– Творит, великий архонт, творит! Она заслужила того, чтобы снова стать моей рабыней! Пойдем с воинами и схватим их всех!

– Гм… Так просто не пойдешь. Ведь Евпорию поддерживает сам Махар! Нужно раскрыть глаза царевичу, он разгневается и отдаст ее нам в руки!

– Э, почтенный, пока ты открываешь глаза царевичу, будет поздно!

– И это верно.

Парфенокл задумался. Он был трусоват и на самостоятельный шаг, могущий не понравиться Махару, не решался. Да и вторжение в храм, святыню города, без ведома совета города и жрецов, было чревато неприятностями. Как бы ни был богат и знатен Парфенокл, он должен был считаться с общиной и выборными властями города, хотя и сам принадлежал к ним. Решил обратиться к Фрасибулу и обсудить с ним щекотливое дело.

Новое возвышение Асандра, его примирение с Махаром, их дружеские встречи и кутежи не давали спокойно жить Фрасибулу. Он кипел от досады, чувствуя, что с появлением во дворце пронырливого боспорца его роль становится третьестепенной. Махар уже не советуется с ним, да и все окружающие не взирают на него, как на правую руку царевича, стараются избегать встречи с ним.

А тут еще неудачи его розысков и тайных предприятий. Лазутчики, посланные в Диоскуриаду, не возвращались, неведение рождало самые мрачные предположения, которые разрастались в чудовища. С каждым днем усиливалось предчувствие близости важных, возможно, роковых, событий.

Обещание выловить каких-то опасных людей, что мутят пантикапейский народ, оставалось невыполненным, хотя все подвалы и темницы были забиты черным людом, захваченным во время облав на рынке и в порту.

Чувство тупика, охватившее Фрасибула, было так велико, что он, не находя ответа на мучительные вопросы, обратился к богам, стал ходить по храмам, выслушивая жертвенные гадания. Но предсказания пантикапейских авгуров были противоречивы и вызывали в душе раздражение и неудовлетворенность. Уверившись в равнодушии небожителей, косматый перс решил обратиться к тем богам, которые живут под землей и вершат дела в ночной тьме.

В сыром и глубоком подвале он преклонился перед идолами зла, подчиненными царице подземного мира Персефоне. С помощью «черных» жрецов принес им кровавую жертву – бесплодную корову. Вместе со жрецами рылся во внутренностях жертвенного животного, измазался в крови, но и здесь не нашел ясных ответов и желаемых откровений.

Разочарованный Фрасибул вернулся домой и, приняв ванну, хотел заснуть, но безуспешно. Бессонный и злой, ворочался на мягком ложе. Вошел доверенный раб и доложил, что у дверей стоит боспорский богач и архонт Парфенокл, а с ним какой-то бедный человек. Оба хотят видеть хозяина.

– Парфенокл? В ночное время? – удивился перс, не имея желания принимать в позднее время кого бы то ни было. Но, сообразив, что люди пришли неспроста, приказал: – Введи их в трапезную, я выйду!

И, позвав рабыню, приказал подать ему длиннополый «кандий» и расчесать волосы и бороду.

Увидев в трапезной Парфенокла в сопровождении Клитарха, посаженного в свое время в яму и осужденного за темные дела, Фрасибул почуял нечто необыкновенное.

«Не случайно я лишь два часа назад принес кровавую жертву всесильной богине тьмы», – подумал он.

Когда Парфенокл передал ему новости, полученные от Клитарха, Фрасибулу показалось, что боги решили вознаградить его за благочестие и терпение. Новости были как нельзя более кстати. Теперь Махар воочию убедится, что его любимец Асандр – предатель! Фрасибул возликовал душой, почувствовав, что в его руках оказалось начало той связующей нити, которая тайно протянута между Пантикапеем и Диоскуриадой. И одновременно был поражен тем, что обвинения, которые он неоднократно возводил на Асандра и которым сам в душе не верил, так неожиданно и блестяще подтвердились!

«Вот оно что! – сказал он мысленно, озаренный догадкой. – Выходит, боги незримо руководили мною, внушая мне мысли и подозрения, а я не всегда был убежден, что это так… А теперь, после обильной жертвы в подземном храме, боги решили завершить свой замысел и отдать в мои руки злейшего врага!»

Суеверный перс проникся мистическим воодушевлением. Ему показалось, что он стал вдруг сильнее, чувства тяжести как не бывало, сознание безысходности враз сменилось уверенностью в успехе и ощущением собственной значимости. «Боги не помогают людям малым, – подумал он с самодовольством, – очевидно, они уже избрали меня орудием своей воли!»

Он уставился блестящими черными глазами в заросшее бородой, неумытое лицо Клитарха и вдруг почувствовал смущение. Мелькнула мысль, что этот пьяница и низкий человек, который сидел в темнице и был осужден судом города, не совсем подходящая фигура, чтобы быть вестником богов… Он нахмурился, лицо его стало суровым, лохматые брови сдвинулись, большой нос навис над смоляными усами и бородой.

– Если все это ты выдумал, – произнес он медленно, но зловеще, – я посажу тебя в подвал с крысами, пусть они обгложут твои кости! Поклянись, что все сказанное тобой правда!

Клитарх поднял обе руки и, потрясая ими, призвал в свидетели всех богов как небесных, так и подземных. Фрасибул сморщился и отвернулся, не желая видеть его грязных ладоней и обтрепанных рукавов.

– Хорошо, я верю тебе, – ответил он. – Пойдешь со мною. И ты, Парфенокл, тоже! Ибо тебе, как члену совета, приличнее первому войти в храм, принадлежащий городу, нежели мне! Сейчас я кликну воинов!

– Как? Сейчас? Не посоветовавшись с царевичем?! – опасливо воскликнул Парфенокл. – Не разгневается ли он?

– Сейчас, только сейчас! Иначе мы там никого не захватим. Ничего, ты, Парфенокл, постараешься завтра успокоить совет и жрецов города, а я возьму на себя труд уговорить Махара! Лучшим доказательством нашей правоты будут захваченные злоумышленники!

– Это так. Только ты не взял во внимание еще одной стороны.

– Какой?

– Народ волнуется и проявляет склонность к Митридату. Если общинники узнают, что мы ворвались в храм, да еще преследуя Митридатова посланца, – начнутся беспорядки!

– Надо разослать тайных людей и распространить слух о том, что Евпория оскорбила богиню и осквернила храм связями с пиратами! И хотела помочь пиратам разграбить Пантикапей!.. А Евлупор – известно – пират!

– Господин, господин! – вмешался Клитарх с подобострастным выражением лица. – Это поручи мне! Я много бываю среди людей и растолкую всему городу о преступнице и ее целях!

– Гоже! Но помни, Клитарх: если ты проболтаешься обо всем, что слышал здесь, – горе тебе!

– Самое правильное – довериться Асандру! – убеждал Гиерон. – Без него тебе не пробраться к царевичу. Сам видишь, Евпория бывает во дворце очень редко!

Евлупор смотрел напряженно в узенькое оконце. В ночном небе мигали белесые звезды. Поручение, ради которого он пробрался в Пантикапей, оказалось далеко не легким. Он колебался, обратиться или нет к Асандру, но и сидеть в храмовом чулане не хотел. Ему мерещилась какая-то опасность именно здесь, под сводами храма. Хотелось действовать, не теряя дорогого времени.

– Нечего нам валяться в этой мышеловке, – наконец решил он, ощупывая стены их убежища. – Будем пробираться к твоему хозяину. Скажешь ему, что я прибыл в Пантикапей по своим делам и могу рассказать ему кое-что новое. А насчет скиталы я еще подумаю. Недолго, конечно. Время летит, мы медлим, а Митридат грядет!

Добравшись до невидимой во тьме дверцы, он с удовлетворением убедился, что она не заперта. «Жрица-то с головой», – одобрительно подумал он.

Шагая тихо, с опаской, они покинули сначала чулан, а потом храм и оказались среди садика, еле освещенного звездами. Гиерон хорошо знал расположение храмовой ограды и места, где обычно дремали не очень бдительные сторожа.

Не выходя на широкие аллеи, они миновали храмовой перибол и прислушались. Было тихо. В конце города лаяли собаки. Соблюдая предосторожности, чтобы не наскочить на ночной вооруженный обход, они скользили от дома к дому, готовые и к бегству и к отчаянной схватке. Добрались до дома Асандра именно в то время, когда более сотни воинов бесшумно окружили храм Афродиты Пандемос и перекрыли его выходы, не зная, что тех, кого они ищут, здесь уже нет.