Луций хотел еще что-то сказать, видя, как милостиво внемлет его словам понтийский царь. Но его прервал скрипучий голос у самого входа в шатер. Все повернули головы и увидели Мария Одноглазого, который, задыхаясь от гнева, старался протолкаться ближе к царскому месту.

– Великий Митридат! – вскричал он. – Я не знаю, что предрекли тебе жрецы и как они истолковали падение небесного огня!.. Едва ли боги так жестоки, чтобы толкнуть тебя на Кизик, когда сзади стоит вражеский лагерь, а горный перевал в руках Лукулла! Твоему войску угрожает голод, ибо подвоза нет! Луций говорит, что ты получишь хлеб и мясо из-за моря! Подумай, когда это будет!.. Нужны долгие месяцы, пока купцы или пираты привезут провиант на кораблях! А войско что будет есть – камни?.. Ведь в Кизике ты хлеба не найдешь!.. Не слушай Луция, он человек не ратный и мало смыслит в снабжении войск!.. А ты, Луций, не сошел с ума?.. Ведь войско уже начинает голодать!.. Сейчас один путь ведет к победе – это разгром Лукулла и захват горных дорог!

Все зашумели. Трудно было сказать, что означает этот шум. Митридат покраснел, глаза его загорелись недобрым огнем.

– О государь, твоему войску не угрожает голод! – поспешил возразить Луций. – Марий стар, он плохо видит одним глазом. И у него разлита черная желчь. Позволь, я напомню ему о нетронутом запасе боспорского хлеба! Вот завтра мы возьмем Кизик и сразу примем боспорские суда прямо в гавань! Здесь их разгрузим и накормим воинов! А потом, после короткого отдыха, повернем копья против Лукулла!.. И возьмем перевалы!

Напоминание о боспорском хлебе смягчило гнев царя. Он ответил примирительно:

– С богами не спорят, Марий. Ты уже попытался сделать это и потерпел неудачу! А я не хочу искушать долго терпение всесильного Зевса!.. Ты, Луций, прав! После взятия Кизика мы атакуем лагерь Лукулла! И тебя, Марий, я назначу начальствующим над главной колонной войск! Лукулл будет ошеломлен численностью и вооружением наших ратей!.. Его постигнет участь того, кто увидел голову Горгоны!.. Эй, Асандр!..

– Я здесь, государь, жду твоих повелений! – отозвался боспорец, появляясь перед царем с низко опущенной головой.

– Где твои корабли? Стоят под грузом вблизи осажденного Халкедона?

– Как ты повелел, о великий!.. Они охраняются твоими войсками на суше и военными кораблями с моря! Там верный тебе человек – пиратский вожак Евлупор!

– Так вот!.. Поспеши туда и веди корабли в гавань Кизика. Не теряй времени. Пока ты с этим справишься – мы уже будем пировать на площади побежденного города!.. Эй-ла!

– Эй-ла! – подхватили военачальники и советники, за исключением Мария, который стоял, упрямо склонив голову.

Асандр почувствовал, что на его шею опустилось что-то металлическое. Это была золотая цепь – милостивый дар царя.

Сборы Асандра были бы недолгими, если бы в его шатре находился расторопный и верный слуга, каким всегда был Гиерон. Но Гиерон сменил хозяина на десятника Филона, а кухонный вертел на боевое копье. Асандр чувствовал, как сейчас ему недостает сметливого и заботливого раба. Он хватал руками что попало и совал в переметные сумы. Два невольника из числа подаренных Митридатом могли быть носильщиками, но не слугами. Они были так бестолковы, что раздраженный Асандр прекратил сборы и, схватив плеть, замахнулся на неповоротливых подручных. Те покорно пали ниц и лежали неподвижно, пока гнев хозяина не утих.

– Седлайте коня! – приказал раздосадованный Асандр, обдумывая, как ему лучше и скорее проехать туда, где около рыбачьей пристани, южнее осажденного Халкедона, стояли в бухте его корабли. Их охраняла флотилия Евлупора.

Неожиданно явился жрец Гермей с двумя воинами. Асандр насторожился, ожидая неприятной новости. Но Гермей был любезен, скалил позолоченные зубы и с удовольствием выпил с Асандром чашу дружбы. Говорил при этом, что они, как жрецы великого Евпатора, должны собраться по общему делу.

– Не спеши со сборами, – елейным голоском протянул Гермей, закатывая под лоб восточные лукавые глаза. – Великий Митридат милостив к тебе! Он опять вспомнил о тебе и пожелал видеть тебя!.. Ай, как тебе везет!

– Служить великому государю – счастье! Спешу исполнить веление бога живого! – ответил Асандр, стараясь угадать, что случилось. И стал развязывать шнурки дорожного мешка, чтобы достать новый яркий хитон и парадную хламиду.

Государь оказался занят. Оба жреца в душеприятной беседе прогулялись по особому царскому лагерю, укрепленному двумя рядами острых кольев. Внутри лагерь выглядел как сказочный город, созданный из огненно-красных шатров, между которыми земля была скрыта под узорчатыми коврами.

На каждом шагу встречались дюжие телохранители, сновали слуги и молодые рабыни. Повара несли блюда, прикрытые крышками, виночерпии спешили с амфорами и чашами, наполненными прохладительными щербетами, в которых плавали кусочки льда.

Прием в заповедной царской ставке был делом необычным. Сюда не допускали никого, кроме избранных, которые составляли ближайшее окружение царя. Встречи с военачальниками Митридат устраивал в общем лагере, где стоял его грубый шатер, отличавшийся от других походных жилищ лишь величиной да навершием с гербом Ахеменидов. Там Митридат жил простой и суровой жизнью ратника, чем привлекал к себе сердца тысяч вооруженных людей. И каждый понимал, что если сам богоравный властелин стойко переносит все тяготы походной жизни, не отделяя себя от войска, то рядовому бойцу стыдно жаловаться на грубую пищу или на неудобный ночлег под проливным дождем. Митридат умел играть на чувствах простых людей, влиять на их души, появляясь среди войск в полинялом суконном плаще, выставляя напоказ свои спартанские привычки и суровую неприхотливость.

Но то было за пределами красочного лагеря, скрытого от посторонних глаз высоким двойным частоколом. В лагере же царили тяжеловесная роскошь и расточительное изобилие. Взор утомляли невиданные цвета восточных нарядов, блеск золотых украшений, драгоценного оружия и утвари. Здесь рабы были одеты богаче сатрапов, носили на себе дорогие ткани и бесценные золотые фибулы, из которых каждая во много раз превышала стоимость самого раба. Все горело, переливалось огнями в лучах южного солнца. Блестящие браслеты и запястья накалялись и жгли кожу смуглых рабынь, как бы напоминая о том, что вечером эти украшения должны быть сданы хранителю сокровищ, желтолицему, морщинистому евнуху. И что потеря хотя бы пары сердоликовых серег может стоить жизни нерадивой служанке.

Под пологами раскупоривали пузатые амфоры с ароматными винами. Тут же расторопные слуги раскладывали на серебряные и золотые блюда фрукты и сладости, отгоняя тучи мух, которые мало считались с неприкосновенностью царских угощений. Слугам и поварам часто доставалось за то, что в рисе, заполняющем обжаренные фазаньи тушки, и в бульоне, подаваемом в электровых чашках царским женам и наложницам, оказывались сваренные мухи.

Прогуливаясь по лагерю, Асандр и Гермей приблизились к обособленной его части, где шатры выделялись еще большей яркостью и высокими навершиями. Шатры были соединены крытыми переходами из расписных войлоков. Острое ухо боспорца уловило женский смех, звуки музыки, сбивчивые разговоры вперемежку с мяуканьем кошек, тявканьем ручных собачек, звяканьем бубенчиков и побрякушек.

Здесь и охрана была особая, она состояла из самых рослых и тупых на вид «безбородых», то есть евнухов. Они держали наготове кривые наточенные клинки. Встретили двух мужчин острыми, встревоженными взглядами. Один ударил рукоятью меча в медный щит. Полы ближнего шатра зашевелились, появилась странная приземистая фигура, закутанная до пят в пестрое восточное одеяние. Это был еще один «безбородый», похожий на немолодую, располневшую женщину.

Женоподобный евнух не выглядел сурово, – наоборот, на его пухлом, бело-румяном лице словно застыла слащавая улыбка, а водянистые глаза смотрели пристально, с какой-то фальшивой приветливостью, сквозь которую чувствовалась привычка повелевать.