Это была последняя минута их любви, заключительная сцена их удивительной и трагической судьбы.

Враги ворвались сразу, началась свалка. Пал старый воин, за ним остальные. Савмак заслонил Гликерию собою, отразил удар и расплющил дубиной шлем переднего воина-понтийца. Из-под смятой бронзы хлынула кровь, смешанная с раздавленным мозгом. Еще удар, кто-то рухнул под ноги. Савмак уже не различал никого в отдельности. Враги отступили перед его дубиной. Но появился великан с ужасным, искаженным яростью лицом. Он не отступил, отразил удары рабского царя. Улучив миг, бросился на него сбоку и повалил на каменный пол. С рычанием и торжествующим смехом он насел на пленника и с удивительным проворством стал опутывать ременным чембуром.

Савмак сделал попытку разорвать узы, но они были слишком крепки. Гликерия взмахом меча ранила одного из воинов и перерезала ремни. Ее отбросили ударом ноги. Савмак вскочил, но был ошеломлен тяжелым обухом, сразу ослаб, опустился на каменные плиты, хотя сознания и ясности мысли не потерял.

Вбежал сотник с рассеченным лбом. Он поминутно обтирал кровь рукавом, красные струйки заливали ему глаза, и он плохо видел.

– А, попался-таки, рабский царек! – вскричал он, торжествуя. – Вяжите его покрепче! Он пленный царь и по закону – добыча самого Митридата! Не бейте и не раньте его! А ты, Олкабант, отойди, верзила! Получишь награду после боя!

В амбразуры бойниц опять хлынули клубы удушливого дыма. Савмак напряг все силы, но разорвать узы не смог. Гликерия, прижавшись к стене, слышала, как хрустят его суставы. Поверженный, связанный, он выглядел горным орлом, пойманным в тенета. Повернув кудрявую голову, встретился взглядом с нею в последний раз.

– Прощай, Гликерия! – сказал он. – Они не имеют права обидеть тебя! Ты – царица и можешь просить милости у самого Митридата!

На пороге появился Олтак в серебристом панцире, без шлема, разгоряченный битвой. В руке он держал окровавленный меч.

– Какая там царица! – язвительно захохотал он, – самая обыкновенная беглая раба! А ну, на колени, подлая, я твой хозяин!

Злая усмешка змеилась на его губах, когда он осматривал ненавидящим взглядом плененного вожака рабов и его подругу. О, теперь они были в его руках! Чем только больнее отомстить им? Ему хотелось в присутствии Савмака отдать Гликерию солдатам, а потом отсечь голову Савмаку на глазах Гликерии. Планы мести, один гнуснее другого, столкнулись в его пылающем мозгу. Он кинулся было к Савмаку, но понтийцы преградили ему путь.

– Куда ты? – рявкнул на него сотник, обматывая голову тряпкой. – Назад! Это – пленник Митридата!

– Он кровник мой! – высокомерно ответил дандарийский царевич.

– Это меня не касается! Я выполняю приказ стратега!

Видя, что Олтак перевел раскаленный взор на Гликерию, сотник усмехнулся.

– Вот бабу бери, она – твоя! – сказал он равнодушным тоном бывалого вояки.

– Это моя беглая рабыня, наложница! С нею я поговорю после! Следуй за мною, если не хочешь быть связанной! Эй, люди, взять рабыню!

Двое черномазых дандариев выскочили из-за спины Олтака и метнулись в угол, где стояла Гликерия. Савмак опять стал рвать веревки. Олтак, увидев на его лице страдание и ярость, расхохотался. Но Гликерия уже обдумала все. Она поняла, что ее песня допета. Никто и ничто уже не спасет Савмака, а ее ждет позорное рабство у дандарийского варвара.

– Савмак! – крикнула она, взмахнув рукой. – Прощай, любимый! Никто не прикоснется ко мне, пока я жива! Гляди!

Савмак страшным усилием разорвал ремни. Олкабант по знаку сотника навалился на него, как медведь. Гликерия ловко увернулась от рук врагов и легко вскочила на край амбразуры, заслонив собою свет. У нее закружилась голова, когда она взглянула вниз. Там бегали люди, бушевало пламя пожара, облака дыма ползли вверх, застилая все.

– Прощай! Прощай, любимый! – вскрикнула она, уже падая.

Амбразура бойницы опустела. Синие клубы дыма ворвались в башню. Олкабант и сотник, кашляя и ругаясь, заново вязали пленника, который уже не сопротивлялся.

Чудеса храбрости и самопожертвования, совершенные воинами-повстанцами, не могли повернуть вспять колесо событий.

Атамаз сражался в первых рядах, был изранен, но держался благодаря своему крепкому телосложению и яростной экзальтации. Не чувствуя усталости и боли, он продолжал разить врагов. Потери рабов были огромны, но и Диофант с ужасом видел, что его солдаты, как осенние листья, устилают боспорскую землю. Такого урона он не имел еще ни в одной битве в прошлых войнах. Но отступать было некуда. Лучше потерять все войско и погибнуть самому, чем потерпеть поражение и вернуться битым. За излишние потери Митридат может лишить должности, а за поражение снимет голову!

Понтийцы, обозленные небывалыми трудами и потерями, дрались отчаянно. Такого ожесточения не бывало в обычных войнах. Но это была не простая война, но великая битва народа с его врагами и угнетателями, война свободы против рабства, солнца – против тьмы!..

Вот уже пали лучшие из рабов, осталась кучка измученных вконец бойцов, человек триста – четыреста. Атамаз с болью в душе смотрел на башни Железного холма. Там шла возня. «Видно, еще защищаются!» – с надеждой подумал он. Хотел было сделать еще одну попытку прорваться к Савмаку, но оказалось невозможным собрать воедино людей для этого маневра. Они засели в разрушенном селении и дрались отдельными кучками, используя дома, заборы, обломки зданий.

Отсюда было хорошо видно, как пожар охватил все четыре башни, дым застилал их до самых верхних бойниц, а у подножия плясали кровавые волны огня.

– Близок конец! – прошептал Атамаз. – Вместе с этими башнями развалится и наше царство!

Спустя час он увидел, как упали две башни, и представил мысленно Савмака, отбивающегося от врагов. Оставив своих бойцов, он пробрался к развалинам большого дома и, скрываясь за ними, стал наблюдать за штурмом крепостцы.

– Вот сейчас бы всеми силами ударить им в тыл!..

Ему показалось, что какой-то белый лоскут выпал из верхней бойницы главной башни и исчез в клубах дыма. Что это, сигнал?.. Но в ту же минуту его позвали, рассуждать и строить догадки не было времени.

Оставленные на короткое время бойцы дрогнули, начали отступать. Понтийцы и шумные толпы вооруженных горожан и варваров ринулись вперед, дождем ударил целый поток камней и стрел. Повстанцы падали, как скошенные колосья, взъяренные враги добивали их.

– Куда бежите?! – крикнул Атамаз, спеша наперерез бегущим. – Вы думаете, там, позади, вас вином и мясом угощать будут? Ошибаетесь, друзья! Сзади нас ждут воины Карзоаза, они никому не дадут пощады!

Эти слова прозвучали с потрясающей убедительностью. Действительно, бежать бесполезно! Лучше принять смерть в честном бою, нежели оказаться в плену и умереть в мучениях!

Усталые, голодные рабы, собрав последние силы, повернули навстречу врагам и с криками опрокинули их передние ряды, остальных отбросили, преследуя с победными криками. Селение опять оказалось в руках повстанцев.

Откуда-то вынырнул израненный, грязный Бунак. На окаменелом лице его засохла кровь, он беззвучно шевелил черными губами. Правой рукой поддерживал обрубок левой. Весь был залит своей и вражеской кровью. Увидев Атамаза, не смог идти дальше, упал на щебень около разбитой глиняной хижины. Атамаз поспешил протянуть к его рту флягу. Тот хлебнул, и его голос стал слышен.

– Умираю, – чуть слышно промолвил он, – умираю… Все кончено… Савмак убит… Гликерия бросилась…

Он не мог ничего больше сказать, бессмысленно глядя на друга чужими, остановившимися глазами.

– Савмак убит? – начал трясти его Атамаз. – Ты видел его мертвого?

Но Бунак уже ничего не мог ответить и не слыхал вопроса. Он был мертв. Атамаз вспомнил лоскут, что выпал из бойницы, и догадка перешла в уверенность.

– Гликерия выбросилась из башни… – пробормотал он. – Савмак убит! Что же дальше?

Он решил не говорить своим людям о смерти царя. Такое известие сразу уронило бы дух воинов. Но страшная новость уже облетела всех. Рабы окружили Атамаза с вопросами – что делать, когда царя уже нет?