Страж уже не спешил, лениво сплюнул на мостовую при виде того, как волнуется и потеет деревенский житель. Однако оценил догадливость просителя, и что-то похожее на мысль мелькнуло на его сером одеревенелом лице.

– Вот тебе! На, братец, выпьешь завтра за мое здоровье.

– Что это? – Воин медленно принял монету с изображением грифона. – Ты это мне?

– Тебе, тебе, – рассмеялся старшина, – кому же! Тебе, царский воин!

– Возьми обратно. За эту монету мне не только вина, но и кружки облизать не дадут. Чтобы я мог выпить за твое здоровье, нужно десять таких монет.

– О! – испугался старшина. – У меня нет таких денег. Я за ночлег с двумя лошадьми заплатил четыре монеты.

– Тогда проваливайте! А то сейчас кликну охрану с палками!

– Зови охрану, – рассердился комарх. – Зови, дурной слуга своего господина. Я хочу этого. Я всем расскажу, как ты отказался выполнить приказ царицы, как ты вытягивал десять монет. Я, брат, не простой селянин, а старшина селения и поставлен на это место самим царем за ратные заслуги. Зови охрану, не то я сам позову. Эй, кто там!

Привратник в свою очередь опешил перед таким напором. Он выпучил бесцветные глаза и замахал руками.

– Довольно кричать! Расходился как петух! А откуда я знаю, что ты старшина и пришел по цареву велению? Чего тебе?

– Сказал – парня привел, учить военному делу. Давай обратно монету.

– Нет, – уклонился воин, – зачем богов гневите. Я попытаюсь, может, мне за нее какого-нибудь кислого вина нацедят полкружки. Давай парня.

– Вот он.

Савмак, подтолкнутый сзади рукой комарха, шагнул в ворота и оказался в полукруглом проходе под стеной, увидел дальше чистый двор и какие-то строения. Несколько человек стояли друг против друга и размахивали длинными палками, как бы дрались, только без гнева, наоборот, смеялись.

– Прощай, Савмак! – послышалось сзади.

Мальчишке показалось, что в голосе старшины прозвучали непривычные нотки теплоты, сожаления. Он хотел ответить, но ворота уже сомкнулась. Перед ним стоял старый воин-привратник.

– Иди вперед, вон туда, – приказал он.

С этого приказания и началась новая жизнь в стенах военной школы, где приказ и грозный окрик служили единственной формой обращения к будущим воинам.

Нужно сказать, что в школе преобладала скифская речь. Эллины попадали сюда лишь в качестве начальников и дядек с толстыми палками в руках. Ученики в большинстве являлись местными скифскими юношами, такими же, как и Савмак.

Новичка окружили веселые лица молодых ребят, одетых в одни рубахи, босых, как и он, но куда более оживленных. Видимо, они уже привыкли к высоким заборам вокруг и чувствовали себя здесь старожилами.

– Откуда ты? – спросил один.

– Чей ты? – перебил другой.

– Как попал сюда?

Савмак не мог отвечать на все вопросы сразу и рассеянно водил глазами по сторонам. Это вызвало громкий хохот. Кто-то дернул его сзади за рубаху, потом он ощутил щипок под лопаткой и, повернувшись, выдавил:

– Не надо.

Он не чувствовал страха перед незнакомыми ребятами, но не знал, что он должен говорить, как отвечать на их вопросы. К тому же в груди его все еще ходили волны гнева и скорби, разбуженных воспоминаниями о смерти деда. Кто-то щипнул больнее. Рука, пропахшая луком, попробовала потянуть его за длинный нос. Он отшатнулся, недоумевая, зачем все это, и довольно резко отшиб озорную руку прочь.

– Ох ты! – захохотали вокруг, – огрызается, как деревенский щенок!

Та же рука схватила за ухо. Запах лука напомнил Савмаку, что неплохо бы поесть чего-нибудь, но боль в ухе и догадка, что над ним издеваются, вызвали досаду и быстро нарастающее раздражение. Он резко повернулся и увидел перед собой высокого пария с козлиными, насмешливыми глазами. Парень, как видно, был по возрасту значительно старше Савмака.

– Чего ты? – с упреком спросил Савмак, желая, чтобы его оставили.

Но против воли в его голосе прозвучала угроза, в щеки ударила кровь.

– Смотри, Атамаз, не дразни его, – подшутил кто-то, – он сердитый, еще в драку полезет.

Все опять рассмеялись. Но Савмак видел лишь острые, козлиные глаза и искривленный насмешливо рот.

– Да вот хотел пощупать твои уши – печеные они у тебя или сырые?

– Печеные или сырые? А ну я пощупаю твои – может, у тебя вареные?

Никто не ожидал такой сметки и быстроты от деревенского увальня, новичка. Савмак мгновенно схватил насмешника за ухо и дернул довольно чувствительно. Оскорбленный Атамаз не мог снести такой обиды и унижения от новенького. Тем более что смех усилился. И хотя за драки больно наказывали палками, он ударил новичка в грудь. Толпа расступилась. Савмак покачнулся, но не упал. Теперь ому стало ясно, что он должен делать. С яростью, может излишней для такого случая, он склонил голову и ринулся вперед, как дикий вепрь. Меткий удар умелой руки сбил его с ног под хохот окружающих. Но все качества неукротимой натуры, которые потом Савмак показал школьным товарищам и руководителям, разом проснулись в нем. Упав, он и не подумал плакать или бежать. Почти звериная взъяренность его привела в смущение самого обидчика. Атамаз любил подшутить, иногда зло, над более слабыми, но совсем не хотел затевать большую драку, зная, что за нарушение порядка полагается наказание.

С перекошенным лицом новичок кинулся на обидчика и, не обращая внимания на встречные удары, сумел нанести ему ответный удар головой в живот. Тот попятился, более встревоженный скандалом, чем полученной сдачей. Савмак использовал момент и до крови разбил ему скулу кулаком. Дело неожиданно приняло серьезный оборот. Товарищи хотели вмешаться, но Атамаз разбросал их. Из его носа лилась кровь, под глазом набежала шишка. Он дал подножку обезумевшему противнику, и тот, падая, ухватился за его рубаху и разодрал ее до самого ворота.

Обозленный обидчик навалился сверху и стал бить кулаками, но покатился на песок, получив удар пятками, жесткими, как копыта трехлетнего жеребца.

Пораженные воспитанники разинули рты. Драка происходила так быстро, что никто не мог сообразить, что делать. Хотя после все признавали, что могли сообща предупредить неприятный случай и его последствия.

Савмак ничего не видел, кроме врага. С быстротой степного кота он оказался сверху и метил выбить зубы ненавистному забияке, дико вскрикивая в исступлении. Если бы ему подвернулся в эту минуту камень, он не задумался бы опустить его на голову Атамазу.

Последний наконец вышел из состояния замешательства и двумя рассчитанными ударами уложил дикаря на землю. Того подняли в бесчувственном состоянии. Однако было поздно. Уже слышались торопливые шаги и ругательства старших. Гроза, которой можно было избежать, готова была разразиться – и через минуту действительно разразилась.

Немало было работы палкам и гибким хворостинам, что прогулялись по спинам нарушителей порядка закрытой, похожей на тюрьму, школы молодых воинов.

Впрочем, школа лишь сохраняла свое наименование с былых времен, во многом изменив свою первоначальную сущность.

В прошлом здесь готовили основной состав царской дружины из молодежи разного происхождения, среди которой не последнее место занимали молодцы-сатавки. Это было в те времена, когда еще не поколебалось относительное единение городов и земледельческой туземной хоры, связанных общими интересами.

Только с усилением власти Пантикапея и расширением вывозной торговли хлебом требования города к деревне становились все более настоятельными, нажим на крестьян усилился. В ответ на сопротивление хоры городские власти ввели наемные дружины. Народ оказался разоруженным, оружие перешло в руки наемников. Но последним надо было хорошо платить, и крестьяне получили дополнительную обузу – содержание собственных угнетателей, которые, по лицемерному разъяснению властей, призваны были освободить мирных тружеников от воинских тягот. Наемники, мол, охраняют мирный труд земледельца от скифских набегов.