– Тонок ты, Махар, тонок, как острие вот этого кинжала, что лежит на ковре! Не завидую я врагам твоим!.. Но, прости меня, сыновние чувства в тебе одолевают государственную мудрость! Да, Митридат жив как человек, но он умер как царь и полководец! Подстреленная птица не сразу падает на землю, она еще пытается лететь, хотя это ее последние попытки!.. Вероятно, и Митридат понимает это и, я думаю, в глубине души надеется, что ты поступишь именно так, как мы сейчас говорим!.. Ибо, удержав Боспор, ты сможешь стать могучим государем и, кто знает, возможно, еще высадишься на берег Анатолии и вернешь отцовские владения! И тогда Митридат, уже с того света, благословит и восславит тебя!

Махар подскочил к Асандру с пылающим, потным лицом и схватил его за грудь волосатой рукой. Он задыхался от возбуждения и переполнявших его чувств.

– Да пойми ты, скользкий налим, что Митридат жив и как человек и как царь!.. Он собирает новое войско и еще вернет то, что утратил!.. Ты уже трижды изменил моему отцу, пока говоришь со мною, и втягиваешь меня в богопротивное дело! Чего ты вертишь хвостом, как лиса?.. Говори, от чьего имени пришел сюда, что решили архонты на тайном совете, или я кликну стражу!

Они встретились глазами, но Асандр не увидел в воспаленном взоре царевича подлинной решительности, убежденности. Несмотря на горячность, Махар явно был смущен и испытывал душевное смятение перед неизбежностью выбора. Асандр уяснил это и почувствовал себя увереннее.

– Говорю с тобою от своего имени, никто меня к тебе не посылал! – ответил он. – Я сам пришел, ибо желаю твоего успеха и торжества! Охлади свое сердце и выслушай меня до конца!..

– Говори, – мрачно согласился царевич, опуская руки, – я слушаю.

– Это не измена, Махар, это царственный ход в большой игре! Его надо сделать еще при жизни Митридата. Сейчас Рим тебе поверит, так как боится Митридата и будет рад найти в тебе неожиданного союзника! В случае же смерти Митридата твое обращение к Риму будет понято как проявление слабости! Тогда на тебя поглядят не дружелюбно, не как на союзника, а свысока, как на побежденного, валяющегося у ног победителя!

– А я не собираюсь обращаться к Риму! Я не предатель отца моего!

– Тогда тебе придется воевать с римлянами! А эта война не под силу Боспору, и боспорцы сделают все, только бы ее избегнуть! Пойми это, мудрый Махар!

Царевич остановился перед Асандром, окруженный клубами банного пара. Мокрая простыня свисала с его голого плеча, на распаренном лице отразилось не то раздумье, не то мгновенное оцепенение. Все сказанное оглушило его, ослепило. Пред ним как живое предстало грозное лицо Митридата с огненными глазами, в которых можно было прочесть не только гнев и презрение, но и укор. «И ты думаешь изменить мне? – казалось, спрашивал пронзительный взор. – Или ты забыл судьбу изменников в прошлом? Все они казнены после пыток. То же ждет и тебя, хотя ты и наследник мой!..» Да, страшно и дико изменить отцу и государю!

Впрочем, Асандр не сказал чего-то нового, он только произнес вслух то, что так или иначе уже рисовалось в голове Махара, но было отвергаемо им с негодованием. И весомость сказанного заключалась даже не в том, что лукавый боспорец выполнял тайное поручение совета, а в том, что он как бы подсказал оправдание измены, обосновал ее целесообразность и государственную необходимость! А что если он прав?.. Как старые деревья умирают и падают, уступая место молодым, так и Митридат должен уйти в небытие, в сумрак забвения, оставив за себя его, Махара, если хочет грядущего торжества Понта над Римом! Грядущего, ибо сейчас торжествует Рим! И, чтобы одолеть римского великана в будущем, надо сегодня склониться перед ним, протянуть ему руку преданности и дружбы!

И все же такое можно принять головой, как суровую неизбежность, но не сердцем!.. Сердце бушевало в груди, протестовало, не соглашалось! Махар стал ходить по мокрому полу, шлепая босыми ногами. Потом опять остановился перед Асандром и, устремив на него пристальный взгляд агатовых глаз, сказал с усилием и сдерживаемой угрозой:

– Уходи отсюда!.. Так-то ты служишь великому Митридату, отцу моему!

Амфоры были двух родов: одни узкогорлые, с осмоленными пробками, другие с широким горлом, наподобие кувшинов. В первых булькало старое вино, созревшее за много лет хранения в храмовых тайниках, во вторых, – впрочем, их было всего две, – блестели золотые деньги.

Это был неожиданный дар жрецов и архонтов из запасов города. Махар получил его вскоре после беседы с Асандром.

Война сильно истощила не только Понтийское царство, но и Боспор, подорвала и личную казну Махара. Жизнь дворца значительно оскудела. Сладкие, пьянящие вина перестали поступать в подвалы акрополя из Диоскуриады и Синопы. На море продолжали шнырять триеры Сервилия, они не пропускали купеческие суда, идущие на Боспор или с Боспора.

И вдруг храмы города дают заморскому наместнику золотой заем сами, без принуждения, добавив к золоту несколько десятков амфор хорошего вина!.. Этим Пантикапей как бы хотел показать, что городская община видит в Махаре нечто большее, чем ставленника гибнущего Митридата. Эти деньги и вино – предварительный взнос города в счет оплаты того решительного шага, которого сейчас ждали от Махара.

– Понимаю, понимаю ваши замыслы! – усмехнулся царевич, задумчиво рассматривая дары города. – Хитры вы, но и я не младенец! Оторвавшись от отца, я сразу становлюсь игрушкой в руках пантикапейских властедержателей, а это мне не очень по нутру!.. Если я и стану самодержавным правителем Боспора, а может, даже царем, то не по милости таких, как Левкипп, Парфенокл или Асандр! К тому же неизвестно, не ловушка ли это?.. Может стоит порвать с отцом, как те же низкопоклонные архонты заговорят со мною другим тоном!.. Нет, я должен быть уверенным в том, что после измены отцу царское кресло для меня будет обеспечено!

И наместник предпринял встречные меры. Вино и золото принял, но стал держаться совсем иначе. Фиас евпатористов уже не собирался в обычные дни, храмовое винцо прошло мимо рта Асандра и его друзей – евпатористов. Последние недоумевали и переговаривались, пожимая плечами:

– Что-то случилось с преславным царевичем!.. Скажи, Асандр, может он заболел?

Но Асандр знал не более других. Попытался пройти во дворец, как обычно, и вдруг натолкнулся на скрещенные копья стражей. В ответ на окрик посторонился, уступая дорогу десятку воинов, сопровождавших важную персону. Это был высокомерный перс Фрасибул, который, поглядев на Асандра, оскалился с явной издевкой.

– Да, царевич Махар что-то задумал и хочет сделать это без меня! – вздохнул Асандр, возвращаясь домой. Тут его ждал Гиерон, который через Евпорию узнал, что готовится новый караван судов для отправки хлеба Митридату.

– Какому Митридату? – воскликнул Асандр, удивленно взглянув на слугу. – Кто может сказать, где сейчас Митридат? В какой порт пойдут корабли?.. В том-то и дело, что отправлять хлеб некому, его захватят римляне!

– Хлеб пойдет в осажденную Синопу, – поправился Гиерон. – Ведь город продолжает держаться и ждет возвращения Митридата, который снимет осаду!

– Это другое дело! Кто же поведет корабли? Как видно, не я!

– Евпория сказала, что корабли поведет Фрасибул!

– А-а… – протянул Асандр, начиная что-то понимать.

– Есть еще новость, – добавил Гиерон после краткого молчания.

– Говори, что же ты молчишь?

– Фрасибул не только добился размолвки между тобою и Махаром и захватил в свои руки навархию. Он отстранил от царевича Евпорию, считая, что она тайно служит тебе!

– Отстранил Евпорию?.. Жаль, теперь мы не все новости будем узнавать раньше других!.. Куда же ее спровадил Фрасибул?

– Ты сам знаешь, господин, как Махар привязался к Евпории, хотя ее молодость миновала. И не захотел ее обидеть. Он дал ей должность старшей жрицы Афродиты Пандемос! Она уже перебралась из дворца в храм, туда, к порту!..