– Что ж, – наконец ответил он, как бы рассуждая, – если моя голова не скатится с плеч, я сохраню свое положение и имущество!.. Но, великий жрец Левкипп, ты должен взять клятву у архонтов, что в любом случае меня не будут ни в чем обвинять, ибо я не уверен в успехе! Махар может и не согласиться со мною!.. Но в случае удачи обещайте закрепить за мною право на должность стратега города, ибо народ знает, чего я стою на бранном поле! И не только это… Я хочу получить на откуп соляные налоги со всех городов! Соляные сборы запущены и не попадают в казну Пантикапея! Я хочу наладить их для блага города!

– Не много ли захотел? – с той же язвительностью спросил Парфенокл. – Из пьяниц да в стратеги! Проси стратегии у Махара, ибо его милостью живешь!

– Пьянство – порок, но мало чем хуже врожденной глупости! – отпарировал Асандр, чем вызвал одобрительную усмешку на лице Атамба. – Если ты не согласен, то сам обратись к Махару и предложи ему изменить родному отцу!.. Не хочешь?.. Тогда не преграждай мне дороги как к смерти, так и к славе! Ибо ни по уму, ни по благородству предков я не ниже тебя, хотя и не имею твоего богатства и многолюдного рода!

– Твои родичи – бродяги с рыночной площади!

– Довольно, прекратите! – опять вмешался Левкипп. – Рано делить почет и должности!.. Но скажу – ради великой цели – спасения Боспора – мы должны чем-то поощрить Асандра: он идет на опасное дело! И можно клятвенно обещать ему признание его заслуг и полное забвение былых проступков!.. Не так ли, архонты? Остальное обсудим после завершения задуманного дела!

– Нет, – начал торговаться Асандр, – вы должны твердо обещать мне соляной откуп! И стратегию…

После препирательств было решено закрепить за Асандром соляной откуп. А от стратегии воздержаться. Архонты без большого подъема произнесли формулу клятвы перед изваянием Зевса. Атамб был равнодушен к соляному делу, считая его бездоходным. Парфенокл злорадствовал в душе, так как был почти полностью убежден, что Асандру теперь не сносить головы. Ибо Махар отцу не изменит.

– Иди, сын мой! – произнес Левкипп торжественно, обращаясь к Асандру. – Иди и действуй на благо родины! Если ты погибнешь – мы похороним тебя за счет города и поставим памятник с твоим именем…

– Но для успеха дела мне нужны деньги и десяток амфор лучшего вина!

– Деньги и вино ты получишь!

Пристрастие к обильной пище и сладким винам вкупе с однообразным времяпрепровождением способствуют излишней полноте. Махар чувствовал это по нарастанию тяжести в теле и по поясам – они становились узкими, их приходилось время от времени менять. А тут еще появилась сонливость, леность ума и тела.

Царевич пытался растрясти жир ежедневными упражнениями в палестре, но это быстро надоело ему. Он даже приказал разыскать провинившегося Митрааса, намереваясь брать у него, как когда-то, уроки гопломахии. Митраас возликовал, полагая, что его опала кончилась, и явился перед царевичем в чистой одежде, с завитыми волосами. Однако был разочарован, когда царевич после первого урока отослал его обратно, ссылаясь на утомляемость и одышку. Да и к ударам и ссадинам, неизбежным при фехтовании, изнеженный правитель стал слишком чувствительным. Бегать он также не мог, испытывая болезненное сотрясение в отвисшем животе. Оставалась верховая езда на спокойной лошади. Слуги втаскивали его в седло, и он в сопровождении свиты выезжал на гон зверья. Возвращался измученный, но удовлетворенный.

Однажды после удачного полевания царевич возвратился в Пантикапей и тяжело сполз с седла. Десяток сильных рук приняли его набухшее тело. Потный и усталый, он с вожделением предвкушал удовольствие оказаться в скифской паровой бане с римским бассейном. Появился сухопарый Фрасибул, который подхватил его под локоть, спеша торопливым говорком рассказать новости.

Перс доложил о новых подробностях разгрома Митридатова войска и бегства самого царя в Армению. Заметил про себя, что царевич уже не возмущается, услышав новые подтверждения неудач своего отца. И тут же стал убеждать его не верить боспорцам.

– Ложь и предательство, – горячо доказывал он, – вот что вижу я в глазах этих коварных полуэллинов!.. Ты и сам знаешь это не хуже меня, ибо взор твой и ум острее моих! Не жди хорошего от них, когда твой царственный родитель переживает небывалые трудности в войне!.. Они уже подготовили кинжалы и держат их под плащами, чтобы в решительный час обнажить против тебя!

– Что же ты советуешь?

– Надо усилить дворцовую охрану, подчиненную мне, твоему верному рабу! Я с воинами буду еженощно обходить улицы города и хватать бунтовщиков, буде они появятся! Сейчас настало время опасаться не рабов, а свободных и знатных боспорцев. Я слежу за боспорскими архонтами, этими шакалами, что кружат около тебя!.. А Асандру не верь! Это лисица имеет два хвоста – одним пытается заслонить тебе глаза, а другим щекочет под мышками у жрецов и архонтов!.. Он двулик, как Янус!.. И служит не столько Митридату и тебе, сколько тайной измене!..

– Ты насторожен и зол, это хорошо! – кивнул головой Махар. – Продолжай надзор и розыск!.. А пока иди, не мешай мне отдохнуть в бане и смыть с себя пыль и пот!..

– А еще, великий царевич, – добавил Фрасибул, готовясь уйти, – мне известно, что архонты собирались в храме Зевса Спасителя и что-то обсуждали с этой хитрой вонючкой Левкиппом!.. И Асандр был приглашен! Выходит, что Асандр на виду у всех соперничает с Парфеноклом и Атамбом, а втайне обнюхивается с ними, как пес!.. О чем они говорили, пока неизвестно!

– Ага!.. Иди действуй, узнавай и сообщай мне!

Махар допускал, что Асандр обманывает его, так же как и другие боспорцы. Но у него не было веских подтверждений их измены. Однако слова Фрасибула усилили его подозрительность и недоверие. Он и так старался лучших людей города – Ахаменов, Гераклидов, Эвиев и Килидов – держать поближе к себе, дабы всегда иметь их перед глазами. Он хотел таким образом затруднить их предполагаемые заговорщицкие действия, внушить им страх, а при необходимости мог дать начальнику стражи сигнал, по которому их перебили бы тут же за пиршественными столами.

Во дворце каждый вечер гремели застольные песни, шел нескончаемый пир, лились вина и произносились здравицы в честь наместника и его отца. А с наступлением темноты, когда пьяные и объевшиеся боспорские главари возвращались домой, на улицах появлялись многолюдные отряды понтийских воинов в тяжелом вооружении. Всю ночь ходили дозоры по опустевшим улицам, поглядывая на двери домов, прислушиваясь к каждому звуку. Схватывали запоздалых прохожих, допрашивали тут же, на мостовой.

– Кто такой?.. Куда идешь?.. По чьему повелению?

И если это оказывался раб или слуга, его сразу же отправляли на земляные работы по постройке лагерей или на починку каменных береговых укреплений.

В готовых, уже построенных лагерях, всегда были начеку сотни воинов, набранных из рабов и неимущих. Они ненавидели Боспор и боспорских богатеев и готовы были по слову Махара начать разгром и разграбление Пантикапея и других городов царства.

Отныне в ночных обходах решил участвовать сам Фрасибул.

Толстый и красный, заросший черными волосами, Махар вышел из бассейна. Отдуваясь, принял простыню из рук любимой рабыни Евпории.

– Клео! – обратился он к ней. – Дай напиться и приготовь елей!.. Умасти меня, а потом принесешь что-нибудь поесть!

Евпория-Клео обнажила до локтей пышные, белоснежные руки и, пока господин тянул из фиала кислое вино, налила в плошку масло и смешала его с благовониями.

Теперь она стала подлинной хозяйкой в неуютных покоях наместника. Он засыпал и просыпался согретый ее вниманием.

И все же она не вошла в круг избранных наложниц боспорского правителя, хотя Махар ради нее забыл о других сожительницах. Они надоели ему, эти заспанные, тупые девки, одуревшие от безделья и затворнической жизни. Они ничего не знали, ибо нигде не бывали и ни с кем не встречались. Красавицы зажирели, обленились, утратили живость чувств, это наскучило царевичу. Стоило ему прийти в дворцовый гинекей, как зевота и сонливость овладевали им.