Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Но если новоизбранный царь уже успел привести себя в порядок и выглядел щеголевато, то Пастух по-прежнему казался сказочным лесовиком в своих потертых шкурах, кожаных старых шароварах и постолах, искусно прикрепленных к ногам ремнями. Лишь тяжелый сарматский меч, какие все больше входили тогда в моду, вытесняя короткие скифские акинаки, топор за поясом и горит с луком и стрелами свидетельствовали о том, что это не полудикий волопас, но грозный воин. Его некрасивые обнаженные руки поражали своей толщиной и как бы лошадиной мощью. Савмак внимательно изучал выражение лица этого человека, несколько смущаясь под его испытующими, остроосмысленными взглядами, в которых угадывалась игра разноречивых мыслей и чувств. Движения глубоких морщин на черно-красном лице, сухой плотный изгиб тонких губ, отвисший небритый подбородок – все в нем казалось необыкновенным. Словно с усилием разомкнул Пастух бесцветные губы и отчетливо произнес:

– Слава новому царю Боспора – Савмаку! Избраннику сирых и голодных!

– Привет и тебе, брат мой!

– Боюсь, что не смогу быть братом тебе. Ибо ты – вырядился в царские ризы, а я – провонял потом и дымом костра.

В этих словах прозвучали насмешка и осуждение. Царь хотел что-то возразить суровому Пастуху, но низкий бас Абрага предупредил его. Бывший староста рыбных рабов нахмурился, услышав резкие слова крестьянского вожака, и лицо его, и так темное, стало мрачным, колючие усы зашевелились угрожающе.

– Ой, Пастух, – резко вмешался он, смотря в упор на странного человека, – дивлюсь я словам твоим! Провонял ты еще при хозяевах, убежал из рабства не сегодня, а хозяйскую вонь и грязь носишь как дорогой подарок. Почему ты до сих пор этих лохмотьев не сбросил и в баню не сходил – не пойму. Видно, рабская вонь и нечистота тебе слаще меда. Или неведомо тебе, что рабы оковы сбросили для того, чтобы эту самую грязь смыть с себя?.. Да еще смеешь дерзкие слова царю говорить!

И удивительное дело. Такой пронзительно острый взор Пастуха неожиданно обмяк, притупился. Пастух был смущен. Он опустил глаза и, разведя руки, осмотрел свое убранство, потом перенес взгляд на лохмотья Абрага и усмехнулся лукаво, по-мальчишески.

– Так и ты, брат мой, не успел вымыться. И оборван ты похуже меня, и разит от тебя гнилой рыбой.

– Не успел я, это так. Но не хвалюсь я своей вонью и грязью, как это ты делаешь. И не смею говорить в глаза царю обидные слова. Ты что же, хотел бы, чтоб царь народный твою вшивую шкуру надел, что ли?..

– Оставь, Абраг, – негромко остановил его Савмак, – Пастух – брат наш и верный страж свободы народной. Честь ему и великая слава!

С этими словами он обнял Пастуха. Тот продолжал бурчать:

– Роскошь – пагубна… А все эти пестрые хозяйские наряды сжигать надо!

– Ну, ну, – рассмеялся царь, перестань ты ворчать, как барс, которого посадили в клетку. Другое скажу тебе – ведь мы победили, Пастух!

Чувство теплое и дружеское сверкнуло в глазах волопаса. Он с неожиданной лаской неуклюже обнял молодого царя, и его широкая ладонь опустилась на кудрявую голову Савмака.

– Победили, брат, победили! Даже не верится как-то.

– Ты прав, не верится. Но это не сон. Пантикапей наш, мы кровью добыли его! Феодосия уже восстала и тоже делает одно дело с нами! Тебе остается со своими людьми Нимфей взять! Или ты уже взял его? И вот прибыл в имение победу праздновать? Не так ли?

– Победу праздновать? – отстранился Пастух. – Нет, рано! Люди мои лишь подступили к Нимфею и осаждают его.

– Да? – многозначительно переспросил Савмак, опуская руки. – Нимфей осаждают твои люди, город еще держится и, как видно, ждет подмоги из Фанагории от врагов наших, а ты – здесь?.. Зачем? Разве место полководца не впереди своего войска?

– Отвлекся я… ненадолго. Вот решил раздать крестьянам хлеб, что у Саклея был запасен здесь, на Железном холме. Видишь, сколько возов – и все хлеба ждут! Сейчас начнем.

Абраг сделал рукой нетерпеливый жест, и усы его опять возмущенно натопорщились. Савмак сделал ему знак не спешить. Тот вздохнул, бросая на Пастуха угрожающие взгляды.

– Велика твоя любовь к народу, – промолвил царь, – но о делах поговорим немного погодя. А сейчас пойдем в Саклеевы покои, подкрепимся и обдумаем все не спеша. Нужен тебе, Пастух, помощник, который занялся бы нуждами крестьян. Не забудь, что, кроме Нимфея, еще не сдались ни Ермизий, ни Зефирий, ни Акра, не говоря уже о многих малых селениях, где укрепились враги наши.

Они вошли в трапезный зал и приблизились к столу. Здесь распоряжался Лайонак. Он приказал убрать труп хозяина, накрыл стол скатертью и уставил его яствами. Пастух, увидев белые хлебы и заливную рыбу, принесенную из ледяных подвалов, поморщился.

– Дайте мне ячменную лепешку и вареное просо! Мое брюхо не примет этой барской еды. А вместо вина принесите воды! Если рабы в городе начнут есть дорогие кушанья и пить сладкие вина, то крестьянину-сатавку опять придется работать много, а есть мало. Иначе вам не хватит на веселую и сытую жизнь. Но зачем рабам сладости и вина?

И, несмотря на уговоры, Пастух отодвинул от себя тарелки и кубки, достал из-за пазухи луковицы, стал резать их на столе ножом, солить и класть в рот. К рыбе и пирогам не притронулся.

– Эй! – крикнул он сторожевому воину. – Скажи нашим людям, чтобы не ели всякой дряни и не пили вина! Кого замечу пьяным – заставлю идти за хвостом своего коня! Хлеб и вода – вот пища восставшего воина-пастуха! Говори, Савмак, что я должен делать? Ибо царю, избранному народом, присягаю!

– Ответь мне: что делают сейчас сатавки-поселяне?

– Празднуют свое освобождение!

– Это великий праздник! Но подумали вы, не уйдет ли время для посева?.. Может быть, назавтра праздник-то прервать, посеять все, что еще не посеяно, а потом праздновать и веселиться?! А?

– Не обременяй своей головы, о новый царь, крестьянскими делами, – усмехнулся Пастух, – наводи порядок в Пантикапее! Ибо все зло – в городах. А свободные пахари сами знают, когда им сеять и сколько. Теперь их судьба в их руках. Хотят – сеют, хотят – не сеют… А разве радость людскую можно прервать?.. Слышишь, поют!

Крестьянский воевода склонил голову набок и прислушался к нестройным звукам, доносившимся со двора.

– А если не посеем сейчас, – продолжал так же спокойно Савмак, пристально глядя в лицо Пастуха, – то что же есть будем целый год?

Пастух опять взглянул в ответ с лукавством и хитрецой.

– Не посеют – сами и будут виноваты, спросить не с кого! Да не тревожься, пшеницу засеяли еще до бунта, правда, не везде… А вы что, тоже сеять приехали?.. Малость опоздали, ну да ничего. Земли много, начинайте! Ведь и горожанам надо есть, – значит, надо и сеять!

– Ох, темен ты, Пастух, ой как темен! – не удержался Абраг, разводя руками. – Видно, около, овец мудрости не наберешься. Смотрю я на тебя как на деревянную колоду – толста и тяжела, а внутри одна гниль и труха.

– Как так? – широко раскрыл глаза Пастух, поражаясь решительному тону старого раба.

Тот продолжал:

– Да пойми ты, человек в шкурах! Городские рабы великое дело сделали, царскую рать разгромили, царя уничтожили и Диофанта еле живого выпустили! Развалилась держава эллинская, а на ее место теперь другая становится – сколотская! И царь у нас – сатавк! Вот он, перед тобой!.. Это он вел рабов на бой! А сейчас из тех же рабов дружину создал, для которой весь Пантикапей будет мечи ковать, луки гнуть. Ибо готовимся мы к великим боям… Как же мы сможем сами хлеб сеять, если война-то на носу?!

– Какая война, с кем?!

– Ах темнота, темнота! Да разве дадут нам хозяева жить спокойно? Они за проливом ножи на нас точат! Великую рать вооружают! К Митридату еще раньше послов направили, просили его войско послать на Боспор, против народа!.. Не успеешь выспаться у костра на своей сырой шкуре, как нагрянут со всех сторон!.. Свободу надо мечом защищать, пойми ты, дубина этакая!

– Ну, ну, не ругайся! – ответил озадаченный Пастух. Он никак не ожидал, что этот невысокий, но коренастый старик с кулаками, как кувалды, так просто заставит его почувствовать непривычную неловкость. – Свободу мы будем защищать!

127
{"b":"22178","o":1}