Однако Перисад старался придать принятому решению видимость полюбовного соглашения, к тому же временного.

– Кто может сказать, – вопрошал он, стоя возле неугасимого огня, – кто смеет думать, что, соглашаясь на союз с Митридатом, я отдаю ему всю силу своей власти? Это могут говорить лишь невежды, ничего не понимающие в управлении государством! Наше послание к Митридату – способ укрепить Боспорское царство и мою власть в тяжелую годину. Переживем трудные дни, и снова Боспор будет блистать своей независимостью и богатством, как и при предках наших! Не так ли?..

– Истинно так, – подтверждали советники в раздумье.

– И города не посмеют возражать нам!.. Вы – мои военачальники, лучшие, властные люди Боспора! Не вам рассказывать о том, как много я и мои предки подарили земель городам и храмам! Разве за это я не имею права потребовать от всех граждан и городов преданности мне – эвнойи?

– Имеешь право, – изрекли все.

– Помните и вы, богатые и знатные пантикапейцы, что города и хора склоняют свои головы передо мною лишь потому, что боятся меня, моего войска и моих друзей! Стоит пошатнуться власти царя – и Боспор вспыхнет, как от удара молнией. Ваша забота – всячески укреплять власть царя вашего. С помощью же брата моего, царя Митридата, мы удержим все части государства вкупе, а может, и всю Тавриду, с Херсонесом и Неаполем, включим в наши границы. Верны ли слова мои?

– Верны, государь! – одобрили советники, после чего было решено написать Митридату письмо в духе предложения Бритагора.

– Эй, ты! Смотри зорче, посторонних не подпускай, кто бы они ни были! Кого заметишь – дай знать.

Сотник Фалдарн с озабоченным лицом обходил караулы вокруг царского дворца, из окон которого доносились пискливые звуки флейт, бумканье тимпанов, веселые голоса и смех пирующих.

Молодой рослый страж подтянулся и отошел от колонны, где до этого стоял в раздумье. Проследив взором, когда сотник скроется за углом, стал медленно прохаживаться вдоль галереи, прислушиваясь к звукам пиршества.

Страж выглядит воинственно и гордо, словно олицетворяя своей фигурой силу и неприступность северопонтийского царства. Он статен и красив. Широкая грудь его кажется еще шире в многопластинчатом панцире, а высокая шея выглядит могучей. Из-под стального козырька перистого шлема светятся огнем внимательные глаза и выбиваются кудряшки буйных волос. Прямой нос и выпяченный подбородок блестят, как медные. С каким-то особым упорством. Это не малолеток, что едва взялся за оружие, но уже зрелый суровый воин со стальными мышцами, мужественный и уверенный в себе. Таких подбирали для дворцовой стражи, отборного отряда преданных людей, способных защитить царскую особу от любых случайностей.

После солнечного дня каменные стены дышат теплом, а осенние листья отчетливо хрустят под мягким сапогом. День быстро уходит, ползут из углов вечерние сумерки, с моря начинает веять легкий ветерок, усиливающийся с наступлением темноты.

Зажигаются светильники, освещая открытые оконные амбразуры. Говор гостей и хозяев становится беспорядочнее, громче. Звон посуды, чавканье и взрывы хохота свидетельствуют, что все сильные и богатые боспорского Олимпа уже изрядно упились дорогими винами и мало соблюдают правила поведения. Однако староэллинская благовоспитанность не дает разгулу принять вид скифской попойки с ее неистовыми выкриками, разудалыми песнями, а порою и внезапными ссорами, когда звон бокалов вдруг сменяется зловещим звяканьем железа, а вместо красного вина на скатерти льется горячая кровь самих пирующих.

Эллинские обычаи сдержаннее, хотя боспорцы, включая и самого Перисада, имеют в жилах не менее половины варварской крови.

Гортанный смех и ломаная греко-персидская речь Диофанта слышатся хорошо. Острое чувство проникает в сердце стража. «Это голос того понтийского солдата, – думает он в волнении, – перед которым склонился гордый скифский царь Палак, сын Скилура!» И хотя сомневаться в происшедшем было невозможно, стражу оно казалось нелепой сказкой. Народ, рабы и воины Боспора считали Палака царем могучим и были поражены его столь быстрым разгромом. Видно, сильны войска Митридата и умна голова этого чернобородого воеводы, если они так просто побеждают рати других царей на их собственной земле! А ведь перед скифскими ратями в прошлом оказался бессильным персидский завоеватель Дарий.

Осторожно, оглядываясь, страж приближается к окну и, легко вскочив на каменный выступ, старается расслышать, о чем говорят на царском пиру. Ему хотелось бы взглянуть на самих пирующих, разглядеть Диофанта и его военачальников, но, несмотря на высокий рост, он лишь рукой может достать до подоконника. Но что это?.. Страж вытягивает шею и жадно вслушивается в малоразборчивую речь одного из гостей.

– Царю Перисаду и всем его друзьям, знатным людям Боспора, – пришепетывает пьяный голос, – будет спокойнее жить под десницей великого Митридата! Великий царь понтийский быстро заткнет рты недовольным! Скифов мы уже разбили, а с мятежными рабами и сатавками – легко справимся. Пусть рабы не гремят своими цепями!

– Верно, верно! – послышался хор голосов. – Поднял головы подлый люд!.. Он все еще ждет Палака, жаждет с его помощью пролить кровь своих хозяев!.. Многие бегут в степи и становятся разбойниками!.. Тяжело стало жить и работать!..

– Когда народ начинает беситься, – мягко и певуче добавил кто-то из приезжих, по-видимому, тот, с тонкими губами, что всюду сопровождает Диофанта, – его лечат кровопусканиями!.. Спартанцы время от времени делали кровопускания илотам, называя это «криптиями». И те становились более покорными.

– Кажется, это так, – вздохнул другой перед самым окном.

Страж даже вздрогнул от неожиданности, хотел соскочить с каменного карниза, но любопытство пересилило.

– Иначе они сами пустят нам кровь…

Все зашумели, заговорили, перебивая друг друга. Стражу под окном легко было представить собеседников, молодых и старых, тучных, с толстыми шеями и худощавых, с голосами низкими, хриплыми, или звонкими, заливистыми, как лай собак.

– В час добрый! – гудел спокойный бас, будто знакомый стражу. – Слава богам, слава царям Митридату и Перисаду, слава стратегу Диофанту! Но ты, Диофант, делаешь ошибку, не оставляя у нас сильного гарнизона! Ибо скифы хотя и отступили, но живы и не укрощены. Они мигом подтупят к нашим рубежам. А им навстречу ринутся крестьяне, как к братьям. И городские рабы едва ли будут спокойны. Они жаждут одного – буйства! И, пожалуй, бунт городских рабов был бы для нас страшнее всего – и Палака и крестьянского разбоя. Они озверели… Уже сейчас надо хватать каждого десятого – и на кол! А то поздно будет!

Опять шум и крики, звон бокалов, случайно задетых рукавом и покатившихся по каменному полу.

Можно было подумать, что во дворце собрались не отцы и радетели царства, болеющие душой о его процветании и народном здравии, но заговорщики и лихие люди – с одной целью: обсудить планы грабительских налетов и убийств.

Волосы зашевелились на голове некстати любопытного стража, а по спине пробежали волны страха, когда он услыхал выкрики, полные злобы. Одни требовали крови «зазнавшихся грязных сатавков», другие предлагали начать массовые казни непокорных, дабы вселить должный страх в толпы рабов и вернуть их на лоно послушания. Отуманенные вином головы забыли осторожность, языки выбалтывали тайные помыслы «лучших» людей Боспора. Угрозы, хвастливые заверения, опасливые предупреждения и жестокие советы смешались в мутном потоке ненависти и трусливой жестокости.

– Боги, не сплю ли я?.. – прошептал воин, чувствуя, что дыхание готово остановиться в его груди.

Он не мог поверить, что это говорят люди, облеченные властью, данной якобы от бога, озаренные мудростью, тоже ниспосланной небом, прославляемые за благородство и справедливость.

Он случайно заглянул в самое запретное место, разгадал самую большую тайну царской власти, понял простую и страшную истину, что у царя и надсмотрщика, у вельможи и палача – одна душа. Самое высокое оказалось самым низким. Впрочем, он уже смутно догадывался об этом. Но лишь теперь убедился воочию в этой чудовищной истине, и последняя искра простодушного преклонения перед царской властью угасла в нем, оставляя в груди чувство обиды и невыносимой горечи. Не пастыри они, а волки в стаде овец! Не отцы народа, а враги его! Не справедливость нужна им, а власть, богатства, дорогие одежды, дворцы, наслаждения! Вот их боги, вот их цель! Они ненавидят народ, доверенный им богами. Они боятся его, хотели бы выпустить ему кровь. Но не могут сделать этого сами, ибо слабы, а поэтому призвали на помощь Диофанта!