее заметили. Раздался знакомый резкий, как удар хлыста, голос:

– А это чья лошадь осталась непогруженной? Демоны неповоротливые! Запорю! Сейчас же грузить!

Девушка инстинктивно прикрыла лицо краем плаща, но рука, смуглая и волосатая, с ярко накрашенными ногтями и золотыми кольцами, грубо сорвала плащ. Она подняли глаза. Перед нею стоял пораженный неожиданностью Олтак.

– Гликерия! – воскликнул он. – Вот это встреча!.. О великие боги!.. Я всюду искал тебя, был в горящем доме Саклея, хотел спасти тебя от разъяренной толпы!.. Но нигде не нашел!.. А ты уже тут!

– Да, я сама добралась до переправы.

– Ты едешь в Фанагорию?

– Я еду на ту сторону. А куда направлюсь дальше – еще не решила.

– Так в чем же задержка?.. Разреши, я заведу твоего коня на судно, ты сядешь поудобнее на тюки, и мы сейчас же отплывем! Это счастье, что я встретил тебя, милость богов!

В душе девушки шевельнулось нечто похожее на доверие. Ей надо было на кого-то опереться. В конце концов, Олтак был другом ее детских лет. Может, и у него осталось что-то хорошее к ней, кроме той бешеной страсти, с которой он добивался ее, и той ненависти, что загорелась в его душе после случая в склепе. Но она превозмогла это чувство.

– По-моему, это не милость, а коварство богов, – ответила она без улыбки. – Оставь меня здесь! Если я поеду в Ахиллий, то одна. Не забывай, что ты сын царя и едешь в свое царство, занять место отца. А я – любовница дворцового воина, ныне раба. И сама с позором продана в рабство. Я – беглая рабыня.

Олтак расхохотался легким, счастливым смехом.

– Ты раба здесь, на этой стороне пролива, но не на той! А что касается случая в склепе – мне уже все известно. Форгабак все рассказал мне. Ты хотела предупредить Савмака из благородных побуждений, желая спасти его от казни, как заговорщика. Почему ты сделала это – не знаю. Ты своевольница и жестоко наказана за свои капризы. Поедем на ту сторону, где Олтак тоже что-то значит! Я помогу тебе!

Яркие, горящие неукротимой страстью глаза дандария говорили лучше всяких слов, что Олтак не отказался от своих намерений покорить если не душу, то тело золотоволосой амазонки. И сейчас он выглядел как волк, поймавший лакомую добычу. Его холеные руки не отпускала плаща девушки, и она поняла, что стоит ей ступить вместе с этим человеком на палубу одного из кораблей, как она окажется в его власти, совершенно беззащитная.

– Спеши, спеши, Гликерия! Нам нельзя задерживаться, за нами гонятся бунтари!.. С нами царица, и мы не можем увлекаться рукопашными схватками!

Гликерия заметалась, как пойманная перепелка. Но у дандарийского царевича руки обладали мертвой хваткой. То, что он держал в руках, – принадлежало ему. И он благодарил всех дандарийских богов за то, что они привели прямо к нему эту девушку.

– Слушай, Олтак! Мы друзья детства, но мы уже не дети. Я не поеду с тобою. Ведь ты сопровождаешь Алкмену, а она ненавидит меня. Если она узнает, что я здесь, она погубит меня. Она возьмет меня как рабу, а потом отдаст в руки своего отца. Плывите, а я найму барку и – вслед за вами!

– Нет, нет! – рассмеялся заливисто Олтак, сверкая глазами и всем своим видом выражая буйную радость. – Стоит мне тебя оставить здесь, и я опять потеряю тебя. Этого больше не произойдет!..

Он кликнул подручных, передал им лошадь Гликерия и велел немедля завести ее на судно.

– Что ж, лошадь возьми, а меня оставь! – решительно заявила Гликерия. – А то, что я была в склепе из каприза, детская сказка! Я была там для встречи с Савмаком! Я… любила его!

Она вызывающе вскинула голову, готовая сопротивляться. Олтак на мгновение задумался, лицо его стало хмурым и приобрело выражение язвительной насмешки. Но он быстро стряхнул это, опять рассмеялся и прищурил глаза с какой-то особой восточной хитрецой.

– Скажу тебе, Гликерия, обмануть Олтака не так просто… Первое – Алкмена тебя не увидит. Как только мы ступим ногами на тот берег, ты в сопровождении моих людей птицей понесешься в город отцов моих Созу. Там найдешь убежище, все удобства для жизни. А я провожу Алкмену в Фанагорию и примчусь следом за тобою. На крыльях буду лететь!.. Второе – Савмака нет в живых…

– Савмак жив! – перебила его девушка. – Это он поднял рабов на борьбу!.. – Она осеклась, чувствуя, что проговорилась.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся царевич. – Вот ты и выдала себя! Савмак был в склепе не для любви, а для встречи с заговорщиками!.. Как опрометчиво ты поступила, прикрыв заговор! Восстание можно было предупредить. Но дело сейчас не в этом. – Он прищурился с лукавством варвара. – Дело в другом… Если Савмак жив и даже возглавляет бунт, если ты любишь его, то зачем бежишь на ту сторону? Разве любящие бегут от того, кого любят?.. Нет, Гликерия, меня не проведешь!

Словно кинжалом пронзили ее эти слова. Гликерия широко открыла глаза и уставилась в торжествующее лицо царевича. Он сказал то, что прозвучало так просто и в то же время взбудоражило всю ее душу. Она не подумала об этом. Действительно, зачем она бежит из проклятого города? Ведь и ее враги – Олтак и Алкмена – тоже бегут оттуда! Она хотела убежать из мира неволи в степи Сарматии? Но неволя уже догнала ее и вот поставила перед новым хозяином и господином, перед которым вялый любезник Алцим может показаться вестником богов. Зачем она бежала? Чтобы стать наложницей варварского царька? Или попасть в руки ненавистного Карзоаза?.. Перед нею, как бездна, раскрылась вся зияющая глубина совершенной ошибки. Еще одной ошибки в ее жизни, пожалуй самой роковой. Она боялась восставших рабов? Но Савмак защитил бы ее. О боги!..

– Я не поеду! – вскрикнула она. – Оставь меня!

Со всей силой девушка оттолкнула дандария и кинулась бежать. По знаку Олтака ее быстро настигли двое воинов. Девушка бешено сопротивлялась. Ее завернули в войлочную бурку и бережно унесли на корабль. Следом шел Олтак, то хмурясь, то улыбаясь своим мыслям.

Рыбаки тупо смотрели на эту сцену. Знакомый рыбак с сожалением покачал головой и сказал тихо своим собратьям:

– Час назад она рвалась на ту сторону. Сейчас ее увозят туда насильно. Разве поймешь знатных господ и богатых хозяев?! Поэтому-то бедный человек никогда не умеет угодить им и получает лишь окрики да плети!..

Вздохнув, он пошел отвязывать причальный канат своей барки.

Солнце уже взошло и пронизало своими лучами туман, напоив его розовым вином. Яркие блики заблистали на поверхности моря, дунул зябкий ветерок. Из труб хижин потянулись вверх струи дыма. Женщины-рыбачки и малые дети, стоя на порогах своих жилищ, со страхом смотрели, как отплывает от берега флотилия судов, на которых уезжают за пролив все эти дикие, шумливые люди в дорогих одеждах и с красивым оружием.

У борта одной из барок стоял Олтак. Он с чувством ликования прислушивался к всхлипывающим стонам девушки, и все существо его наполнялось буйной и жгучей страстью. Он нашел ее! Теперь она будет принадлежать только ему! То, что попало в руки дандарийского царевича, готовящегося стать царем, уходит от него лишь в могилу!..

Лайонак с друзьями блуждали по темным улицам, не зная, собственно, куда идут. Их целью было пробраться в ту часть города, где, как им думалось, Савмак с рабами-рыбниками уже начал восстание.