– Что люб мне Фарзой – не скрою. Что я ему люба – вам известно! – прогремел гром, сопровождаемый молниями. – Но ведомо ли вам, что своим упрямством вы губите союз Скифии и Агарии, который помог бы нам сделать Агарию более сильной?! Если брак наш с Фарзоем не состоится, тогда Скифия совместно с Савмаком выступит против понтийцев и эллинов! Это будет означать нападение аланов на агаров и новую большую войну!.. Или вы слишком много пьете вина, что ваши головы стали плохо соображать? Вы оскорбили Фарзоя своими требованиями, теперь Фарзой готов оскорбить все наше племя и княгиню вашу отказом! Куда я пойду после такого позора? Вы подумали об этом или нет?

Княгиня гневно подняла сжатые кулаки и даже топнула ногой, сама не своя от бушевавших в ней чувств. Сильная духом, властная женщина сумела расшевелить послов своей речью. Агарские старейшины даже вспотели и переглядывались растерянно. Мудрость и дальновидность княгини были очевидцы. Все верили ее словам и побаивались ее.

– Подумайте вы, старшины роксоланские, – обратилась она к послам Тасия, – вам тоже надо работать головами, пока царь роксоланский не срубил их! Ибо царь Тасий мудр и не простит вам такого промаха! От моего брака с Фарзоем зависит судьба всех нас и племен наших! Скифия, Агария и царство роксоланов нуждаются не в великий войне против Митридата и Харадзда, но в мире, дабы залечить свежие раны. Идите и действуйте, и без успеха не являйтесь ко мне! А я буду молить богов об успокоении души моего покойного мужа Борака, которому люб мой союз с Фарзоем. И горе вам, если вы не сумеете оправдаться передо мною и Фарзоем! Судить вас будет Тасий, а я ни слова не скажу в защиту вашу.

Величественным жестом рассерженная княгиня указала советникам и послам на выход. Те, стараясь не бряцать оружием, бесшумно вышли из покоев Табаны, пристыженные и озадаченные.

Табана давала последние наставления старому агарскому воеводе, главе посольства:

– Ты ответишь мне за это, если я в ближайшее время не взойду на ложе Фарзоя!

– Взойдешь, княгиня, взойдешь! – поспешно уверял ее растерявшийся старик. – Только не гневайся, не распаляй своего сердца!..

После этой знаменательной встречи Табаны с послами дело с заключением брачного союза стало двигаться быстрее. Теперь послы уже не требовали полного невмешательства Фарзоя в дела Боспора, но согласились, что рать молодежи совершит удалой набег, вторгнется в пределы Боспора и окажет помощь Савмаку, но не от имени царя и не под его водительством. На поход против Херсонеса агары и роксоланы по-прежнему не соглашались.

Это более устраивало самолюбивого Фарзоя, он стал благосклоннее, принял представителей и долго беседовал с ними за чашей вина.

Степь – хороший проводник всяких слухов. И в Пантикапее прекрасно знали о всех необыкновенных событиях, что совершались в скифских землях, и по-своему оценили их.

Тревога началась перед восходом солнца, в те часы, когда сон становится особенно крепким. Горожане вскакивали с нагретых лож, и их перепуганные, заспанные лица там и тут появлялись из слуховых окон. Эхо походило на то, как полевые сурки высовывают из нор свои тупые морды перед грозой.

– Всемилостивые боги! – почесываясь, шепчет почтенный боспорец, которому так надоел грохот событий. – Доколе это будет продолжаться?..

Улицы сразу оказались подобными бурлящим весенним потокам. Сотни и тысячи вооруженного люда, еще не успев вытрясти из голов серую муть сновидений, бежали, не жалея ног, вниз, к порту, подбадриваемые окриками старших.

– Эге-гей! – прогремел резкий и высокий голос Атамаза, что бежал вместе с другими. – Не задерживайся! Чего ты, как старая баба, бедрами раскачиваешь? В порту враг высаживается, а ты брюхо растрясти боишься!

– В порту высаживаются враги!

Эта весть быстро разнеслась по городу. Одни встретили ее с ужасом, другие со злой радостью, надеясь на расправу с рабами, захватившими власть.

На стенах акрополя замелькали шлемы и копья. Скрипели ворота. Всадники мчались по пяти в ряд к западным воротам, склонив тяжелые сарматские пики. Грохот копыт потрясал стены домов.

Весь город пришел в движение. Отряды конницы скакали по направлению к Парфению, месту вероятной высадки врага. С портовых настилов били по морю огромными камнями тяжелые катапульты. Камни шлепались в воду, поднимая фонтаны брызг.

Савмак уже в порту. Он стоит на высокой груде еловых бревен и зорко следит за всеми движениями войск.

– Нет еще настоящей сплоченности и быстроты, – с недовольным видом бросает он приближающемуся Атамазу, – движутся нестройно, будто отступают, теряют свое место в десятках, одна сотня мешает другой! Катапульты заводят долго, стреляют редко!

– Верны слова твои, – кивает головой Атамаз, – не восприняли еще бывшие рабы науку войны. Но сегодня, заметь, Савмак, все поднялись куда дружнее, нежели в прошлый раз! Еще солнце не взошло, а мы уже отправили конных, заняли стены и башни людьми, даже обстрел начали!

– Все равно медленно!.. Помнишь, как быстро мы в школе воинов изготавливались?.. Довольно, труби отбой! Пусть разбираются по сотням – и на завтрак!

Помятые лица горожан начинают расправляться, появляются кривые усмешки. Остряки подмигивают друг другу:

– Посмотри, как наш новый царь наказал море, подобно персидскому царю Ксерксу! Только тот велел высечь море, а этот решил забросать его камнями!

Царь с высоты помоста громко говорит воинам, чтобы они лучше изучали ратное дело, готовились к будущим боям. Его пурпурная хламида видна далеко. Серо-аспидные щеки чуть розовеют от раннего солнца. Он хорошо выбрит, волосы расчесаны и прихвачены вокруг головы тесьмой. Утренний ветерок шевелит непокорные кудряшки, путает их, бросает на лоб, отчего лицо Савмака выглядит простым, как у портового грузчика.

– Пойдем завтракать, – предлагает он Атамазу, закончив речь.

– Нет, Савмак, – отвечает тот, – иди один, побудь с Гликерией, а то она совсем мало видит тебя. А я пойду к Синдиде, там выпью вина, подкреплюсь и усну. Я всю ночь проверял дозоры на берегу и совсем не смыкал глаз.

– К Синдиде? – усмехнулся царь. – Уж не поразила ли тебя страстью дородная жрица?

– Есть там помоложе, кроме курносой Синдиды. А в пирожки ее я действительно влюблен! Твои царские повара готовят неплохо, но далеко им до Синдиды. Она жарит пирожки в масле. Попробуй – пальцы откусишь! Право!.. Я повел бы тебя к ней, но нельзя тебе. Не хмурься, шучу. Даже просился бы со мною, и то не взял бы тебя. Зачем обижать Гликерию! Это мне вот иного пути нет. Семья, дети, свой дом – все это не для меня. Ничего не вижу впереди, кроме чего-то красного, горящего, и слышу звон мечей. Ты – царь, твоя голова нужна народу, а у меня лишь две дороги: сегодня – к Синдидиным пирожкам, а завтра – в сражение, в битву с врагами нашими! Иди к Гликерии!.. Эх, выпить бы чего-нибудь кисленького!

– А дальше красного, горящего, как ты сказал, ничего не видишь? – спросил Савмак задумчиво.

– Дальше – пока не хочу видеть! Борьбы хочу, гибели врагам нашим! Поклялся не снимать с плеч кольчуги, пока не сокрушим всех недругов! А когда водрузим трофей победы – тогда увижу. А что увижу – не знаю.

– А пока одно красное? – рассмеялся Савмак.

– Красное! – решительно ответил Атамаз, тряхнув волосами.

– Что ж, ты прав! Готовиться надо к большой крови! А красным нас не испугаешь. Мы как быки – от красного взъяряемся!

Они посмотрели друг другу в глаза. Атамазу пришло на память, как они когда-то подрались в школе.

– Упрям и бесстрашен ты, Савмак, с молодых лет. Настоящий бык! А вернее, орел – вон куда взлетел! Слава тебе!

– А мне кажется – всех нас выбросила вверх неведомая сила!

– Надо, Савмак, удержаться на этом верху! Чтобы не уподобиться тем козлам, которых хищные птицы сбивают со скал, а потом терзают в пропасти.