– А это кто? – поднял глаза Митридат.

– Это я, великий государь! – взревел громогласно задержанный. – Раб недостойный, имя мое Кир!

– Где скитала? – коротко спросил царь, стараясь выглядеть спокойным.

– Вручена в собственные руки царевича там, на корабле!

– И царевич прочел ее?

– Не знаю, ибо на корабль я пробрался как вор и как вор бежал с него! Спасался от гнева Фрасибула!

Узнав, как было дело, царь задумался с угрюмым видом.

«Казнь для меня придумывает лютую за то, что опоздал я», – подумал Евлупор.

Но Митридат неожиданно смягчился, поднял глаза на Евлупора.

– Что ж, Кир, – сказал он сурово, но без гнева, – приказ мой ты выполнил – доставил скиталу Махару, не щадя жизни своей! Значит, ты ни в чем не виновен… Встань!

Когда Евлупор-Кир поднялся на ноги, сам не свой от радости, что спасен, подошла торжественная процессия городских архонтов и жрецов во главе с Левкиппом. В городе уже узнали об успехе Асандра и поспешили вслед за ним поклониться Митридату.

Парфенокл шествовал чинно, в богатых одеждах. Он всмотрелся в человека, который стоял перед царем и даже удостоился царского внимания. Лицо боспорского архонта стало красным, глаза угрожающе загорелись. Сердце рабовладельца не выдержало, он сразу забыл, как ему подобало держаться в столь ответственный момент. Вне себя, Парфенокл закричал во весь голос:

– Великий царь! Не верь ничему, что говорит этот подлый человек! Это же мой раб – беглый Евлупор! Как он смеет стоять перед тобою!.. Вели передать его мне, и я сдеру с него кожу!

Митридат поглядел на Парфенокла долгим взглядом. Ему пришлась не по душе невыдержанность боспорского представителя. Но он подавил вспышку гнева и ответил многозначительно:

– Не знаю ни тебя, крикливый человек, ни рабов твоих! А если ты плохой хозяин, и рабы твои разбежались, то сам и лови их, а мне недосуг! Тот же, кто тебе показался беглым рабом, – не раб, а свободный человек, мой воин, и я беру его в свои телохранители! Имя ему Кир! Да не назовет его никто иначе!

– Воля твоя – закон! – хором ответили присутствующие.

Евлупор-Кир не чуял ног под собою, ему казалось, что сами боги невидимо присутствуют здесь и способствуют его успеху. Он отошел в сторону, продолжая смотреть на царя увлажненным взором, в котором восторг и преданность слились воедино.

От его разума был скрыт истинный смысл царской милости. Для него было достаточно того, что Митридат дал отпор его жестокому хозяину и всенародно снял с него скверну рабства. Чего же больше?..

Бывший раб, провозглашенный свободным человеком и воином, готов был растерзать каждого, кто посмел бы сказать хоть одно слово против его благодетеля. Если бы сейчас Митридат немедленно потребовал от него смертельно опасного подвига, он, не задумываясь, кинулся бы в огонь и сечу, отдал бы жизнь ради того, чтобы доказать свою верность! Митридат опять обратил взор на склоненного в поклоне Неоптолема, поддерживаемого в этой позе воином. Сдвинул брови.

– Ты стар, мне жаль тебя, – сказал он, – но ты виновен!

– Казни меня, государь, – скрипучим голосом отвечал наварх, – но знай, что я никогда не изменял тебе и не был посвящен царевичем в его тайные замыслы!

– Что ты изменник, ты этого отрицать не смеешь! Ты не остановил царевича от ложного шага и не донес мне об измене своевременно! Это так! Более того – ты, лукавый и подлый, продолжал нести службу в пользу Рима и спать на мягком ложе, полученном от римлян, как получает собака ее подстилку! Был бы ты моложе, я посадил бы тебя на раскаленные уголья, а потом на кол! Но ты стар и жалок и, я думаю, сам поймешь, как тебе поступить! Встань и уйди с глаз моих!

Словно невзначай бросил вопрос воину, сопровождавшему наварха:

– Кто ты?

– Митраас, о великий государь! – ответил тот звучным голосом, падая на колени. – Воин и раб твой!

– Раб мой, а служил римлянам?.. Что ж, будь рабом, если так! Наденьте на него ошейник и прикуйте к обозной колеснице! В помощь быкам!

Стоявший рядом Фарнак вгляделся в статную фигуру новообращенного раба, который, услышав позорное определение своей судьбы, сразу пожух. На его лице появилось что-то страдальческое. Казалось, смертный приговор так не поразил бы его. Царевич помнил этого бравого придворного щеголя и фехтовальщика, у которого он и другие подростки из знатных семей учились владеть мечом. Они даже подражали его манерам, видя в нем образец мужественности и внешнего совершенства. И сейчас казалось жестоким и неправомерным решение великого государя приковать доброго малого к оглобле и обречь на беспросветную жизнь двуногого скота.

Царевич помялся, но перечить отцу в столь суровый час не посмел.

«Играет людьми, как альчиками, – думал Асандр, наблюдая за поступками царя, – рабов освобождает, свободных делает рабами!»

Митридат помрачнел и насупился, словно от внутренней боли. Как бы разгадав мысли боспорца, взглянул на него сухо и надменно. Его колючий взор, казалось, хотел пронзить насквозь изворотливого грека, который был одним из главных действующих лиц в совершенной измене. «Сейчас прикажет схватить меня!» – воскликнул тот мысленно, с замиранием сердца.

– Почему не воспротивился побегу Махара, не задержал его? – спросил царь.

– Ничего не знаю, не ведаю о побеге правителя! Махар волен поступать так, как найдет нужным!.. А помешать его отплытию мог бы лишь тот, кто поставил его управлять Боспором!

– От чьего имени ты здесь и кто назначил тебя правителем взамен Махара?

– Здесь я от имени общины Пантикапея, ею и поставлен, по законам предков, на место стратега и первого архонта города! Не заменял я Махара и не посягал на его власть! Цель моя – защита города, как я уже сказал. А Махар был и остается правителем Боспорского царства по воле твоей! Прикажи – и мы поклонимся ему, ибо ты наш владыка, и слово твое закон для нас! Благословляем и славим тебя, поставленного богами!

После короткого раздумья Митридат поднял руку и изрек:

– Возвращайтесь в город!.. Передайте гражданам Пантикапея – я принимаю их покорность и утверждаю совет города, избранный народом! Обещания свои подтверждаю, имеющие уши – да слышат!

С прибытием заморского царя в Пантикапее сложилась необычная обстановка. Новые, небывалые чувства волновали боспорцев. И никто не мог сказать с уверенностью – радоваться ли великой чести, оказанной им Митридатом, или горевать? Что готовит грядущее – торжество и победу или поражение и горькую расплату?

Все увидели, что войско Митридата выглядит сильным, оно многолюдно, хорошо вооружено. А немалый отряд римских перебежчиков во главе с Гаем и Публием так сверкал начищенными шлемами, что горожане были смущены. Им показалось, что к ним пожаловал не Митридат, а Сервилий с морской пехотой.

Въезд Митридата в Пантикапей был великолепен. Ворота города были широко распахнуты, дорога усыпана розами. Все полагали, что Митридат вступит в город на боевой колеснице, как когда-то Махар. Но увидели всадников на белых конях. Первым ехал сам Митридат в зеркальных доспехах, высокой, сияющей китаре и багряной мантии, свисающей до земли пышными складками. В руке он держал высоко поднятый скипетр с мигающими на солнце алмазами. Он вступал в столицу северных эллинов верхом на коне, желая этим польстить чувству людей, полжизни проводивших в седле.

– Глядите, это он! – послышались возгласы в толпе. – Это сам Митридат, да хранят его боги!

– Он накажет вероломного Сервилия за потопленные корабли!

Тут же находились люди недоверчивые и осторожные, которые предвидели потрясения. Они пожимали плечами и, оглянувшись с опаской, говорили негромко:

– Рим силен, его победить невозможно! А с прибытием Митридата мы стали врагами Рима! Хорошего в этом мало. Если не вернется Помпей, то другой полководец пожалует к нам, и тогда Таврида разделит участь Понтийского царства – станет ареной страшной войны!

По-разному мыслили и чувствовали и те, кто следовал непосредственно за царем. Справа и сзади от него ехал Менофан, сутулый, коротконогий. Он трясся в седле, позвякивая золотыми гривнами на шее, отличающими его, главного стратега, от других военачальников. С другой стороны по-молодецки гарцевал Фарнак, одетый в пурпурное с золотым, как сын и наследник царский.