Попытки Нимфея освободиться от власти Спартокидов не увенчались успехом. Афины потерпели поражение в морском сражении при Эгоспотамосе и не смогли ничем помочь своему далекому собрату.

И вот уже свыше двухсот лет Нимфей пребывает под властью Пантикапея, не переставая вздыхать о былой независимости. Как же не использовать такое благоприятный случай для ее восстановления?

Проезжая через деревни, Савмак и его спутники видели тот угар, в котором находилась только что освобожденная боспорская хора. Еще продолжали гореть хозяйские усадьбы, и запах горелого зерна чувствовался всюду. Вокруг праздничных костров плясали многолюдные хороводы, слышались песни, веселые выкрики и смех. Пастух с блаженной улыбкой внимал народному ликованию, все время поглядывая на царя и Абрага, как бы ожидая их одобрения. Голуби сотнями падали на землю, всюду находя в изобилии зерна рассыпанной пшеницы. Сама земля, казалось, была удивлена тому, что, вместо копыт лошадей царской стражи, ее сотрясают в танце тысячи крестьянских ног.

Молодежь каталась на лошадях, украшенных лентами и пестрыми чепраками. Говор, песни, радостный, праздничный шум и гомон оглашали каждое селение. Чувствовалось, что любой встречный, ликуя, хочет сказать: «О свобода, как, оказывается, ты хороша!»

Нимфей издали показал свои зубчатые стены. Всадники подъехали и сначала решили, что город уже взят и воины делят захваченную добычу. Но оказалось, что под стенами города раскинулась веселая ярмарка. Вооруженные нимфейцы наблюдали со стен, как горожане тащили целые возы разных припасов, выменивая их на поношенные плащи и всякую дрянь.

Странная получалась картина. Присланные сюда Пастухом осаждать город сатавки устроили ярмарку, сбывали нимфейцам дешево доставшийся хлеб и скот, с радостными возгласами натягивая на плечи выменянные одежды, упиваясь плохим вином. Осажденные в короткий срок запаслись провиантом и теперь могли бы без заботы ожидать желанную помощь войсками из Фанагории. Они даже мечтали запастись дешевым хлебом для торговли.

Савмак повернул лицо к Пастуху и мягко сказал ему:

– Видишь, брат мой!.. Ты уехал, войско твое не привыкло воевать и превратилось в торговцев… А потом – обрати свой взор на то, что крестьяне совсем не расположены сами сучить нитки и кроить сандалии или одеваться в такие вот шкуры, какие ты носишь. Видно, миновали те времена, когда такое было. Вот сатавки сбывают хлеб и скот врагам, снабжают врагов продовольствием, получая в обмен одежду и обувь. Если так дело пойдет, то мы и за десять лет не возьмем Нимфея.

– Посмотри, темнота! – добавил Абраг сердито.

Пастух, разобравшись, в чем дело, побагровел и пришел в неописуемый гнев. Он хотел немедленно мчаться к стенам и плетью разогнать позорный торг, а ослушников и изменников казнить. Но царь и рассудительный Абраг удержали его.

– Не горячись. Не они виноваты, а ты сам. Народ делает то, что делали его деды и прадеды, он торгует с городом. Оказывается, город нужен крестьянам, а деревня нужна городу. Только следует торговать не с мятежными городами, а с Пантикапеем. Туда надо везти хлеб и обменивать его там на одежду или горшки.

Общими усилиями торговлю прекратили. Горожане в панике бросились в ворота города, под прикрытие своих камнеметов и тысяч стрел, что посыпались со стен. Пастух старался изо всех сил и дал клятву Савмаку, что не покинет войска, пока не возьмет Нимфея.

– Правильные и мудрые слова твои, брат, – одобрил Савмак, обнимая Пастуха, – веди осаду как следует, а крестьянами и их делами займется Абраг.

Всюду по дорогам были поставлены конные и пешие заставы. Тех, кто пытался провезти хлеб в осажденный город, задерживали. Припасы отбирали, и они шли на питание войска.

Свыше недели ушло на эти дела, после чего Савмак и Абраг расстались с Пастухом. Последний остался держать осаду Нимфея, а царь в сопровождении вооруженных всадников направился в Пантикапей.

Через месяц после таких мер Нимфей принес Пантикапею покорность. Савмак принял послов сдержанно, упрекать не стал. Он потребовал лишь внесения в казну натуральной дани и золотых монет. Хозяевам обещал сохранение их собственности, но обязывал торговлю с крестьянами вести под надзором своих приставов. Наказания палками и пытки запретил, однако от полного освобождения рабов воздержался. В этом был свой смысл. Вскоре прибыли послы из Тиритаки и других городов с изъявлением покорности новому боспорскому владыке.

Если бы Атамазу несколько ранее сказали, что он останется хотя бы на короткое время всевластным хозяином Пантикапея, что ему будет подчинено войско, что он будет пить вино из погребов Перисада, а спать в палатах царицы, то он назвал бы это забавной сказкой.

Сейчас же, когда все это стало действительностью, ему некогда было даже почувствовать всю необычность своего нового положения. Он еле успевал обеспечить питанием огромное и нестройное войско с его неутолимым аппетитом. Он знал, что ощущение свободы, возможность отоспаться и наесться досыта всецело завладели душами рабов, сбросивших цепи. Бывшие невольники продолжали праздновать свою победу, не испили еще до дна чашу великого торжества и ликования. Песни, пляски, неистовое веселье сменялись обильнейшими пирами и сном по двенадцати часов в сутки.

Атамаз, при всей своей простоте, чувствовал, что этот угар быстро пройдет. Сорвав первое яблочко с дерева небывалого успеха, вся разношерстная масса исстрадавшихся в неволе людей неизбежно потянется и к другим его плодам. Многолетнее озлобление, жажда отмщения поработителям еще не утолены. Пламя обиды и ненависти лишь притихло в атмосфере первых радостей, но завтра опять забушует неудержимо. Смешно было бы думать, что тысячи людей удовлетворятся мгновенным изменением их положения. Огромная сила и энергия, заключенные в груди любого из этих людей, потребуют применения, разрядки.

Было очевидно, что стоит прекратиться притоку продовольствия и хмельных напитков – и рабы хлынут в усадьбы и дома горожан, разнесут вдребезги весь город, столь ненавистный им.

Уже не раз Атамазу задавали острые вопросы, почему царь защищает эллинских рабовладельцев, богачей, что сидят на мешках с добром в своих каменных домах и ждут, когда из-за пролива явятся карательные войска и перебьют взбунтовавшихся рабов.

– Вернется царь Савмак – все объяснит вам, – отвечал шутливо Атамаз, – а пока отдыхайте и несите охрану. Ведь вы воины, ваше дело подчиняться.

И, собрав наилучших, создавал из них отряды, приказывал им не пьянствовать, следить за порядком в городе, не допуская насилия и грабежей. Он сам встречал караваны с хлебом и гурты скота, следил за расходом продовольствия.

А на площади толпа голодных людей увеличивалась с каждым днем. Увечные старцы и сильные молодые парни вопили: «Хлеба! Хлеба!» И в то же время почти все мастерские стояли из-за нехватки работников.

Атамаз посетил всех мелонархов, содержателей мельниц, и потребовал именем царя начать работу. Зерно надо превратить в муку. Потом приказал хлебопекам растапливать печи.

Хозяева мельниц и хлебопекарен возражали:

– Кто же будет тереть зерно, топить печи, носить дрова, месить тесто? Не мы же одни. Рабы разбежались, вы им дали свободу.

– Вон на площади народу много – зови и нанимай. Каждый пойдет.

– Не идут они. А некоторые даже обещают всем хозяевам кишки выпустить. Какой уж тут наем!

Пришлось кликнуть клич среди вооруженных воинов-рабов, а также выделить несколько десятков парней из своей дружины одношкольников. Кое-как смололи зерно, испекли хлеб. В душе царского наместника начало нарастать раздражение. Он чувствовал, что необходима какая-то сила, которая привела бы в движение человеческую массу, поставила бы каждого на свое место. Он уже хотел послать воинов на рыночную площадь, устроить облаву на работоспособных людей и поставить их силой к зернотеркам, но побоялся Савмака и сдержался.