В степных охотах и шумных пирах Митридат проводил дни и недели, собирая воедино кочевые племена, заключая с ними союзы. Он одаривал царьков и князей, связывал их клятвами, увлекал за собою громкими обещаниями вечной дружбы и неслыханной добычи в предстоящем походе. Скифам он обещал укрепление их царства в Тавриде, а роксоланам – западные земли за Борисфеном. Аланам открывал двери еще дальше на запад, в страну богатую, где народы не дружны и не смогут оказать сопротивления.

Дело собирания северопонтийских земель и приведения скифо-сарматских племен под высокую руку Митридата шло полным ходом и довольно успешно. В те знаменательные дни на просторе северных степей складывалась непреоборимая сила, которая могла бы сломить хребет гордому Риму, если бы мечты и замыслы Митридата осуществились. Остаток лета и осень ушли на встречи с вождями кочевых племен. Все они обязывались платить дань для снаряжения и содержания царского войска и клялись выставить многотысячные рати конных воинов для участия в великом походе на запад.

После чего Митридат, уверенный в себе и удовлетворенный, вернулся в Пантикапей.

С каждым днем войско Митридата росло и множилось за счет пришлого люда. В порту появлялись суда и гребные лодки, с которых сходили на берег отощавшие пришельцы, вооруженные ржавыми мечами и дубинками. Они выглядели как разбойники, это тревожило пантикапейцев. Но Митридат приказал встречать их хорошо, кормил и поил их и зачислял в войско. Были тут и пираты, которые жаждали добычи, беглые рабы и просто бездомные скитальцы, искатели приключений и легкой жизни. Возвращались и воины из разбитых римлянами царских ратей.

Такого пестрого сброда еще не видывали на Боспоре. Все эти люди спешили стать под знамена Митридата, приносили клятву верности и заявляли о готовности идти в поход и драться насмерть с любым врагом. Их размещали в лагерях, предусмотрительно построенных еще при Махаре, ставили и новые лагеря к западу от Пантикапея. Здесь кишели люди, получающие кров и пищу бесплатно, в счет будущих ратных трудов. Многие из них мало беспокоились о предстоящем походе, да и кто мог сказать, когда он начнется!.. А пока были довольны тем, что могут жить в шатрах, есть до отвала царскую баранину и даже пить вино, распевая песни и не печалясь о будущем.

Боспорцы вскоре почувствовали, какое тяжкое бремя возложил на них Митридат и сколь сомнительны были те выгоды, которые сулила будущая война.

Пришла невеселая осень, а за нею зима. Хлеба собрали немало, но он почти весь пошел на прокормление прожорливых полчищ. Единственным выходом из положения представлялось скорейшее начало похода, когда эта масса нахлебников уйдет на запад. Но это могло быть лишь весной. А пока запасы продовольствия уничтожались, подвоз все уменьшался, торговля замерла, рынки опустели. Все громче раздавались голоса, предвещающие к весне повальный голод. Недавние восторги быстро сменились разочарованием и всеобщим ропотом.

Митридат не вникал в затруднения боспорских жителей. Зато его требования становились все настойчивее и жестче. Ему нужно было не только продовольствие. Требовались мечи и копья, тугие луки и дальнобойные камнеметы. Все это он хотел получить от боспорских оружейников – частью за наличные деньги, а больше в счет будущих трофеев. Это вызвало большое недовольство среди мастеров железа и стали.

Трифон рассылал тайных людей во все концы города, на рынок и в порт, подслушивать и подглядывать. И доносил царю, что боспорцы ропщут, жалуются на ухудшение жизни и не желают работать даром. К тому же сомневаются в успехе дальнего похода, говорят, что им не с руки покидать родные места и оставлять очаги без надежной защиты. Да и побаиваются, что голодные рабы и обиженные крестьяне опять учинят бунт.

– Торгаши и мелкие дельцы! – язвительно осуждал их царь. – Эти люди не способны к восприятию высших радостей – радостей победы! И не могут понять моей борьбы за величие и власть! Они хотят копаться в своих мастерских и спать с женами, набив брюхо чечевичной кашей! Только отважные и смелые, с огнем в душе, рвутся туда, где их ждет великая слава!.. И они не ошибутся! Герои получат города с их сокровищами и людьми, станут моими наместниками и властителями областей! Они поселятся в мраморных дворцах, будут отдыхать в садах Рима, наслаждаться южными фруктами и дорогими винами! Их будут ласкать девы – прекрасные и покорные!.. А рожденные слепыми, с куриным мозгом в голове, повинны работать на них!.. Пусть об этом подумают лучшие из боспорцев, пока не поздно! Надо смотреть не под ноги, а вперед и стремиться к победе, славе и богатству! Но для этого мало сидеть у очагов и шептаться в храмах! Надо вооружаться, готовить коней к походу, обучать воинов и запасать провиант на дорогу! Боги готовят для нас великое торжество! Так поспешим же!..

В устах кого-либо другого подобные речи могли показаться бредом, безумным, горячечным. Но это говорил и повторял перед соратниками и воинами богочеловек, одно имя которого внушало почтение и страх. И его речи увлекали людей молодых и отважных, взвинчивали их воображение, рождали честолюбивые желания и пылкие мечты.

– А рабского бунта опасаться нечего, – добавлял царь, – ибо времена Савмака миновали!.. Лучшие из рабов тоже пойдут в поход!

Весна не принесла Боспору желанного облегчения, ибо поход не состоялся в намеченные сроки. Трудности на пути создания великого войска оказались большими, чем предполагал Митридат. Еще не были готовы суда, которые предназначались для переброски воинов морским путем в устье Истра. Лес поступал с кавказского берега очень плохо. Сервилий обнаглел и таранил корабли, груженые бревнами. Аланы и роксоланы все больше затягивали ответ на требование Митридата выставить многотысячные рати, пугаясь необычно дальнего похода. А западные племена бастарнов и придунайских населенцев [так] были встревожены вестью о предстоящем появлении на их землях враждебных ратей восточных соседей, с которыми они были всегда в состоянии войны.

Только кельты сделали дружественный жест, прислали в Пантикапей сотню белокурых молодцов, хорошо вооруженных. Их возглавлял сын кельтского вождя Битоит, муж суровый и бесстрашный, который, преклонив колена перед Митридатом, принес ему клятву верности. Царь был доволен рослыми кельтскими юношами и даже залюбовался статным Битоитом, его, словно высеченным из мрамора, красивым лицом и широкой грудью, закованной в панцирь.

– Вот богатыри, с которыми мы пройдем до самого Палатинского холма! – весело сказал царь стоящему рядом Менофану.

Он приказал включить кельтскую фалангу в состав своей охраны. И это было не случайно. Царь окружал себя людьми, которые будут ему преданы в случае измены менее стойких наемников или капризных боспорцев, проявляющих все большее недовольство.

Разросшееся войско буквально пожирало Боспор. Голод принял размеры всеобщего бедствия, улицы Пантикапея были заполнены толпами голодающих. Изможденные и озлобленные люди, не боясь плетей и копий царских воинов, с воплями и жалобными стенаниями стремились к дворцу с хватающей за душу просьбой:

– Хлеба! Хлеба!..

Распространялись слухи о зловещих приметах и знамениях, о странных указаниях жертвенных гаданий. Все говорили о приближении еще больших испытаний, свидетельствующих о гневе богов.

Митридат повелел воинам принять участие в полевых работах в опасении, что если к осени не созреет богатый урожай, то и войско кормить будет нечем.

– Потерпеть надо, потерпеть! – отмахивался он, когда Менофан докладывал ему о бедствиях, испытываемых народом. – Все страдания окупятся грядущими победами! Надо ускорить подготовку к войне!

И добавлял решительно:

– Этой осенью выступим!.. Сразу после праздника Деметры! Послать гонцов к скифам, роксоланам и аланам, чтобы к осени их рати были готовы!

Продолжая с неодолимым упорством умножать и вооружать свое войско, он не замечал уклончивости степных племен. И не снисходил до нужд Боспорского царства, считая последнее всего лишь орудием для осуществления задуманного.