– Конечно, – несмело зароптали советники «левой руки», – страна разорена, но это наша страна, наша родина! Там даже придорожный камень встретит нас с улыбкой. Там и солнце светит по-иному – ярче, теплее! Ведь и воины наши оставили на юге семьи и очаги, они тоже мечтают вернуться под родную смоковницу! А их посылают на север, через страшные горы, в страну гомеровских лестригонов!

Но царь прекратил этот обмен мнений жестом, означающим, что совет окончен. Воеводы и советники поднялись со своих мест и уходили из душной землянки, пятясь задом, с низко склоненными головами. Некоторые плакали.

Только Менофану было приказано задержаться. Митридат одобрительно усмехнулся, глядя на мешковатую фигуру стратега.

– Ты понимаешь меня, и я ценю это! – сказал он весело. – Тирибаз же и его свита – степные сурки с мозгом курицы. Они не видят дальше собственного носа, близоруки от рождения! Они не понимают, что мы стоим перед началом величайшего похода на Рим через Скифию! Этот поход покроет нас славой, вернет нам утерянное, вручит нам власть над миром!.. Не так ли?

– Истинно справедливо, государь!

– А теперь разыщи того боспорского беглеца, пирата Евлупора, и приведи сюда. Он нужен мне. Ступай!

Узловатые, трудовые руки крошили зеленый лук и сыпали его в горячую полбяную кашу, которая пыхтела в большом медном котле.

Дюжие парни в конопляных дерюгах сняли котел с огня и поставили на землю между пахучими стружками и щепьем. Старшой артели стал помешивать вкусное варево длинной ложкой, чтобы скорее остыло. В ложку попадали и кусочки баранины с жирком.

Кораблестроители еще стучали топорами и конопатками, поглядывая на котел и обмениваясь веселыми словами. К смоляному духу еловых досок и сосновых кокор примешивался сытный запах мясной еды. Все ждали сигнала, готовясь оставить работу и дружной ватагой поспешить к котлу. Многие заблаговременно доставали деревянные ложки, спрятанные в складки онуч, намотанных на ноги.

Евлупор скручивал жгуты из пакли, и, обмакнув их в расплавленный воск, конопатил щели между бортовыми досками, заходящими одна за другую. Он вместе со всеми испытывал ту душевную телесную бодрость, которая сопутствует усилиям созидания, доброхотному труду без бичей и надсмотрщиков, труду артельному, веселому.

Глядя, как из рук дружной семьи загорелых умельцев рождается многовесельный корабль с палубой и скамьями для гребцов, бывшей раб и воин чувствовал себя счастливым. Ему казалось, что он, влившись в это трудовое братство, нашел то, чего тщетно искал, – настоящую человеческую жизнь. Он был силен, молод, смекалист. Быстро усвоил плотничью науку, сошелся с собратьями по деревянному делу, почувствовал себя дома среди душистого теса и бревен, ощутил не испытанное ранее удовлетворение.

Евлупор не пытался, да и не мог глубоко осмыслить эти переживания и их причины, но воспринимал их сердцем и отдавался им с доверчивостью, составлявшей одну из черт его характера. «Звероподобный раб», смелый воин и бывший пират был исполнен дружелюбия к людям, искал среди них взаимности и, кажется, нашел эту взаимность в кругу вольных работяг – плотников диоскуриадского пригорода.

Пригород являлся как бы своеобразным отстойником, в котором оседали люди, выпавшие из своей общины или бежавшие в поисках лучшей доли. Беглый раб, бывший пират или человек, потерявший род и племя, скрывшийся от казни или долговой кабалы, – все те, кого называли бродягами и изгнанниками, находили здесь прибежище и возможность существовать. Греки-общинники смотрели на них свысока, не считая их настоящими людьми. Впрочем, жители предместья были мало обеспокоены этим. Живя вне закона, они ютились в землянках и жалких хижинах как бы временно, случайно, по недосмотру хозяев здешних мест, пользуясь относительной свободой и возможностью оставаться самими собой. Они цепко хватались за жизнь и оправдывали свое существование в глазах «настоящих людей» своей полезностью для них. Здесь греки находили дешевые рабочие руки для грязных работ, поскольку рабский труд становился все дороже. Раба приходилось кормить независимо от того, работал он сегодня или нет, давать ему одежду и кров. А наемного «бродягу» можно было после работы выпроводить за город, вручив ему медный обол за труды. Если он получал увечье, то не становился обузой для хозяина, его просто выбрасывали за ворота, где он волен был умирать или валяться в пыли около дороги, выпрашивая у прохожих корку хлеба.

Зато эти разношерстные люди не кланялись ни городским богам, ни архонтам, жили своей жизнью где-то сбоку от узаконенных форм общества, добывая из своего бесправия и бедности, как золотой песок, крупицы желанной независимости и личной свободы.

Оказавшись в предместье, Евлупор сразу почуял дух его свободолюбия, а кораблестроители, с которыми он договаривался о постройке биремы, особенно пришлись ему по душе. И когда начались работы, он не остался в роли царского подрядчика, но сам взял в руки тесло и трудился наряду со всеми. Выборный старшина артели, крепкий старик с шрамами на морщинистом лице, приметил его сноровку, силу и покладистый характер. Сказал ему с дружеской усмешкой:

– Ты вот царский воин, а труд любишь! Это хорошо, ты не был бы лишним в нашей артели. Оставайся у нас! Внесешь одну серебряную монету, как у нас принято, и мы будем считать тебя своим. И жилье поможет построить, глядишь, и подругу найдешь! Будешь жить с нами в труде и безопасности!

– Хорошие слова говоришь, отец, – ответил Евлупор. – Нравится мне топором стучать! Но впереди война, а я царю обещал послужить с мечом в руке! Кто знает, может, и приду к вам и принесу серебряную монету, останусь с вами. Только не сейчас. Хочу кинуть жребий в кровавую реку войны!

– Молод ты, силен, и кровь в тебе играет! Хочешь большую добычу взять? Что ж, попытайся, да помогут тебе боги!.. Был и я когда-то таким, как ты! А вот стал кораблестроителем!

Теперь постройка биремы подходила к концу. Через несколько дней предполагался спуск ее на воду. Мастера были веселы в предвидении близкого расчета с царем-заказчиком. После сытного обеда все разлеглись на охапках стружек, ковыряя в зубах, многие тут же задремали.

Неожиданно появился царский воин в медной шапке, с копьем и сердитым голосом окликнул:

– А кто здесь Евлупор!.. Царь повелел предстать тебе перед ним, собирайся живо!

Все повскакивали, заговорили оживленно:

– Царь зовет к себе Евлупора! Не иначе как назначит приерархом! [так]

– Смотри, Евлупор, не зазнавайся! – предупреждали молодые и задорные. – Будешь старшим – возьми и нас на корабль, хотим и мы добычу взять!

– Не зазнаюсь! – рассмеялся Евлупор, подвязывая онучи. – Только не ошибитесь, воевать труднее, чем тесать бревна! К тому же я строгий начальник!

За время работы его одежда, и так рваная, совсем истрепалась. Он даже смутился: можно ли в таком виде явиться к самому царю? Но воин торопил и сердито топорщил колючие усы, говоря, что царь приказал прибыть без проволочек.

Переступив порог дымной хижины, которая стала царской ставкой, Евлупор упал на колени, а затем распростерся ниц, касаясь лицом грязного земляного пола.

– Встань! – коротко приказал царь. – Некогда заниматься поклонами, впереди поход!

– Рад этому, государь, разреши и мне взять копье и идти в передовом отряде!

– Ну, построил корабль?

– Совсем готов, великий государь, через два дня будет спущен на воду!

– Хвалю за это. Так вот… забыл имя твое…

– Евлупор, о величайший!

– Рабское имя. Ты же был рабом в Пантикапее?

– Истинно так, государь, а сейчас твой вечный раб!

– Был и пиратом на море?

– Был и пиратом, государь!

– Я снял с тебя скверну рабства, простил твои пиратские дела, произвел в военачальники! Не так ли?

– Истинно так, повелитель!.. Разреши умереть за тебя!

– Умереть – дело небольшое. Я жду от тебя большего – исполнения моей воли!