– Ого! Вчера я был в его лавке, но он вытолкал меня за двери. Скотина! А ведь отец его разбогател благодаря моему покойному деду Гермогену. Из подмастерьев стал хозяином. Помню, я был мальчишкой, когда отец этого мерзкого Фения приходил к деду и кланялся ему до колен. Сейчас же Фений и вспоминать этого не хочет!

– Хе-хе!.. А известно ли тебе, что отец Фения остался должен твоему деду за взятое зерно, а также за помощь деньгами?

– Известно, помню об этом, – уныло отозвался Оронт, – но ведь никаких расписок не сохранилось.

– Пусть так. Но я доподлинно знаю, что расписка была. Ты сам показывал ее мне. Ты, видимо, утерял ее.

– А ты нашел эту расписку? – встрепенулся бывший откупщик.

– Нет, не совсем, – уклончиво ответил Форгабак, – но если бы мы ее разыскали, то могли бы взыскать с Фения не только долг, но и законные проценты за двадцать лет. Это получилось бы столько, что, будь Фений втрое богаче, он не смог бы расплатиться с тобою. Тогда ты был бы вправе через суд признать имущество Фения своим, а самого Фения и его семью продать в рабство. У него есть дочь Пситира и трое мальчишек. Продать их понтийским купцам – и то уже кошель с деньгами!

Опьяневший Оронт оживился и с некоторым удивлением оглядел Форгабака, словно впервые видя его.

– Но расписки-то нет!

– Жаль, но пока ее и не надо. Для начала я сделаю так, что Фений узнает, будто ты похваляешься, что нашел расписку. Понял? И посоветую ему не поднимать скандала, а дать отступного. Это обеспечит тебе ежедневно еду и вино. А потом ты получишь указание, как действовать. Но ты должен дать слово, что, когда овладеешь имуществом Фения, выплатишь мне двести серебряных монет. А?

– Гм… Это заманчиво!.. Я согласен, старый хитрый хорек! Я давно знаю, что ты заглядываешься на Пситиру. У тебя в голове сидит демон зла и коварства.

– Но ты должен вначале выполнить одно поручение.

– Давай твое поручение, согласен и на это.

– Хорошо. Слушай внимательно. Во время сегодняшнего моления единому богу ты должен пробраться на кладбище и спрятаться в кустах около склепа Никомеда Проклятого.

– О, нечистое место!

– Не пугайся. Не демоны слетятся туда, а заговорщики. Среди них царский раб Савмак и еще кое-кто. Эти ребята собираются для тайной гулянки. А может, и для чего похуже. Как увидишь их, так сразу иди обратно к ограде, я буду ждать тебя. Вот и все.

– Понял… А на кой демон тебе эти парни? Свяжешься с ними – получишь дубиной по голове. Этот Савмак не из трусливых.

– Для чего – не твое дело. И не мое. Это царское дело. И держи язык за зубами, а то не только не получишь денег Фения, но и головы своей не снесешь.

– Не пугай меня, старая крыса. Я пошел.

– Будь осторожен. Все нужно проделать так, чтобы не привлечь внимания молящихся. Если начнется потасовка, они разорвут тебя, как котенка, да и мне не унести ног.

Оронт осторожно поднялся из-за стола, взял остатки лепешек и луковицы и сунул их себе за пояс.

Они расстались.

Разные люди по-разному интересовались в это утро собранием фиаситов. Если одни шли на него исполненные благочестивых настроений, то другие прятали под плащами кинжалы. Юркие соглядатаи спешили примкнуть к шествию молельщиков, шарили глазами, подслушивали. Кто-то брел из простого любопытства, а иному представлялась возможность вытащить чужой кошелек. Незаметно, стороной приближались стражи с мечами, без копий, стараясь не привлекать внимания народа.

Среди серой толпы затерялась и Гликерия. Она в своем черном плаще вполне могла сойти за фиаситку единого бога. Увлекаемая потоками разномастного люда, она прикрывала лицо краем плаща, боясь, что ее узнают.

Девушка оказалась здесь в результате внезапного решения, возникшего сразу, как властный приказ сердца, которому противиться невозможно.

Она вся дрожала от возбуждения, охваченная лихорадкой спешки, томимая страшным опасением опоздать.

Внутренняя тревога нарастала, когда Гликерия прислушивалась к гомону толпы, ее негромкому, но могучему голосу. Казалось, сейчас произойдет нечто необычное, может даже страшное, хотя она не могла представить, что именно. Она протолкалась между рядами поющих фиаситов в воротах города и не без трепета ступила на пыльную дорогу, что змеилась между полосками увядшей травы, по краю тучного поля пшеницы. Волнение ее усилилось, когда она приблизилась к месту сбора молящихся возле кладбища.

– О спаситель, приди, мы ждем тебя!.. – словно рыдание, лились звуки нестройного гимна, они щемили душу, то тихие и жалостливые, то исступленно-громкие, как вопли утопающих.

Гликерия схватилась за сердце и прислонилась к каменному столбу у дороги. Надрывное пение напоминало ей и плач над гробом, и грозную клятву над трупом убитого вождя. С болезненной отчетливостью пришла в голову мысль о смерти отца, вспомнились его похороны, тризна на его могиле и заунывные песнопения. Отец лежал неподвижный, с восковым, заострившимся лицом. А сейчас предстоят опять чьи-то казни, опять трупы, обескровленные, мертвые лица, запечатлевшие страдания и безмолвные упреки. Кому? За что?..

– О ты, имени которого никто не знает, приди!

– О безыменный и вездесущий, услышь нас!..

Солнце уже поднялось над проливом. Оно грело своими лучами спины молящихся. Гликерия поспешно миновала алтарь, проскользнула среди сотен людей и, пройдя через пролом в ограде, оказалась среди памятников и могил, осененных зарослями кустов и высокими кронами таврических сосен.

Где оно то место, называемое нечистым?

– Ах!

Гликерия не могла удержаться от крика, натолкнувшись на незнакомого человека среди кустов, у старого надгробного камня. Человек, как показалось, сидел в засаде с тайной целью. Гликерия уже готовилась обойти его, а может, и совсем уйти отсюда в другую сторону погоста. Но в ответ на ее восклицание незнакомец даже не повернул головы. Он издал довольно явственно храп и зашевелился, устраиваясь поудобнее.

Узнав известного всему городу пьяницу Оронта, девушка успокоилась и продолжала пробираться среди кустарников. Ой, как царапают эти колючие ветви, как страшно здесь, хотя солнце сияет вовсю, птицы прыгают и чирикают в кустах! Как жаль, что не оказалось Лайонака, он исчез куда-то с утра. Можно было его посвятить в это дело, и он не отказался бы предупредить своего друга о грозящей опасности.

Но вот и могила. Полуразвалившаяся кровля из мраморных черепиц, серые, выщербленные колонны в пятнах сухой плесени, до половины скрытые в бурьянах. Сюда, видимо, никто не ходит, здесь безлюдно и жутко. Пение фиаситов доносится смутно. А в прозрачных потоках солнечных лучей с пугающей неожиданностью появляются и исчезают бесшумные мотыльки. Зачем нужно Савмаку забираться в это невеселое место?..

Но вот и тропинка, видимо проторенная таинственными посетителями надгробного строения. Опасливо оглядываясь, с сильно бьющимся сердцем Гликерия ступила на тропку, раздвигая руками цепкие кустарники и сорные травы. «Зачем я делаю это?» – обожгла неожиданная мысль. Стало неловко, стыдно, что она в этом диком месте ищет мужчину. О чем она будет говорить с ним? Поймет ли он ее? Не вернуться ли назад? Нет, она должна предупредить его о страшной опасности. Из-за нее тогда произошел скандал, и злой Олтак добился, чтобы этого сильного и достойного воина наказали и послали разгружать корабли, как раба. А теперь дело обстоит куда хуже.

Терзаемая разноречивыми чувствами, юная красавица остановилась между колоннами, перед черной нишей в полу, куда уходила обветшалая от времени каменная лестница. Стало казаться, что душа ее раздвоилась. Из одной Гликерии стало две. Одна в сердечном порыве стремилась спасти молодого воина от страшной опасности, в то время как другая, преисполненная гордости и высокомерия, убеждала себя, что делает это из чувства простой жалости. Что же дальше? Спускаться ли в эту жуткую обитель смерти, наполненную человеческими костями, или вернуться назад? Да и что может делать в этой дыре Савмак?