Среди жаркого лета повелел оснастить запасные луки и все крутильные камнеметы тетивами и закрутками из бычьих жил. Ему говорили, что это лучше сделать позже, когда начнется осенний забой скота. Но это возражение лишь взъярило его.

– Вы хотите, чтобы я ждал до осени и перед самым походом начал обучать людей стрельбе и камнеметанию? Это равнозначно измене! Нужно немедля оснастить оружие и начать большие учения!

Начался забой скота ради добывания сухожилий. Быков забивали без счета, где попало. Воины появлялись в деревнях и выпрягали из плугов рабочих волов, перерезали им горло, вытягивали сухожилия, а мясо бросали. Что не успевали съесть или закоптить и засолить голодающие поселяне, растаскивали собаки и волки, которым помогали стервятники, вороны, появившиеся вдруг в несметном множестве. Солнце померкло от летающих чернокрылых стай. Это тоже было истолковано как явный признак близкого конца всего сущего. Зато камнеметы были оснащены и дружно щелкали на учебных полях, где шло обучение воинов по римскому образцу, под руководством римских же перебежчиков, возглавленных Гаем и Публием.

Приближался праздник сбора урожая, посвященный Деметре. Митридат намеревался устроить великое гулянье народа у Священного дуба, с соревнованиями в силе и ловкости, с раздачей призов победителям и с угощением народа. На празднике должны были показаться во всей мужественной красе и всеоружии отряды понтийского воинства и вновь набранные рати наемников и местных ополченцев. С целью поразить воображение званых гостей было велено лучшим отрядам надеть красные хламиды и гребнистые римские шлемы. Митридат предполагал начать празднование большими пирами и охотами, после чего собрать военный совет и клятвенно обязать всех к немедленному выступлению на запад. Были приглашены цари и князья степных народов.

– Близок час нашего торжества! Отпразднуем – и в поход! Дальше откладывать нельзя! – говорил с самодовольной усмешкой Митридат, смотря в металлическое зеркало. Евнухи затягивали на его животе скифский пояс с кинжалом и кружкой для питья. Это было очередное переодевание «под скифа».

Настроение испортил Менофан, который появился с предупреждением, что народные гулянья у Священного дуба едва ли состоятся. Туда хлынули несметные толпы нищего и разоренного люда, изголодавшиеся поселяне и горожане, в надежде получить кусок с царского стола. Людей в праздничных одеяниях совсем не видно.

– Голодные намерены встретить тебя плачем и молениями о лучшей жизни, – докладывал Менофан с обычной прямотой. – Какие уж тут гулянья!

Митридат почувствовал раздражение и с досадой оглядел мешковатую фигуру воеводы. Ему показалось унизительным и зазорным отменить праздник и отсрочить поход из-за толпы оборванцев, которые по лености и недомыслию остались без пропитания.

– Как же ты допустил, чтобы этот сброд бездельников и нищих испортил наш праздник? – спросил он едким тоном.

– Что делать, государь, – развел руками Менофан. – Тут надо все войско выставить, и то не сдержишь! Голодает чуть не весь простой народ!

– Плохо, Менофан, очень плохо, – сдвинул царь крашеные брови. – Я не верю, что у боспорцев нет хлеба! А тебе порицание за неумение сдержать толпу!

– Да и гостей из степей не будет! – в довершение добавил Менофан.

– Как не будет?.. Ты получил известие? Чего же молчишь?

– Не молчу я, государь! – ответил невозмутимо Менофан. – Но говорю по порядку. Прискакал гонец и сообщил, что Фарзой сказался больным и приехать на празднование не может. И роксоланы с языгами будто направлялись к тебе в гости, но среди степи имели встречу с Фарзоем, после чего повернули назад!

– Так это Фарзой двоедушничает и других мутит? – вспылил царь. – Каков лукавый скиф!.. Млекоед несчастный! Или он забыл, как мой воевода Диофант разгромил Скилура и Палака, а его самого посадил на цепь? Уж не думает ли он, что я не столь решителен, как Диофант?.. Он скоро убедится, что это не так!

– Великий царь, – решительно возразил Менофан, – сейчас ссориться с Фарзоем не время! Боспорские города не надежны, опереться на них нельзя! А война со степью, если ее затеять, пожрет все наши запасы и людей, которые предназначены тобою для похода на Рим!

– Что же ты советуешь?

– У Фарзоя есть умная жена – Табана! Она все дела вертит, Фарзой послушен ей. А Табана в обиде на тебя, ибо полагает, что ты вознамерен на ее место посадить свою дочь Клеопатру. Вот она и настроила мужа против тебя!..

– Табана? – нахмурился царь в гневном раздумье. – Табана! Да как она осмеливается замышлять против меня? Лежит на одре смерти, встать не может, но, подыхая, успевает жалить, как змея под копытом лошади! Что ты думаешь об этом?

– Думаю, что Табана сильна не только своей хитростью, но и дружбой с агарами, а через агаров – с роксоланами! Пока она жива, с нею нужно ладить!.. Пошли ей подарок! А остальное не моей головы дело!.. Ты, государь, велик умом, тебе и думать над этим! А мое дело – готовить войско к походу. Не силен я в хитростях!

– Я думаю. А если степняки не приедут – не великое горе! – загремел Митридат раскатистым голосом, желая скрыть досаду. – Они еще пожалеют, что оскорбили меня! А в поход я заставлю их выступить!

– А если они все же не выступят?.. Быть ли великой войне с Римом?

– Быть, Менофан, обязательно быть! Переправим наши шестьдесят отрядов морем к устью Истра, ибо не идти же нам степями такую даль. А там поладим с князьями фракийских народов, союз с ними заключим!.. И пожалуем в Рим на великое столованье!.. Только вместо вина будет литься кровь врагов наших!

– Ну, а праздник Деметры у Священного дуба будет ли?

– И праздник будет, так как праздники отвлекают народ от печалей! Готовьте угощение, жертвенные алтари и награды сильным и ловким! Сразу после торжества – в поход!

«Выходит, он уже не рассчитывает на поддержку скифов и сарматов! – подумал Менофан. – На кого же он думает опереться? Ведь фракийские племена изменили ему, перекинулись к римлянам, остались лишь наемные отряды да понтийская пехота!.. Не мало ли?»

Пригородное войско, разношерстное и разноязыкое, показалось трезвому воеводе слишком шаткой основой предстоящего похода. Сможет ли оно противостоять стальным когортам Рима? Однако противоречить не стал, отметив про себя, что Митридат ослеплен величественными замыслами и не замечает, как быстро ухудшается обстановка.

Царь закончил одевание и был готов отправиться за город, дать сигнал начала праздника и великого смотра всех войск. Увидел вошедшего Фарнака, приветствовал его мановением руки. Положив широкие ладони на плечи сына, вперил в его лицо странно воспламененный взор.

– Сын мой, – сказал он в присутствии Менофана, – настал великий час! Мы вынули из ножен меч и скоро двинемся на кровавый пир к римлянам! Там наше величие, наша победа! Все божественные откровения гласят одно – мы победим! Ты будешь навархом передовой флотилии! Мы двинемся на кораблях по голубым дорогам, и пусть птица Алкион совьет гнездо на волнах Понта Эвксинского!.. Зимовать будем на берегах Истра полноводного!

– Вперед, к победе! – ответили враз Фарнак и Менофан, поднимая вверх правые руки, как для удара мечом.

– Эй, принесите дорогого вина! Мы выпьем, дабы веселее выглядеть на пиру! Это будет пир перед походом, после пира весь народ боспорский выйдет провожать нас! Первая остановка – в Херсонесе. Там заберем дополнительные войска и корабли… А скифы и сарматы одумаются, когда узнают о наших первых трофеях, и поспешат за нами на кровавое веселье!

Стоя перед отцом, Фарнак заметил, что, помимо скифского наряда, в который был облачен старый царь, даже борода его была всклокочена на скифский манер. Это было сделано с целью угодить вкусам приглашенного скифского царя и сарматских князей. Но скифы и сарматы отказались прибыть на праздник Деметры и не спешат в дальний поход! Это знали уже все! И царь остался в своем облачении, как артист, приготовившийся к выходу на сцену и вдруг уведомленный, что публика в театр не явилась.