– Это лишь начало!.. Ломай, жги!.. То ли еще будет!..

Тавры, сидя за веслами, смотрели на неистовое веселье Пифодора серьезно и внимательно. Они видели в нем некий демонический ритуал, связанный с почитанием духов моря и разрушения.

В глазах своей команды Пифодор был провидцем и заклинателем. Он умел заговаривать волны и безошибочно угадывал, откуда и когда появится опасность. Ему верили. И теперь, когда он направил корабль прямо в гавань, никто не назвал его поступок безумным. Раз Пифодор так решил, значит, так лучше. Он знает, что их ожидает, и зря на рожон не полезет.

«Евпатория» на всех веслах с пиратской стремительностью вошла в гавань Пантикапея.

– Вот стоит «Арголида», – показал родосец. – Ручаюсь головой, что ее экипаж на берегу и пьян. Подходи борт к борту. Сейчас посудина будет наша!

Борта глухо стукнулись. «Арголида» покачнулась от удара. На палубе показались стражи, они сердито окликнули:

– Кто там?.. Или пьяны, что лезете на судно самого Диофанта?.. – Но тут же умолкли, пораженные стрелами и дротиками морских разбойников.

– Расковывай рабов! – распоряжался Пифодор. – Эй, гребцы! Свобода! Рви цепи, бей надсмотрщиков! Эге-гей!

Бесс находился на корабле и сейчас крепко спал после обильного ужина. Он даже не подозревал о близкой опасности. Его разбудили крики и топот ног. Он выскочил полуодетый на палубу и сразу же получил рану в голову. Однако успел броситься через борт и добраться вплавь до берега, где встретил Диофанта и умер у его ног.

Небывалое чувство торжества охватило гребцов, когда к ним вместо надсмотрщика с кнутом ворвались страшные в своем веселье люди, вооруженные мечами и топорами. Они хохотали, радовались. Сами рабы в прошлом, пираты испытывали какое-то упоение, когда снимали цепи с других.

– Хватит, молодцы! Поскребли море! Не пора ли на волю?! А?

– Снимайте, братья, ваши браслеты и ожерелья, довольно красоваться! Тяжелы хозяйские украшения!

– А ну ты, лохматый, хлебни хозяйского винца, прежде чем пролить хозяйскую кровь!

Пираты грубо, с размаху хлопали ладонями по спинам гребцов. Те сначала были как бы оглушены этим вторжением, потом ответили восторженными криками. Многие рыдали, обнимая освободителей, другие смеялись от внезапного возбуждения, гремели кандалами.

На убитых надсмотрщиках нашлись ключи. Цепи мгновенно были сняты. Их тут же торжественно опускали в воду, как символ потопления своего рабского состояния. Как должник жаждал сожжения своей долговой расписки, так раб спешил утопить свои цепи и ошейник. Впрочем, с ошейниками дело обстояло хуже. Они не размыкались, а были заклепаны наглухо. Их разбивали, как могли, вскрикивая от боли, когда задевали живое тело.

– Князь Фарзой! Где ты? Князь Фарзой!..

Гребцы недоуменно крутили головами. При свете факелов было плохо видно, кто кричит. Один из освобожденных, потирая руки, натертые ржавыми браслетами, заметил со смехом:

– Тут у нас князей нет… Еще не выбрали себе князя.

Пифодора охватило сомнение. Уж не ошибся ли он? Может, на корабле никогда и не бывало Фарзоя, его просто обманули?

– А ну, давай сюда кривого надсмотрщика, которого мы пощадили! – крикнул грек в нетерпения.

Появился перепуганный человек в грязном хитоне, хорошо знакомый всем гребцам.

– Вот он, изверг, что хлестал нас! Убить его!

– Не сметь его трогать, – предупредил Пифодор, – это мой пленник, а я на корабле старший. Подчинение!

Гребцы склонили головы, бросая на своего истязателя грозные, многообещающие взгляды.

– Покажи мне раба Сколота, которому ты, помнишь, говорил десять слов! Или обманул и не сказал? Если это так, сейчас же отдам тебя им!

Пифодор кивнул головой на гребцов.

– Нет, господин, – заговорил надсмотрщик заплетающимся от страха языком, – все исполнено. А раб Сколот – вот он!

Удивительно, что Сколот не разделял общего веселья, он сидел, подавленный, на своем месте. Кандалы висели на его запястьях, и он не спешил снять их.

– Этот? – в недоумении воскликнул Пифодор. – Да… может ли это быть?.. Князь, князь! Ты ли это? Князь Фарзой!

Медленно поднялась всклокоченная шапка спутанных волос, и на Пифодора взглянули острые глаза, прикрытые свалявшимися космами.

– Нет князя Фарзоя, – глухо отозвался гребец, – остался лишь раб Сколот.

– Он, он! – вскричал радостно грек. – Протри глаза, князь! Свобода и счастье – все наше! Бери меч, руби головы врагам твоим!.. Пойдем, тебя ждет чаша такого вина, каким, я думаю, Диофант не поил тебя. Прости, что сразу не узнал тебя. Зазнался я, клянусь родосским маяком, зазнался. Забыл, что сам ходил вот в таком же наряде и с такой же прической.

Пифодор был полон воодушевления и яркого солнечного веселья. Среди гребцов он выглядел сказочным героем Орфеем, попавшим в преисподнюю. Или легендарным Энеем в царстве Персефоны. Красивый, черноглазый, одетый как богатый человек, Пифодор казался воплощением самодовольства и уверенности в личном успехе.

– А ну-ка, ты, мастер бича, – обратился он к надсмотрщику, – давай ключи, отмыкай цепи князя! Да пошевеливайся! Думаю, ты не медлил, когда бичом замахивался!.. Прости, князь, заболтался я от радости.

Гребцы в крайнем изумлении толпились вокруг, и каждый с каким-то совсем новым чувством и любопытством старался взглянуть на давно известного им раба Сколота. Они будто впервые увидели его.

– Князя благодарите! – обратился Пифодор к гребцам. – Ради него я рискнул проникнуть в эту проклятую гавань… А чем это так нехорошо воняет?

– Спасибо, спасибо! – в один голос заговорили гребцы.

– Спасибо! – с некоторым усилием отозвался Фарзой. – Теперь я должник твой. Рад свободе, но предпочел бы завоевать ее сам… А воняет – моя безрукавка.

Все, в том числе и Пифодор, расступились, дали пройти князю. Тот поспешно поднялся на палубу. Он шел склонив голову, как бы объятый смущением. Ему было стыдно, что он, большой скифский князь, оказался среди гребцов и освобожден пиратами из милости. Что-то унизительное чувствовал он в том и другом. Лучше было бы остаться неизвестным, умереть за веслом, как и полагается рабу, чем получить из чужих рук свободу, запятнанную невольничеством, несмываемым позором.

– Пора уходить в море, – подсказал рулевой, которому грек доверял больше, чем другим.

– В море? – словно оторвался от внезапного раздумья Пифодор.

– Да, в море, а то нас окружат, как только на берегу станет известным, что мы совершили.

– В море?.. – Пифодор ожил, встряхнулся. – Нет, братцы, в море рано! Надо воспользоваться этой суматохой и пограбить город Спартокидов! Как же мы уйдем в море, не добыв кафтаны для наших освобожденных? Не могу же я оставить князя в вонючей безрукавке!

Это понравилось. Началась суета. На воду спускали легкие камары, прыгали в них, передавали из рук в руки оружие. «Евпатория» оставалась на веслах. На «Арголиде» хозяйничала половина таврских гребцов под главенством Агамара. Пифодор предложил Фарзою отдохнуть в своей каюте, пока они вернутся с добычей, но князь решительно отмахнулся и спрыгнул в лодку.

– Там, – указал он на город, – идет сражение! Не ошибусь, если скажу, что Диофант наверняка окружен и дело его плохо! Я хочу быть среди тех, кто дерется с понтийцами! И вернусь на корабль с головой Диофанта!

– Будь нашим предводителем! – поднял руку Пифодор. – Эй, все, кто есть, теперь мы подчиняемся князю Фарзою! Лучшему мечнику Скифии! Пошарпаем боспорские подвалы! Прольем кровь богатых и знатных!

Князь и пират сидели рядом в лодке. Пифодор поглядывал искоса на задумчивого Фарзоя. Тот думал, что, окунувшись в огненное море ночного восстания и разыскав Диофанта, смоет кровью ненавистного понтийца скверну невольничества или погибнет в бою. Гордость и самолюбие его были непомерно велики, чувство пережитого позора мучило его, как долгая жажда, которую трудно утолить. Он жаждал крови.

– Прости, князь, – вполголоса оправдывался Пифодор, – если я что сказал невпопад. Уж очень обрадовался, увидев тебя. Как будто сам вырвался из ошейника.